Когда-то Максим Горький сказал: «Человек – это звучит гордо!» Звучит, но не выглядит, особенно из сумрачных глаз девятиэтажного панельного дома. Погода стремительно портилась – мрачные, до неприличия раздутые тучи перекрыли робкие попытки осеннего солнца согреть коловращение людской биомассы. Рутина пустого, неосязаемого нечто поглотила весь мир. И в этой пустоте человек измельчал.

— Дракон! — дрожащим голосом позвал Мужик.

— Я! — отозвался Дракон из пещеры.

— Выходи на свет божий, нечисть поганая.

Дракон высунул из пещеры удивлённую голову. Мужик выронил из рук дубину.

— Повтори?

— Выходи на свет божий, нечисть поганая, — испуганно прошептал Мужик. — Пожалуйста.

Дракон вышел.

— Ну?

Мужик собрался с духом.

— Биться будем. Не на… Как же там? Минутку.

Выудив из-за пазухи листок бумаги, Мужик развернул его, прочитал и убрал обратно.

— Биться будем, не на жизнь, а на смерть!

В том жарком и ничем не примечательном августе мне было шестнадцать. Мы с одним из друзей юности часто ходили на реку – грустные и задумчивые, провожали взглядом проплывающие корабли. Выбирали себе каждый раз один из катеров, пропахших рыбой и старыми снастями, и сидели в них почти до вечера, изредка выбираясь искупаться. Иногда ближе к вечеру рыбаки приходили, отцепляли какой-нибудь катер и уплывали в закат. Так было и тем вечером.

Когда я проезжал через второй юго-восток, не видел ни одного спортивного заведения, всё – магазины, киоски и рынки. У остановок крутились пройдохи, а в ночное время – девицы лёгкого поведения.

– Притомился, милок? Подходи, приголубим! − смеялись последние. Мне слышалось почему-то «телок». С девушкой уже месяца три или четыре, как порвал отношения. То ли я её бросил, то ли она – непонятно. Разошлись, разбежались, попрятались по разным углам, а рога всё растут? Я невольно ощупал лысую голову и в сердцах ответил барышням:

– Забодаю!

Данное произведение от начала и до конца является авторским вымыслом. Любое совпадение с описанными в нём событиями и образами главных героев считать чистой случайностью.

Мишка рос хулиганистым малым и с малолетства частенько подвергался порке отцовским ремнём. А когда он пошёл в школу, к детским шалостям и непослушанию добавилась ярко выраженная лень к учёбе. По этой причине, в его дневнике практически все страницы были исписаны учителями красными чернилами. Последние ставили на вид родителям, что их сынок – конченый лодырь, и они, родители, должны предпринять действенные меры воспитания своего чада. Всякий раз, когда отец обнаруживал подобные записи в дневнике, для сына это заканчивалось очередной поркой.

Дело было в начале 2000-х. Я обошёл почти весь район третьего юго-востока, срывая квитки с телефонами на остановочных комплексах и столбах. Под мышкой, шелестя тонкими крыльями, ютилась самая популярная в то время газета «Всё для вас» и пакет с документами. Бедняга порвался, пока его околачивал об столбы, приговаривая: «Будет дурить честный народ!» На каждом втором клочке грязной бумаги обещали астрономические суммы: «Работа в офисе…», «Разносчик конфискованного товара», «Помощник», какой-то «Смотрящий», и уж совсем подозрительной мне показалась приписка к одному из них: «…руководитель – женщина». В подкаблучники я не стремился, да и аферистом быть не хотел, а уж смотрящим – подавно. Но тех, кто это заботливо клеил, не волновало. Потому и кричал, вымещая злобу на бетонном гиганте в драных бумажных лосинах. Ко мне даже метнулись, теряя головные уборы, стражи порядка.

— Ну, Николай Иванович, прощайте! Прощайте! Желаем Вам здравствовать… Здравствовать и жить здесь до ста лет… в своё удовольствие! Да! До ста лет… – тряс мою руку улыбчивый толстячок Фёдор, продавший мне дом своего отца, почившего несколько лет назад. Места здесь пустынные, и дом всё не продавался, а тут, на счастье продавца, подвернулся я – человек, ищущий уединения. Теперь, от избытка радости и того, что груз забот о доме снят с его массивных плеч, а кругленькая сумма уютно уместилась в бардачке машины, довольная улыбка не покидала лицо Фёдора всю эту встречу.

Спрашивается: как это – правильные? А что, неправильные абрикосы, что ли, бывают? Ой, чего только в наше время не бывает… Лучше по порядку расскажу.

В этом году абрикосов совсем мало уродилось, в сельхозмагазинах их вообще не было, и у частников удалось только один разок купить. Хотелось, конечно, поесть их, но на нет и спросу нет…

Город, замученный дневным зноем, замер от блаженства, подставив лицо, руки — всё тело потокам порывистого ветра, налетающего с моря. Долгожданная прохлада струями растекалась по городу. Пустые до этого мгновения улицы заполнялись людьми. Справа и слева шуршали импровизированные веера из газет и журналов. Справа и слева открывались, закрывались, булькали бутылки с водой.

Морской берег наполнялся гуляющими людьми, казалось – весь город высыпал к морю. Разноголосица напоминала бы лежбище тюленей, если бы не машины, словно огромные жуки, расползшиеся по побережью, и музыка, доносимая порывами ветра…

Тьма… до моего сознания донёсся звук… только след….  Пришло странное ощущение  покачивания….  Шелестели волны, покачивая то вверх, то вниз, подхватывал круговорот…  Пробежал лёгкий бриз, осыпая тьму призрачными искрами… бликами,  рассыпался где-то шипением… Сознание всколыхнула мысль: как волны о ракушки на берегу… Шипение накатывало, нарастало, озарилось вспышкой, рассыпавшейся где-то вдалеке. Запульсировал гуд, прокатился грохот, пространство содрогнулось, как от набежавшей волны. Вспышка – ещё и ещё,  искры – всё озарилось огнями, фосфоресцирующими всполохами. Засверкало, закружилось, будто дуновением ветерка донеслись звуки скрипки – звуки вальса. В этом было что-то знакомое, я пытался вспомнить вальс,  он ускользал, кружил и… всё оборвалось. Тишина. Тьма и тишина. Пространство вздрогнуло, и покачивание  сменилось падением. Я падаю… тьма… бездна… тишина…