ВАЛЕНТИНА ЯНЕВА

ДВОРЕЦ

Рассказ

Посвящаю Евгению Александровичу Иванову, старшему товарищу. Спасибо за всё.

«Депутатство – хорошая вещь. Конечно, если ты умный человек и не хлопаешь ушами, а практично используешь своё положение. Да, очень хорошая вещь! Но только, увы – не вечная. Всё кончается, придёт конец и депутатству. А потому – надо не терять времени даром и позаботиться о будущем», – так думал Артур Витальевич Черешня, депутат Областной думы. И Артур Витальевич заботился. Очень хорошо заботился. К концу его второго депутатского срока у него уже была сеть магазинов, пять бензоколонок в разных концах города, плюс две платные парковки.

Судя по реакции читателей «Родного слова», первая публикация на сайте Виктора Мамцева им понравилась. Даже телевидение заинтересовалось! Сегодня вашему вниманию предлагается рассказ из цикла «Пасхальный альбом». Виктор Мамцев – коренной астраханец, известный фотохудожник. В декабре должна выйти в свет его первая книга прозы. О «Пасхальном альбоме» автор выразился так: «Хочу оживить истории, связанные с Православием, – мои тропки, искания, выводы. Те, что повлияли на моё мироощущение».

ВИКТОР МАМЦЕВ

ЕВДОКИЯ

“Евдокия” в переводе с греческого – «благоволение», «любовь».

До детского сада меня на весь день возили к бабе Дусе. Как сейчас помню: ночь, я в шапке и валенках, весь закутанный в платки, еду в санках по нашей четвёртой улице в сторону клуба “Новый быт”. Тротуаров нет, зато снега и мороза в избытке. Фонарь на столбе – единственный на всю улицу. Мелкий снег колет глаза и щёки, не закрытые пуховым платком. Сколько раз мама говорила: “Не бери губами платок, не щупай языком, он промокает, станет холодным, и ты примёрзнешь к нему!”

Детство прошмыгнуло незаметно, как собака в дырявый забор, оставив на нём только клочки воспоминаний, ощущения мимолётности и беззаботности, с привкусом чуть сладковатой сливы и кислого винограда. Почему кислого? Потому что за спелым и сладким пчёлы и взрослые следили очень внимательно.  Мы росли втроём до школы, не замечая разницы в возрасте. Виктор был старше меня на год, я на год старше Серёжки. После завтрака мы выходили немножко погулять, и только ночью мамки, вылавливая нас по одному, уводили по домам, а мы всё ещё гундели: «Ма-а́-ам, ну ещё немножко!»

Хутор Верхне-Кумской – как сладкая заноза в моём сердце. Прошло столько лет, и, может, стоило бы вычеркнуть из памяти, но…После первого курса и жёсткого отбора в стройотряд, нас привезли в Шебалино. А уже оттуда нашу бригаду «кинули» в Верхне-Кумской. Разместили в свободном щитовом домике, где до нас всё «разбомбили» ПТУшники. Дали по раскладушке, матрасовке, наволочке и одеялу. Из соломы получились сносные подушки и матрасы. Кормили в совхозной столовой по своим законам – утром запишись, отдай рубль и на этот рубль ешь до отвала весь день. Но в строго определённое время.

Его звали Степан. Он был из породы молчунов и созерцателей. Длинный, худой, медлительный. Разговаривал редко, мало, односложно, глуховатым голосом. Одет был всегда во что-то затрапезное, деревенское, в чём ходят на рыбалку или в лес. Недавно он вышел на пенсию, и вот теперь жил на эту пенсию, ещё держал огород. Много времени на огород не тратил — лишь бы что-то выросло. Хозяйство у него было нехитрое, даже спартанское, видно было, что его владелец жил по принципу: «Довольствуйся малым». Основным занятием его жизни была рыбалка. Не то, чтобы для него был важен улов. Его привлекала возможность остаться наедине с собой и с природой. Смотреть на простор реки и в тишине, под неторопливый плеск волн спокойно предаваться своим мыслям.

Сегодня дядя Вова  был особенно хмур. Раннее похолодание стряхнуло с шапок деревьев предвестников осени. Мясистые, чуть желтоватые листья перелетали через кирпичный забор цвета перезрелой малины и падали на территории автобазы, куда заезжали гружёные тяжеловесы. Володя минул вахтёршу, которая цепко следила, чтобы  туши прицепов  КАМАЗов не сорвали ворота, и прошествовал к своей сирой коморке. По-солдатски быстро переоделся и, выкатив из слесарки тележку, приспособленную для мусора, отправился в сторону курилки. На ходу он клял синоптиков и заодно зачем-то политиков, сверля меня взглядом. Я знал наперёд, что он скажет:

− Опять прохлаждаешься? – это вместо приветствия.

О, как же война цеплялась за жизнь! 

На раз-два выгнала с полей комбайны, пустив жать хлеба танки. А тем за счастье перемолоть золотые косточки пшеничных стеблей разлапистыми траками — лишь бы к зиме никаких пирогов, краюх и батонов на столе. Где не хватало бронечудищ, в лёгкую, на три-четыре, поджигались колосья. Спички не нужны, лишь с разворота шугануть перед собой очередью из трассирующих пуль: коси, коса, пока роса. Роса долой — коса домой.

  С незапямятных времён поездка  к бабушке на далёкий заволжский хутор чем-то напоминала поездку в  пионерский лагерь. А после того, как Валька съездил в этот самый лагерь, и  его выгнали из бассейна за то, что нырял с головой, и наказали, что не заснул сразу после отбоя, понял, что никакой лагерь не сравнится  с хуторским раздольем. Единственной загвоздкой была своеобразная очередь из желающих ехать на хутор – братьев было много, а мать отпускала одновременно только одного, чтобы не создавать бабушке слишком много хлопот. Но за три летних месяца раза по два всё же успевали съездить. Валёк «ухитрился» даже на майские праздники туда  попасть без спроса у матери – сманил старший хуторской друг.  За что получил по первое число. Его всегда тянуло на хутор. Он там отдыхал, в первую очередь от бесконечного скрипа трамвайных колёс на повороте рельсов прямо у их дома.

АНАТОЛИЙ ГЛАДЫШЕВ

ДЕРЕВЕНСКАЯ НЕВЕСТКА

Рассказ

– А куда шапку ложить? – спросила Наташа.

– Класть, – автоматически поправила её Галина, недоуменно глядя на сына.

– Мама! – попытался защитить свою невесту сын, но Наташа сказала:

– А чо? Пусть твоя мамка меня поправляет! У меня же дети, я должна говорить правильно!

«Боже! «Ложить», «мамка», «дети»… Какие дети?» – пронеслось в голове у Галины – корректора с многолетним стажем.

Анатолий Гладышев живёт в Москве. А корни у него астраханские, мумринские. К публикации его рассказы рекомендовал астраханский писатель Игорь Братченко.

Во время моей командировки в конце 90-х на Урал и в Зауралье, на перегоне Екатеринбург — Челябинск, после остановки на одном из полустанков ко мне в купе подсела совсем уж немолодая женщина в вылинявшей бархатной дохе. Я до того так намёрзся за три дня проживания в гостинице «Свердловск» в Екатеринбурге, что с удовольствием заказал у проводницы сразу три стакана чая, намереваясь отогреться «Краснодарским» и сразу завалиться спать, чтобы придти в себя уже в Челябинске. Женщина скромно села на край лавки у самой двери, поставив под ноги небольшой саквояжик и приготовившись, видимо, так ехать до своей станции назначения. Я спросил, далеко ли ей. Ответила, что ей до небольшой станции с названием, которого я даже и не расслышал, не доезжая до Челябинска, что сойдёт она рано утром и не будет мне мешать.