Максим Жуков. «От жестокого обращения до абсурда». Рассказ.

Когда-то Максим Горький сказал: «Человек – это звучит гордо!» Звучит, но не выглядит, особенно из сумрачных глаз девятиэтажного панельного дома. Погода стремительно портилась – мрачные, до неприличия раздутые тучи перекрыли робкие попытки осеннего солнца согреть коловращение людской биомассы. Рутина пустого, неосязаемого нечто поглотила весь мир. И в этой пустоте человек измельчал.

Несколько раз мне почудилось, что кто-то стреляет. Глухие хлопки раздавались со стороны кухни и спальни. Я проверил окна, за ними – никаких тревожных сигналов, только хлопки. Может, кто ковёр выбивает?

− Уже уходишь? – спросила мама, ворочаясь на кровати.

Часы размеренно тикали. Слишком громко для этого утра. Борясь с дурным послевкусием предположений, я быстро оделся и замер у зеркала. На меня пытливо смотрел тот самый парень, который полгода просыпался под выстрелы. На Кавказе с его великолепными видами, багряными, точно кровавыми облаками и чужим, совсем не радужным солнцем, эти звуки могли означать что угодно – от серьёзной перестрелки до показной бравады караульных солдат с целью напустить страху на условного врага.

− Пакет с колбасными шкурками взял? – сонный голос матери окреп. Кровать скрипнула и тапочки зашаркали по полу. – Твой кобель всю ночь выл, бедняга. Издыхает, наверно. Ты его не трогай, смотри.

− Хорошо, − ответил, хлопая дверью. А дальше – бежал и не слышал ничего, кроме сердца. Оно тревожно стучало и ныло, прямо как в детстве, когда самую первую в моей жизни дворнягу, к которой я привязался,  сбила машина.

Животных давно перестали кормить. Раньше этим занимались сердобольные бабушки, но сейчас, когда их поубавилось, а цены выросли вдвое, по утрам, кроме владельцев домашних питомцев, никто не выходил. Даже на пробежку. Смешно и грустно признаться – летом бегали по школьному двору только пенсионеры. Один дед любил нагружать баскетбольную сетку футбольным мячом, а ему из окон кричали: «Ты чего, старый, всё молодишься? Твои ровесники сидят себе мирно и горькую пьют». Но он, несмотря на замечания, всё равно пулял мяч, пока более молодая гвардия, убелённая сединой, нарезала круги. Потом и те и другие исчезли. Стало скучно смотреть на травмированные детворой спортивные снаряды и ждать хоть одного, не подвластного веяниям времени смельчака. Для многих работа теперь – второй дом, а телевизор – соглядатай унылой подёнщины, невольный советчик в житейских делах. А ещё интернет – он вытеснил книги и лишил тяги выходить на прогулки. Благо, хоть бездомные животные не перестали гулять. Собственно, к этому их вынуждал голод.

Давеча соседка чуть со страху не померла, встретив огромную, величиной с котёнка, крысу. Раньше их кошки гоняли, а теперь, когда подвалы перекрыли решётками, вконец обнаглели.

Женщина в домашнем халате, тапочках и с бигуди – они смешно подрагивали на её кудрявой шапке волос, выставила вперёд руку на пример полководца, застигнутого врасплох. Её пухлые губы изогнулись, рождая низкий фальцет. Нечто дёрнулось у её ног и метнулось по ступенькам к мусоропроводу.

− Котёнок? – спросил я, щурясь в полумраке.

Кошки часто приходили погреться в подъезд, несмотря на то, что злой дворник гонял их лопатой. Одному коту он отрубил лапу и хвост, а второго зашиб насмерть. Дядю Мишу побаивался весь дом. Он был контуженный. Говорил, противно хихикая, в стройбате оставил мозги, но дурачком он, скорее, прикидывался. В стойбище мусорного бака бендежку себе соорудил для хозивентаря и личной поклажи. Там же выпивал, а потом брал мерило справедливости и им отоваривал живность. Дай оружие – в людей будет стрелять.

− Какой котёнок?! Это – крыса! – выдохнула тётя Света и поспешила скрыться с газетой в квартире. Даже почтовый ящик забыла закрыть.

Я продолжил спускаться. Но уже тише. На втором этаже послышался жалобный вой. И вдруг – хлоп! Всё затихло…

«Неужели и впрямь издыхает?» − с этой мыслью вышел наружу. Но собаки я не увидел. И хлопки прекратились, хотя… Что-то похожее всё же доносилось до слуха, но уже смутно, со стороны АЗХО.

У гипермаркета «Лента» я стал невольным свидетелем казни бездомных животных: собак и кошек отстреливали изверги в серых форменных одеждах. Животные носились по парковочной зоне, скуля и завывая. Они жались к прохожим, а те от них шарахались, как от прокажённых. Один дюже полный мужлан, задыхаясь от негатива, трещал:

– Поделом им! Шастают стаями, проходу от них уже нет…

– Но они − божьи твари! − сокрушался седовласый, высокий, с умными глазами мужчина. Дети плакали возле цыганки в пляжных шлёпанцах, одетых на босую ногу. Две старушки охали и причитали. Остальные, точно статуи, смотрели за развязкой.

Мне показалось, толстяк − один одобрял вакханалию. Ох, как он махал руками, как брызгал слюной… Но нет, нашёлся ещё один – совсем юный парень, он с хрустом косоворотки облегчённо вздохнул:

− Хорошо хоть никого не задели. Думал, преступников ловят, а тут вон оно что…

− А если бы не преступников? – вбросил я в общий котёл голосов неясную мысль – она вырвалась птицей из клетки.

− Нас? А за что? Мы законов не нарушаем.

− В прошлом месяце тут мужик насмерть замёрз. И никто ему не помог.

− Он был пьяный? Его осознанный выбор! − включился  коротко стриженный дружок хрустящего «рокера» с голубыми глазами. Чистенький, отутюженный и побритый – ни дать, ни взять – идеальный жених. Вон и девки в дождевиках на него глаз положили, а я не знал, куда свой подевать − у меня голубоглазый вызывал тошноту.

− Ну а если отец твой будет валяться в грязи?

− Отцу помогу, − согласился «жених» и  воззрился на грузовую «Газель», куда летела мёртвая животина. – Вчера по телеку видел один клёвый фильм – там была похожая сцена, только кроме животных и людей штабелями грузили. Жалко…

− Животных или людей? – спросил я, борясь с порывами гнева. − Отчего-то для первых собирают еду, лекарства и даже иногда тёплые вещи, а вторые умирают у всех на глазах.

− Ну а ты чё, не спас тогда человека?

− Я на работу опаздывал.

− Во! Сам такой, а ещё нас учишь жизни. Пойдём, − «жених» с презрительной усмешкой дёрнул за рукав своего друга и они, шутя, направились в сторону третьего юго-востока.

А ведь, я считал, там живут нормальные люди…

Ко мне подошёл крупного роста молодой человек в строгом костюме, ветровке и, смахивая с коротко стриженой головы редкие снежинки, волевым басом промолвил:

− Чё творят, черти! Давай, что ли, и их упакуем в их «Мерседес»?

В бывшем токаре с АТРЗ, Антоне, чувствовалась смесь задиристости и нервной трусости: он влезал во все уличные скандалы с такими же бывшими и отхватывал по полной программе. Лёгкие увечья его не пугали. За ним стояла правда изгнания с тепловозо-ремонтного предприятия. Заключалась она в том, что его сдали за пьянку свои же коллеги. И хотя, как он полагал, пили все, по статье уволили его одного. Джентльмен-задира, как его назвали за любовь к этим самым костюмам, являл собой пример самоуверенности и решительности. Нередко, подчиняясь тяге найти истинно виноватых, он вступал в горячие споры с начальством – за это и поплатился.

− Приберег бы решительность для работы, − пожимая его сухую, но совсем не жесткую руку, заметил я, ощупывая товарища взглядом. – Твои эмоции опережают разум. Скверное качество для охранника. Ты как их решил упаковать? Их же пятеро, и все – точно слоны при пожаре – топчут собратьев.

− А они им не братья, а источник дохода. Глянь, считают ещё тёплые тушки, как б… рубли.

Антон обладал богатым воображением, его склонность все доводить до гротеска меня поражала. И хотя до вершины он не дотянул, сказанное меня рубануло сплеча. Я аж перекосился от его громоподобного баса.

 − Всё, идём…Слышь, пошли, тебе говорю! – я толкнул его в бок, отрывая от бойни. Заглушая его недовольство, говорил невпопад о погоде, о штрафах за прогулы и тех бедных ежей, что давили у нас каждое утро. А ещё немного – про крысу и больную дворнягу.

«Маяковский», как я его мысленно окрестил, внимательно слушал, широко шагая через лужи и разбитые горбатые наросты на асфальте.

− Когда уже здесь обновят полотно? – ругался я, скользя по суглинку. – Ах, как зарядил, ты смотри…

***

За прозрачными дверями торгового центра мелькали тяжёлые, серые хлопья мокрого снега. Под давлением ветра их относило под продавленный, слезливо-печальный козырёк и прибивало к затуманенным от разницы температур стёклам дверей. Снежинки скользили и таяли, оставляя за собой мокрый след.  «Маяковский» легко оделся, но его всё равно поставили на одиннадцатый пост. Десятому – хорошо – нарезает круги в короткой синей рубашке по первому этажу, и ему даже жарко. Я за ним наблюдал из парфюмерии. Всё гадал: «Неужели не жалко коллегу?»

Но вот низкорослый казах по кличке «Татарин», несмотря на нескладную фигуру, за ударопрочными стёклами что-то там разглядел и удивительно шустро вышел на улицу. Нечто Антону пролаял – разобрать я не успел – дверь, пусть и медленно, но закрылась, оборвав его фразу: «Какого фига ты делаешь…» И уже красный, но довольный собой, вернулся на пост. Оценил обстановку – за считанные минуты она не изменилась. Магазины и лавки, сплошь из тонкого ДСП и стекла вместе с продавцами скучали, ожидая покупателей. Все утренние киносеансы на третьем этаже отменили. Билетёрши мотались по лестнице туда и обратно, ныряя в продуктовый или в «Связной». Наверху работало кафе, там неплохо готовили, но ценники задирали до самых небес. Вот и приходилось сбивать ноги по причине отключённого эскалатора. Электрик – юркий худощавый мужичонка в синей форме, поправив возле ступенчатой змеи табличку с надписью «Не работает», поставил трёхметровую лестницу и менял лампочки. «Ещё пару месяцев, и ему придётся наряжать на ней ёлку», − хмыкнул я, сгоняя с лица сонливость.

Незаметно прошёл ещё один час. Первый этаж оставался пустым. Люди заходили лишь за продуктами.

Колька Баширов из «Царства золота» болтал с продавцами, стоя в дверях магазина с неизменным электрошокером, а я, одурманенный ароматами «Парфюм Де Франс» всё думал об Анатолии, изредка поглядывая на Николая – тот, не зная чем заняться, отирал пятой точкой полноразмерную наклейку с фигуристой барышней. Мне отирать было нечего, да и болтологией заниматься я не любил. К тому же, наша директриса с головой не дружила и могла запросто облаять хоть сатану. Приходилось ей улыбаться, раскачиваясь с пяток на носки и обратно, чтобы хоть как-то согнать с ног свинцовую тяжесть. Со стороны – в этом мне помогала стеклянная витрина лавчонки со складными ножами и зажигалками – я походил на Ваньку-встаньку. Дьяволице-ораторше это особо не нравилось. Уверяла, в Асторе, где находилась ещё одна точка «де-франс», охранники оживали только в обед. Ну, не знаю… Я попробовал сойти за оловянного солдата, но выдал желудок. Как заурчит на весь магазин! Сперва продавцы подумали – кот. Директриса иногда его приносила. Породистая зверюга с невинной мордой в форме полотна совковой лопаты выглянула из-за кассы и промурлыкала: «Это не я». Девчата как по команде повернулись ко мне. Стало неловко, я зашевелился, сделал шаг влево и вправо. Затем снова замер и…Вот этого делать не стоило! Напряг бедный живот и он, зараза, опять заурчал, на этот раз, точно трактор.

Татарин, держа в руках рацию с откушенной неизвестным зверем антенной, минув центральный пятак, разгруженный от стеклянных витрин, вывесок и прочего хлама, приостановился, прислушался. Его физиономия, с китайскими щёлками вместо глаз, приобрела подозрительный вид.

–Ты чего там застыл?! − рявкнула на весь первый этаж его рация голосом медведеподобного старшего смены, Жени. По фамилии его называть никто не решался, даже Виктор Кинашов – начальник охраны – он вдвое уступал по массе этому богатырю с кулаками, способными сеять хаос и разрушения. – Призрака увидел?

− Скорее, услышал, − отозвался Татарин. – Кто-то мяукает, вроде бы.

– А ну, сейчас же найди эту тварь и за шкирку – слышишь? – за шкирку выкини из торгового центра!

− Ты чего такой нервный? Прямо, как Нестер. Где я найду этого котика? – на лице Татарина блеснула улыбка.

– А ты в золоте или в парфюмерии поищи.

Пока Татарин допрашивал Баширова, кот директрисы, фырча от переизбытка ароматов, покинул «де франс». Я попытался его остановить, словно в футболе, выставил ногу, но кот перепрыгнул через неё и устремился на поиски приключений.

− Ути−пути какая…

− Какой! – поправил я продавщицу из «зажигалок».

Девушка с фигурой фотомодели, облачённая в домашнюю юбку и кофту, отложила побрякушки из стали и тряхнула головой. Золотистые волосы рассыпались густыми прядями. Милый носик наморщился. Она нервно и зло задышала.

− А я вас не спрашивала! – воскликнула она мелодичным и, я бы сказал, даже томным, насмешливым голоском. – И хватит качаться, вы меня нервируете!

Она отвернулась, демонстрируя идеально округлые бёдра. Будто чувствуя мой полный желания взгляд, она ими покрутила. У меня выступил пот.

Кот, облюбовав гору зажигалок, ножей и брелков, вытянул передние лапы и попытался до них дотянуться.

− Вы бы…

− Я знаю, − не поворачиваясь, метнула в меня короткой фразой девица и извлекла из сумочки обед. До меня донёсся запах картошки и мяса. Для кота это послужило дополнительным стимулом. Он спружинил и мягко приземлился на стойку с подсвеченными лампами побрякушками.

 Привстав на носки, чтобы разглядеть действия лохматого разбойника за Татарином, который как раз ко мне подошёл, я не удержался и вылетел из отдела. При этом едва не сбил «десятого».

− Эээ…брат, вижу, достала тебя газовая камера. Штормит? – участливо спросил Татарин. – У нас половина охранников здесь перебывала, и не один не выдержал больше недели: у кого аллергия, у кого удушье проявлялись, теперь и ты, вижу, скопытился.

− Да я поскользнулся, − ляпнул я первое, что пришло в мою голову.

Пол в торговом центре и впрямь напоминал ледовый каток, так что десятого такая отмазка устроила.

− Ты знаешь, на улице тоже люди скользят и падают. Я сказал администратору, но они признались – песка, типа, нет. Твой друган там помогает каждой старушке. Я его отчитал. Надо службу нести, а не бросаться на помощь каждой старой карге.

− Да что ты несёшь? – возмутился я. – Совсем сердца нет?!

− Видел бы ты, как он на пару с одной старушенцией брякнулся! − Татарин хохотнул и напрягся. − Ах, вот кто здесь мяукает…

− Это я…

− Шутишь?

Казах развернулся к отделу «зажигалок». Кот стремглав кинулся вниз, к ногам продавщицы. Та от испуга завизжала и стала топать ногами, давя лапы лопатоголовому. Породистый в долгу не остался и вцепился в ноги фотомодели. Она задела одну из витрин. На пол посыпались зажигалки. Одно из стёкол спикировало на кота и тот, заорав, заметался в стеклянной западне, сметая всё на своём пути.

− А ну, помоги мне…

Мы вдвоём отодвинули стойку и выпустили на свободу окровавленный клубок шерсти. Он, прихрамывая, вернулся в «де-франс» и ткнулся в руки директрисы – та со своими подопечными выбежала на место происшествия. И, сидя на корточках, тряслась от вида любимца.

− Это что за обращение с животными?! Я милицию позову!

− Да зовите. С животными в торговом центре находиться категорически запрещено! − умело отбрил её Татарин и отошёл, чтобы доложить обо всём старшему смены.

Продавщица из зажигалок, всхлипывая, собирала товар. Я направился к ней – выразить слова сочувствия и, при необходимости, помочь.

− А ты куда пошёл? – кричала вслед директриса. – Забыл, где твоё место? Ты почему позволил Барсу покинуть «Парфюм Де Франс»?

− Мои обязанности исключают пригляд за вашим питомцем.

− Ах, так…

Директриса вынула из кармана сотовый телефон.

− Я звоню в милицию, в скорую…

− Да хоть в МЧС, − мрачно буркнул ей я, и это сорвало планку высокой и властной женщине, которой никто до этого не перечил. Она разразилась жутким скандалом. Меня попёрли из магазина. Продавщице тоже досталось: помимо царапин от кошачьих когтей, в ногу ей впился огромный кусок стекла. Но девушка мужественно справлялась с болью, сидя на бетонном полу. Я скинул рубашку и, показав ей жестом – терпеть, не бояться, извлёк стекло и тут же перевязал рану.

К приезду скорой помощи все были живы. Кота вниманием обделили, а вот Сашу – так, оказалось её звали, основательно подлечили. Директриса ходила злая и кричала на всех – даже на покупателей. Затем, осознав, что поступает нехорошо, собрала вещи и пошла, гордо неся в руках мумифицированного Барса. Я провожал их сочувственным взглядом.

− Надо же, любит больше животных, чем людей – последних она, вроде как, и не замечает. Грызёт даже своих продавцов. А охрана для неё – просто статуэтки для виду, − выразил я гнетущую мысль.

− Ну а что ты хочешь? Она − богатая и властная женщина, − шмыгала носом Сашенька, хромая. Ходила она по отделу с большим трудом. В глазах стоял ужас и страх, но они постепенно стихали и им на смену приходили слова благодарности. Они нас и сблизили. Я пообещал Саше проводить до дома.

− Если хочешь, на руках понесу! – храбрился я.

− Эй, Казанова, хорош уже в майке маячить. Иди пиши объяснительную и приготовься заступать на одиннадцатый, − строго проговорил Татарин. – К приезду Кинашова ты должен уже стоять на посту.

− Но у меня нет форменной куртки!

− Будешь меняться с Антоном. Впрочем, в раздевалке есть тулуп. Он тебе покажется великоватым, но если опоясаться ремнём, сойдёт для сельской местности, − пошутил он и, вручив бумагу и ручку, указал на спуск, ведущий к цокольному этажу. – И да, − его голос догнал меня, когда я уже спускался, − ты правильно поступил, − животные не должны быть ценнее людей. Что до старушек – то я погорячился. Не такой я уж чёрствый, просто работаю без выходных.

− Это я знаю, − отмахнулся я, с чувством выполненного долга погружаясь в подвальную тьму.

Шершавый пол освещался редкими лампами. Ни указателей, ни каких-то намёков, куда идти, не наблюдалось. А хоромы тут были, что надо – с кучей лабиринтов, недолго запутаться. Благо дорогу к мониторной я знал хорошо. Зашёл внутрь и чуть не ослеп от яркого света. В комнатке за новыми мониторами восседала Елена. Она встречала меня влюблённым, как мне показалось, взглядом.

− Герой, − протянула она и хлопнула по груди. – Вот тебе рубашонка до завтра. Надевай и пиши. И это…Не забудь постирать.

− А что писать-то?

− Лев Николаевич, вы же известный писатель!

− Ну, вы меня вгоняете в краску. Узнали, как меня окрестили?

− Давно! С такой бородой и усами – вылитый Толстой. Правда, молод ещё, но это ведь к лучшему, − она игриво мне подмигнула и распорядилась, чтобы мне принесли тот самый тулуп.

Когда нарядили по совету Татарина, в мониторный минуты три не стихал дикий хохот. Старший смены, Женёк, чуть не рухнул со стула. Лена смахивала с глаз слёзы. Алексей Кинашов – сын начальника охраны, Виктора, снимал меня на сотовый телефон, приговаривая:

– Размещу в интернете на каком-нибудь юмористическом сайте, пусть полюбуются!

Чего они ржали – не пойму. Ну, подумаешь, оделся дедом Мазаем…Главное – тепло, а вечером меня и не видать там будет на улице… Как же я ошибался!

Увидели и запечатлели. Видеокамеры, электронные гаджеты прохожих и даже менты – они всё же откликнулись на звонок, но пришли в седьмом часу вечера. Картина маслом: снежный буран, лёд кругом, снег и песчаные дорожки – их всё же умудрились сотворить, используя песок из пожарных щитов после многочисленных жалоб на скользкую лестницу. Итак, законники – на подходе. Мы с Антоном в обнимку стоим, меняемся рациями, резиновыми дубинками и тут видим парня без шапки, кудрявого, точно Пушкин.

− Коллега! – говорит ему сходу Антон.

От смеха и ассоциаций я просто падаю. Он меня поднимает. Идём к «Пушкину». Берём под руки, ведём к парадному входу.

− Ну, что тут у вас? – настигает нас строгий голос одного из стражей порядка. – Пьяного тащите?

− Пушкина, − снова рубит с плеча мой товарищ. Я, держась за живот, хохочу.

− И коллега твой пьяный? А ну… − законник подходит. − Дыхните!

− Они трезвые! – заступается за нас «Александр Сергеевич» и трясёт кудрями, пытаясь избавиться от снега, что налип на его шевелюру.

− А этот контуженный! – замечает напарник стража порядка и мелет – Забираем троих!

Тут уже стало мне не до смеха. Я по рации давай старшего смены звать, жалобно стуча зубами от холода:

− Нас забирают! – говорю ему.

− Я − в мониторной. Вижу вас. Что случилось?

Объясняю ему ситуацию. На улицу вываливается вся наша банда. Шум, крики, бессвязная сутолока слов. Женя просит у стражей порядка показать документы. Те вдруг теряются. Только теперь замечаю – больно молоды они, да и речь выдаёт – подсадные. Короче, разыграли нас парни по просьбе Виктора. Он хотел проверить, купимся ли мы на подставу. Ну, вроде всё разрулили и тут… Вот уж чего не ожидал – честное слово! К дверям торгового центра «плывёт» директриса из парфюмерного магазина.

− А я вас ждала, − говорит она «ряженным».

− Пойдёмте, я вам всё расскажу…

− Уж простите, но мы по домам, − отвечает ей один из законников. – Наша рабочая смена закончилась. Бойцы проверку прошли.

− А что до вашего кота, − я не удержался, чтобы ей не насолить, − то он того не стоит, так, ребята?

− Так точно!

И после хорового припадка смеха наши охранники разошлись.

Поделиться:


Максим Жуков. «От жестокого обращения до абсурда». Рассказ.: 11 комментариев

  1. Из текста:
    − Какой котёнок?! Это – крыса! – выдохнула тётя Света и поспешила скрыться с газетой в квартире. Даже почтовый ящик забыла закрыть.

    Я продолжил спускаться. Но уже тише. На втором этаже послышался жалобный вой.

    Насколько мне известно, все почтовые ящики в домах находятся на первом этаже, максимум — на лестничной площадке между первым и вторым этажами. Исходя из этого, после встречи с соседкой, никак нельзя оказаться на втором этаже, если ты спускаешься вниз. Такое возможно, если поднимаешься наверх.

    • Раньше жил на четвёртом этаже. С него я, хотя это и не указано в тексте, спускался. Тётя Света – со второго этажа. Но заметил я её раньше – спускаясь с третьего, и застал с газетой в дверях своей квартиры. Почтовые ящики, как ты верно заметил, в пролёте между первым и вторым этажом. Их хорошо видно с лестницы при спуске на второй. Поэтому, я мог и ящик не прикрытый видеть, и тётю Свету, и ещё не быть на упомянутом этаже.

      А что по впечатлениям от произведения? Или в глаза бросились только огрехи? ) Лучше или хуже оно предыдущих? Может, чего не хватает?

      • Всяких литературных «вывертов» стало больше, но и о «деталях» не стоит не забывать. Порой, именно на них и ловят автора.
        Что же касаемо открытого почтового ящика, то я вот уже 35 лет живу в одном доме, и до сих пор не знаю, кому они принадлежат. А когда их на стене висит больше полусотни, то весьма проблематично разлядеть среди этой массы ящик, который кому-либо принадлежит. Как раз именно эта «деталь» в рассказе, может быть, не совсем уместна.

  2. Или вот ещё:
    «На Кавказе с его великолепными видами, багряными, точно кровавыми облаками и чужим, совсем не радужным солнцем, эти звуки могли означать что угодно – от серьёзной перестрелки до показной бравады караульных солдат с целью напустить страху на условного врага.»
    Максим, не вводи читателей в заблуждение.
    Что в Афгане, что в Чечне, серьёзная перестрелка не велась одиночными выстрелами. И караульные по ночам не стреляли ради баловства и бравады.
    Ещё с вечера, до всего личного состава доводился пароль в виде однозначной цифры порядка от пяти до десяти. В случае, если караульный замечал идущего в темноте человека, он кричал; «Стой — три!» Данная сумма могла быть любой, но не больше той, что являлась паролем. И если в качестве пароля была установлена цифра семь, то передвигающийся в темноте человек должен был назвать цифру равную разнице между семью и тремя. То бишь — четыре. Если называлась иная цифра, караульный мог запросто стрельнуть в неизвестного. И был бы прав.
    А что до стрельбы по ночам одиночными выстрелами, то и она велась не из-за баловства. Каждый из часовых через определённый промежуток времени делал один, или несколько выстрелов, но все они, в сумме, должны были соответствовать цифре пароля. Если кто-нибудь из часовых не откликался «контрольной» стрельбой, это могло означать, что он уснул, или его уже зарезали «духи». В таких случаях, один из часовых, не услышав контрольную «ответку», пускал в воздух автоматную очередь, что означало нападение на пост. Поднятый по тревоге личный состав охраняемого объекта занимал огневые позиции и ждал дальнейших указаний командира.
    Если это было реальное нападение на объект, огонь открывался исходя из складывающейся ситуации. Но чаще всего, имел место банальный сон на посту, и виновнику «торжества» напоминались правила несения караульной службы. Чаще всего, на следующее утро эти «напоминания» были хорошо видны под глазами.))

    • Ну, вот я служил в Борзом. Бывало, всю ночь там стреляли. Кто то с гор шмалял – уж не знаю чего ради, потому как в целом и общем не прицельно, а наши, в том числе с караула, чтоб знали – не спят и всё такое – в ответ. Потом хорохорились: «Кого-то там подстрелили…Перестрелка была знатная…» Я не знаю, в Чечне в караул не ходил, всю ночь перестрелки не слушал. Может, среди одиночной переклички и была серьёзная стрельба. Но караульные и правда напускали на себя напыщенный вид и бравировали. В любом случае наши там не отсиживались. В этом я точно уверен.

      • Максим, но уж Ты то должен знать, что нет такого рода войск — караульные. В караул по части назначали военнослужащих самой воинской части, а не откуда-то со стороны приглашали. Точно также, назначали и в наряд по кухне.
        А то, что потом бравировали, так где ещё постреляешь, если военные действия официально как бы не ведутся. Да и потом будет что рассказать, о своём «героическом» прошлом.)

  3. Ну вот, перешли к военным мемуарам, а про рассказ забыли.) А рассказ интересный. Ты молодец, Макс, что рассказываешь про те стороны жизни, с которыми не часто приходится сталкиваться. Трудная у тебя работа… Зато рассказ о ней хорошо написан и читается здорово.

    • Вера Ивановна, то не военные мемуары.
      Это мне понятно, что за стрельбу устраивали на войне. А гражданский человек прочитает такое, и подумает: «Да знаем, как они там воевали! Стреляи без разбора в божий свет как в копеечку, тем самым, попусту тратя боеприпасы, которые могли пригодиться в трудную минуту».
      А ведь вопрос сохранения жизни на войне, решался и таким вот неординарным образом, не прописанным Военным Уставом и Уставом караульной службы..
      В том же Афганистане частенько были случаи, когда «духи» резали спящего часового, а потом, убивали безмятежно спящих военнослужащих. В Чечне, кстати, подобные факты тоже имели место быть.
      Так что, лучше перебздеть, нежели потом остаться без головы.

  4. Макс, мне знаешь, что напомнило?
    Твои первые прозаические вещи, когда ты писал именно так, как чувствовал — без ложных вывертов, с переживанием.
    Правда, тут всё свалено в кучу, несколько теряется сюжет начала повествования.
    Зато язык и стиль стали куда совершеннее.
    Думаю, следует доработать это произведение.

  5. Макс, у тебя три рассказа подряд об охраннике на сайте появились. А что, если сделать из этого небольшую повесть? Доработать немножко — и готово! Ведь Дина права: написано искренне и с чувством. Хорошая повесть получится.

    • Хорошая мысль. В рассказах много сквозных персонажей, да и главный герой, Роман Шведов — один, но я о нем еще не все рассказал. Будут еще зарисовки.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *