Марина Паренская. «Варёная жареная картошка». Рассказ.

«Рита умерла», – написала подруга. Они переписывались и даже перезванивались, а я отделывалась редкими посланиями Рите, хотя о её жизни знала со слов подруги. Умерла, значит. Это сколько же ей? 83? Ну да, когда мы учились в Ленинградском государственном университете (именно в нём, имени А.А. Жданова), ей было 36… Мы с моей подругой Ирой жили на квартире. Наша комната в квартире была замечательной, район—новым, но очень удобным, хотя метро туда ещё не провели, зато до трамвая рукой подать. А к окончанию университета появилось и метро.

Семья, в которой мы проживали, поскольку тогда снять жильё без хозяев было практически невозможно, радовала и веселила нас все годы учебы. Мы поддерживали отношения с ними и позже, и своих знакомых направляли к ним пожить, потому что хозяева были необычайно приветливы. Пятеро детей, муж, азербайджанец Аскар, оставшись в Ленинграде после службы в армии, работал слесарем на Балтийском заводе, а его русская жена Рита сидела дома. Считалось, что воспитывает детей. Ни фига она их не воспитывала, считали мы. Мы-то в свои юные годы толк в воспитании знали! Дети учились плохо, и Рита постоянно просила нас помочь им в учёбе, что-то объяснить то по русскому (в этом мы соображали), то по математике (которую мы ещё помнили), и нам казалось, что именно с нашей помощью дети переходили из класса в класс.

Рита любила час расплаты. Когда мы отдавали деньги за комнату, она тут же увеивалась по магазинам. Что тогда можно было купить? Но она что-то покупала. А, как я сейчас понимаю, ей и не покупки были важны, а возможность вырваться из домашнего плена, от плиты и стирки.

Она, конечно, не много себе позволяла. Лишних денег в семье не было, тогда никаких пособий на детей не платили. Ну крем для рук могла купить. Ну пару чулок или незамысловатый шарфик с гордым названием «кашне». И радовалась гостинцам, которыми мы её иногда угощали: астраханской рыбке или псковским грибам. А сама больше всего любила варёную, а затем обжаренную картошку, и черный хлеб с маслом, слегка присыпанный сахаром. Такие вот предпочтения у нее были. Хотя в тогдашнем Ленинграде можно было купить хорошие продукты, неподалеку как раз открылся современный универсам, аналог нынешнего супермаркета.

Нас с подругой очень веселила это «варёная жареная картошка». Почему бы не сразу пожарить? Почему не пюре? Нет, непременно отварить в мундире, потом почистить и уж потом на сковородку. Смешила эта дурацкая готовка, а уж название блюда— особенно. Ещё забавнее было с бутербродом: она не просто намазывала кусочек масла на ржаной ломоть, а размазывала его до тонкой пленки, до намека на масло. Мы считали, что экономит по вполне понятным причинам. Конечно, экономила. Но когда мы после успешно сданных экзаменов покупали торт для всех, она не отрезала себе ни кусочка: «Не привыкла я к этому, и не надо». И, похоже, действительно была равнодушна к сладкому.

Только спустя годы мы всё поняли. Рита, коренная ленинградка, пережила блокаду. Мы учились в Ленинграде, когда прошло всего тридцать лет после войны. Ещё многое помнилось. Эта варёная в мундире картошка сопровождала Риту всё военное детство. Нет, наверное, не всё. Так ей запомнилось, потому что мать отрывала от себя, чтобы накормить детей. Но картошка всё-таки была. Сначала какие-то запасы с теткиного огорода, потом обменяли на неё весь гардероб погибшего на войне отца, потом сами выращивали прямо во дворе под окнами. Однажды матери удалось разжиться подсолнечным маслом, запас которого она умудрилась растянуть на неделю, и она устроила праздник для детей, поджарив отваренную картошку на сковородке. Это и впрямь запомнилось как праздник. И мечтала маленькая Рита всю блокаду не о супе с мясом, не о тортиках-конфетах, а чтобы было много-много картошки. Чтобы наварить, надышаться её паром, как будто уже наесться, а потом её же и поджарить целую сковородку.

Её мечта сбылась в 49-м, когда у тётки Тамары, жившей на окраине города, уродился целый огород картошки, и она поделилась с сестрой, они всегда поддерживали друг друга. Рита с матерью везли картошку на трамвае, потом поднимали мешок на третий этаж, и было не тяжело, было радостно.

Рита рассказывала нам об этом, но, как часто бывает в молодости, нас не особо волновали её рассказы. Когда Аскар по Ритиной просьбе сделал красивые добротные ящики в прихожей, мы оценили его умение, у него действительно были золотые руки. Но ящики в городской квартире предназначались для картошки, и мы посмеивались над этим. Хотя… пятеро детей, без запасов никак. Мы не увязывали эти запасы с Ритиным прошлым, с её опасениями, страхом голода.

Чёрный хлеб с маслом, присыпанный не сахаром даже, а сахарином – оттуда же, из блокадного бытия. В госпитале, где работала санитаркой Ритина мать, кто-то угостил её маленьким кусочком. Малюсеньким. Как раз на 125 граммов хлеба и лёг тот брусочек, делиться ни с кем уже не пришлось: братишка умер.

А Рита выжила. И всё у неё сложилось хорошо, хотя порой было трудно. Особенно когда внезапно не стало Аскара, а дети ещё были подростками. Но она справилась.

Повзрослевшие дети устроились в жизни, женились и повыходили замуж, нарожали внуков и баловали постаревшую Риту. Путевки в санаторий ей покупали вскладчину, ремонт зубов оплачивали, подарки дарили ко дню рождения. Рита гордилась таким вниманием к себе. А ко всяким кулинарным изыскам по-прежнему оставалась равнодушной, хотя в её меню, конечно, давно были разнообразные продукты. Но блокадную любовь к варёной жареной картошке и ломтю хлеба с маслом, который для неё был вкуснее пирожного, она пронесла через все годы.

Умерла легко, в одночасье, сидя за кухонным столом: как раз чистила варёную картошку. Пожарить не успела.

Поделиться:


Марина Паренская. «Варёная жареная картошка». Рассказ.: 9 комментариев

  1. Мы теперь все «блокадники», пережившие 90-е… Для меня колбаса — это праздник, масло мажу так же… Хотя и досадую, что привычка из «казённого» детства, стесняюсь иногда… А картошку так делала всегда Вера Ивановна Саградова, царство небесное. Она и научила…
    Спасибо Вам огромное за тёплое повествование, за размику для души, и за те «мелочи», что делают людей людьми с огромной буквы.
    С глубоким уважением и трепетом сердца.

  2. Детали, которые в детстве, да и в молодости казались мелкими, а на самом деле являющиеся настоящими символами целого пласта жизни. Не придуманными, не вычитанными, не навязываемыми, а естественными, сами собой вытекающими из жизни элементами воспитания Человека.
    Из 13-ти членов семей моих родителей из сибирской ссылки вернулись только трое — папа, мама и мамин брат. Остальные умерли от голода и болезней, сопряжённых с голодом. Я — пятый, самый младший ребёнок в семье. Между старшим братом, родившимся в сибирском бараке, и мной разница в 15 лет. За это время семья вернулась в Астрахань, устроилась на новом месте, перестала голодать, поставила дом, обзавелась хозяйством. Жили в достатке. Но голод забыть нельзя. Он сидел, наверное, в подкорках мозга. Сколько себя помню, я всегда твёрдо знал, что нельзя оставлять свою порцию недоеденной, нельзя ронять крошки хлеба. До сих пор осталась привычка обтирать (под улыбки жены и детей) оставшимся кусочком хлеба тарелку и с удовольствием съедать этот такой вкусный кусочек. Детей своих к этому не приучил. Зря?
    Марина, как всегда, от Вашего рассказа веет теплотой и душевностью. Подмечать такое и так писать может только человек с Большим Сердцем! Большое Вам спасибо!

    • Бесконечно трогают, и именно сейчас, такие вот воспоминания, о которых вы говорите. Сколько же пережито! Спасибо вам за отклик.

  3. Марина, как я всегда радуюсь появлению твоих рассказов на портале! Все они берут за живое, каждый оригинален, не на чьи не похож. И все очень человечны и крепко сотканы.

  4. Очень интересно. И очень правдиво. Интересно, что сейчас в век блогеров и жизни за стеклом, мало кто так честно описывает то, что есть на самом деле

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *