Почти год не выбирался в центр города. Не видел старинных башен Кремля и маковок храмов в обрамлении парообразных кочевников с завитками седых пушистых волос. Не заглядывал в уютные парки и скверы. Не сидел под кронами тополей-долгожителей, не слышал их шелестящих признаний о том, что им открывалось. А повидали деревья немало. Даже больше их величавых коллег. От них только корни остались да пни. Тут и там они выпирали из склизкой глинистой почвы, путаясь под ногами детей. Непоседы носились по чешуйчато-рваному покрывалу из пожухлой листвы. Громко и смешно чавкали сапогами. Задорно смеялись, пугая чёрных крылатых разбойников – они кружили над малышнёй, недовольно каркая в ответ на их крики.

Добрый день. Слежу из Краснодара за свежими публикациями «Родного слова». Литературная жизнь на страницах журнала всегда кипит. Спасибо Анатолию Воронину, Максиму Жукову, Вере Саградовой, Дине Немировской, всем читателям. За последние годы в моём литературном портфолио есть и поэзия и даже переводы, но в основном это прозаические произведения. Среди них есть и новые, нигде не опубликованные. Сегодня хочу представить один из своих рассказов «Конверт», с которым некоторые читатели уже знакомы. А в качестве эпиграфа к нему скажу вот что: «Если в глубокой старости мы до мельчайших подробностей вспоминаем наше детство, значит, наш жизненный круг совершил свой полный оборот».

ПЛАТОН ГАРИН

КОНВЕРТ

Рассказ

Начну свой рассказ самого начала. Родился я в мае двадцать второго года. Мама работала на бондарном заводе, а папа был механиком на судне. Рос, как и многие мальчишки тридцатых годов, – учился в школе, был пионером, клеил фанерные планеры, играл в чапаевцев.

Артём Полукаров был студентом экономического факультета и так загнал себя, что попал в неврологическое отделение. Полукаров – второкурсник с характерным субтильным, жилистым телом гребца –  и здесь пробовал сохранить привычный ритм жизни: чертил кривые Лафера*, Маршала** закономерностей спроса и предложения, но потом его парализовала ужасная почечная колика. Он слёг почти на сутки так, что и говорил отрывисто, с большим трудом. Оставалось только смотреть старый чёрно-белый телевизор, пристроенный на двух тумбочках в углу палаты, да после отбоя слушать литературные передачи на радио «Маяк».

Когда-то Максим Горький сказал: «Человек – это звучит гордо!» Звучит, но не выглядит, особенно из сумрачных глаз девятиэтажного панельного дома. Погода стремительно портилась – мрачные, до неприличия раздутые тучи перекрыли робкие попытки осеннего солнца согреть коловращение людской биомассы. Рутина пустого, неосязаемого нечто поглотила весь мир. И в этой пустоте человек измельчал.