Он родился в начале века, когда в Ясной Поляне жил и творил Толстой, когда ещё не остыла могила Чехова. Шолохову судьбой суждено было стать прямым преемником великой русской литературы ХIХ века, создать «народные романы», появление которых пророчески предсказывал Толстой. В ХХ веке Шолохов – одна из вершинных, знаковых фигур. Без него не понять эпохи, не обойти и не обойтись без него. Все главные события века одушевлены проницательным взглядом художника. Кажется, сама природа в недрах своих таинств являет миру в минуты роковые своего певца: встань и иди! Скажи миру слово о своём времени, не солги, не уклонись, не слукавь. Сожги сердце ради истины. Сама природа дала ему зрячий посох с напутствием: «В годину смуты и разврата не осудите братья брата». Шолохов нёс свой крест до конца. Он оплакал и белых, и красных, своих и чужих. Крестьян и солдат.
Сотни людей, сотни персонажей, вихри страстей, разочарований и любви прошли через его слабое сердце. Оно видело слишком много на своём веку, шолоховское сердце. Слишком для одного человека… Он сошёл в могилу, омытый слезами любви и печали. Всенародная любовь и слава, зависть и непонимание. Любовь и каменья. Лёд и пламень. До самой смерти Шолохова в нашей литературе спорили учёные мужи: Мелехов отщепенец или страдалец? Бандит или герой? Спорили, не услышав горького вздоха из Вёшенской: в Мелехове я хотел показать очарование человека.
За суетностью дней многое мы не услышали в шолоховских вздохах. Его больное исстрадавшееся сердце угасло в непонимании. А сейчас? Ближе, понятнее стал Шолохов? Да. Мы кожей почувствовали грозовое предупреждение «Тихого Дона»: самое страшное в мире – гражданская война. Вспомним казнь Подтёлкова и Кривошлыкова. «Вёшенские, каргинские, боковские, краснокутские, милютинские казаки расстреливали казанских, мигулинских, раздорских, кумшатских, баклановских казаков…» Казачий офицер Спиридонов вешал своего кума Подтёлкова. Брат убивал брата, сын – отца. Через десятилетия и нам аукнулось: Приднестровье и Абхазия, Армения и Чечня, расстрел Белого дома в Москве. Сотни тысяч убитых. Брат на брата. И вот теперь Украина…
Мудрый дедок говорит Мелехову: «С черкесами воевали, с турками воевали, и то замирение вышло, а вы все свои люди и никак промеж собой не столкуетесь… Ну мыслимое ли это дело: русские, православные люди сцепились между собой, и удержу нету… Пора кончать».
Нет, не вняли, не кончили. Возрождающееся наше казачество опять поделилось на красных и белых. А ведь была идея: поставить общий памятник примирения и красным, и белым. Как символ окончания Гражданской войны. Памятника нет, а война, тихая, гражданская, продолжается.
«Подешевел человек за революцию», – опять тот же мудрый дедок из «Тихого Дона». А революции не кончаются. Человеческая жизнь подешевела многократно. И сколько ещё нужно крови, чтобы увидеть наконец очарование человека?
Три события, три этапа новейшей истории: Гражданскую войну, коллективизацию и Великую Отечественную войну – вместил и выразил, как никто, гений Шолохова. Многие крупные таланты не выдержали, не выстояли в разломе эпохи, писали в угоду власти. Да и Шолохову советовали Фадеев и Алексей Толстой: смирись, приведи Григория Мелехова к красным, он не должен оставаться бандитом. Они же голосовали как члены госкомиссии в 1940 году против присуждения Сталинской премии первой степени за «Тихий Дон». Шолохов выстоял. Не поступился талантом и правдой, хотя жизнь его не раз висела на волоске.
Этот упрямый казачок из Вешенской мог, глядя прямо в глаза, сказать: «Вы не правы, товарищ Сталин!» И сказать, и написать.
В последнее время идут, на мой взгляд, бесплодные споры: Шолохов – певец режима или скрытый диссидент? Риторика и бессилие понять Шолохова. Современники написали о нём сотни книг и исследований. Но главной книги, адекватной творчеству великого писателя, нет до сих пор. Открыть и понять Шолохова суждено новым, «младым» поколениям в ХХI веке. И не только у нас в России.
Вспоминаю разговор с профессором Принстонского университета (США), нашим соотечественником, шолоховедом Германом Ермолаевым. «Интерес американских студентов к Шолохову огромный, – сказал профессор. – Многие мои ученики пишут диссертации по Шолохову. Без этого писателя не понять Россию сегодняшнюю».
В Японии школьники изучают творчество Шолохова с младших классов, в Китае издано полное собрание художественных произведений писателя. У нас же готовится полное академическое собрание. Здравствуй, племя младое, незнакомое! – мог бы сказать писатель своим читателям в ХХI веке.
Завидую тем, кто впервые откроет «Тихий Дон» и прочтёт начало: «Мелеховский двор – на самом краю хутора…».
ФАМИЛЬНЫЙ СКЛЕП
В начале 70-х годов я работал в районной газете и много ездил по Верхнему Дону. Станица Каргинская, хутора Граёев, Кружилин, Плешаков, Рубежный, станица Еланская… Здесь всё дышало «Тихим Доном», Шолоховым. Писатель был живой легендой, и в каждом хуторе о нём рассказывали охотно и много. В народной молве Шолохов представлялся былинным героем, защитником простых людей, добрым и мудрым. И хотя писатель жил совсем рядом, в станице Вёшенской, и был ещё не старым человеком – он казался эпической фигурой из времён давно минувших, загадочных, подёрнутых дымкой трагических событий.
Кто он – Шолохов? Где он вырос, как жил и кто его родители, деды-прадеды? Я впервые задумался над этим, когда побывал на кладбище в станице Каргинской. Председатель сельсовета, местный казак, рассказал мне, как искали могилу отца Шолохова – Александра Михайловича. Собрали старожилов – стариков и старух, и они вспоминали, кого и как хоронили в конце 1925 года. По особым приметам, по остаткам могил и по времени вычислили: Александр Михайлович Шолохов и его брат Петр Михайлович похоронены примерно тут. И на указанном месте чуть позднее установили надгробия братьям: «Александр Михайлович Шолохов (1865-1925), Петр Михайлович Шолохов (1867-1946)».
Председатель сельсовета показал мне небольшой холм рядом с предполагаемой могилой Александра Михайловича Шолохова.
– Здесь был фамильный склеп каргинского купца Ивана Андреевича Озерова. Здесь лежат многие из родни Шолохова.
Холм над склепом давно просел, зарос бурьяном и татарником, лишь в небольшой расщелине была видна тёмная кирпичная кладка.
О предках Шолохова по отцовской линии сохранились скупые документальные свидетельства. Первые упоминания найдены в городе Зарайске в платёжных, ревизских и переписных книгах XVIII века. Фирс Шолохов был пушкарём в петровскую эпоху. Дети, внуки и правнуки Фирса (до прадеда Михаила Александровича – Михаила Ивановича Шолохова) принадлежали к купеческому сословию. В середине ХIХ века в Зарайске было 1700 купцов. Стеснённость и конкуренция в торговом деле заставляли новых предпринимателей осваивать места на юге России, в Области Войска Донского. Зарайские, тамбовские, воронежские купцы Шолоховы, Левочкины, Обоймаковы, Озеровы появились в станице Вёшенской в середине ХIХ века. В числе первых был дед писателя Михаил Михайлович Шолохов.
Молодой, предприимчивый и услужливый человек нанялся в приказчики к богатому вёшенскому купцу Василию Тимофеевичу Мохову. И вскоре женился на его дочери Марии Васильевне Моховой. Чета первых Шолоховых пустила глубокие корни на вёшенской земле. У Михаила Михайловича и Марии Васильевны было восемь детей: Ольга, Анна, Капитолина, Прасковья, Николай, Михаил, Александр и Петр.
Михаил Михайлович разбогател, стал купцом второй гильдии с оборотным капиталом в 7 тысяч рублей. Дети Шолоховых переженились с купеческими детьми Лёвочкиных, Обоймаковых, Озеровых, Шерстюковых, расширяя и преумножая торговое дело. Лавки, магазины, торговые дома, хлебные ссыпки, паровые мельницы в разных станицах и хуторах Верхнего Дона принадлежали многочисленной родне Шолоховых. И хотя они не относились к казачьему сословию, казаки уважали их за ревностное служение обществу. Шолоховы были попечителями школ, церквей, выделяли средства для содержания почты и телеграфа.
Кто знает, как бы сложилась дальше судьба колонии рязанских купцов на Дону. Революция 1917 года и Гражданская война принесли с собой разор и разруху, гибель многих из рода Шолоховых. Одни ушли с белыми, другие стали на сторону красных.
В 1919 году почти всё движимое и недвижимое имущество купцов было разграблено и уничтожено красноармейцами и беднотой. Каргинские комсомольцы не пощадили даже мёртвых. На кладбище были разбиты мраморные надгробия и кресты, разрушен и осквернён фамильный склеп с саркофагами Шолоховых, Озеровых, Лёвочкиных. Вместе со склепом был навсегда разрушен многочисленный и славный род зарайских купцов.
НАХАЛЁНОК
Это обидное слово ушло из современного обихода, за исключением, может быть, верхнедонских казаков. Нахал, незаконнорожденный, нагулянный, байстрюк – так называют внебрачных детей. До восьми лет Шолохов был «нахалёнком» и носил другую фамилию – Кузнецов. «Мой отец усыновил меня», – за этими словами из автобиографии писателя скрыта многолетняя семейная драма, наложившая отпечаток и на характер, и на литературное творчество Шолохова.
История любви и жизни родителей – Александра Михайловича и Анастасии Даниловны Черниковой – отразилась в поведении и поступках многих героев «Тихого Дона», как история зарайских купцов отразилась в разломе и гибели почти всей мелеховской семьи.
О своей родословной Шолохов говорил редко и немногословно. Неслучайно он ответил одному своему другу: биография писателя в его произведениях.
О себе Шолохов написал полстранички автобиографии. О матери печатно – всего два-три упоминания. Об отце не написал ни слова. О многочисленных дядьях-тётках, двоюродных братьях и сёстрах говорил только в узком кругу, среди близких родственников.
Эта немногословность, нежелание трясти родословное дерево кроется в семейной драме – любви его родителей и его самого, пережившего эту драму болезненно и тяжело, как только может пережить, перечувствовать впечатлительный, самолюбивый, мечтательный подросток.
Анастасия Даниловна Черникова (1871-1942) была дочерью крепостного крестьянина, переселенца из Черниговской губернии. В девичестве служила в имении донского помещика, войскового старшины Евграфа Попова в хуторе Ясеновка (быт и нравы помещиков Поповых напоминают Листницких, их имение Ягодное в «Тихом Доне»). Молодая красивая горничная Настя приглянулась Попову-младшему – Дмитрию. Забеременела от него. Старая помещица возмутилась, перепугалась: «С мужичкой связался!» И беременную Настю уговорили, заставили выйти замуж за пожилого вдовца, казака-урядника Стефана Кузнецова из станицы Еланской. Их обвенчали в местной Николаевской церкви. Вскоре Настя родила девочку. Брак был недолгим и несчастливым. Родня Кузнецова не признавала «мужичку», попрекала нагулянным ребёнком. Урядник часто напивался и крепко бил молодую жену. Вскоре Настя с ребёнком ушла к родителям в Ясеновку. Через полгода девочка умерла.
Дмитрий Попов к этому времени женился, и Настю опять позвали служить в господский дом. Здесь она и познакомилась с Александром Михайловичем Шолоховым, часто бывавшим у Поповых по своим делам. Он имел свой магазин и дом в хуторе Кружилине, неподалеку от Ясеновки. Александр Михайлович, что называется, с первого взгляда влюбился в Настю. И впервые, наверное, полюбила Настя. Вскоре Александр Михайлович увёз её в Кружилин и поселил в своём доме под видом экономки.
24 мая 1905 года в кружилинском доме родился сын Миша. К сожалению, эта дата не подтверждается документально. Метрические книги кружилинской церкви за 1905 год не сохранились. По косвенным источникам, родители сознательно приписали Мише три года и, следовательно, его настоящий год рождения – 1902.
Неоспоримо одно: новорожденного записали на фамилию Кузнецова, законного мужа Анастасии Даниловны Кузнецовой. А отчество мать имела право дать по настоящему отцу – Александру Михайловичу.
Стефан Кузнецов, узнав о рождении внебрачного мальчика, приезжал в Кружилин с пьяной ватагой друзей, грозился сжечь дом и убить неверную жену вместе с «нахалёнком».
Угрозы урядника и постоянные насмешки хуторян над мальчиком заставили Александра Михайловича продать дом и в 1909 году переехать в хутор Каргин. И ещё одно огорчало счастливого отца: братья и сёстры (за исключением Ольги Михайловны) более чем прохладно отнеслись к сожительству брата с «мужней женой» и рождению внебрачного Миши.
С другой стороны, брошенный муж, казак Кузнецов, не оставлял мысли отомстить жене-изменнице. Есть свидетельство о том, что он написал жалобу войсковому наказному атаману и в Священный Синод. Кто знает, как бы сложилась судьба Анастасии Даниловны, Александра Михайловича и маленького Миши, если бы жалобе дали ход. По тогдашним законам за сожительство с любовником при живом муже Анастасии Даниловне грозила каторга до 25 лет.
Крутой узелок этот неожиданно развязался. Кузнецов погиб на скачках. Нога коня попала в сурчиную нору, и всадник расшибся. Теперь ничто не мешало Александру Михайловичу и Анастасии Даниловне узаконить свои отношения. Сохранился редкий документ в родословной писателя – запись в церковной книге станицы Каргинской.
«29 июля 1913 года мещанин Рязанской губернии города Зарайска Александр Михайлович Шолохов, православного исповедания, первым браком, 48 лет.
Невеста Еланской станицы, вдова казака Анастасия Даниловна Кузнецова, православного вероисповедания, вторым браком, 42 лет.
Поручители по невесте крестьянин Тамбовской губернии Шацкого уезда Атиевской волости Козьма Кондрашов и мещанин Воронежской губернии, города Острогожского, Владимир Николаевич Шерстюков.
Совершил таинство священник Емельян Борисов и псаломщик Яков Проторчин».
Чуть позднее состоялось и усыновление Миши. «Мой отец усыновил меня». Метрические документы, как и о рождении, не сохранились.
Отныне он стал именоваться не казаком Кузнецовым, а сыном мещанина Шолохова. Эта раздвоенность – сначала «казак», потом «мещанин» была причиной долгих мучительных переживаний впечатлительного и ранимого мальчика.
Сословные различия в Области Войска Донского соблюдались ревниво и жёстко. Казак – белая кость, мужик – чёрная кость. У первых – многие льготы и привилегии, вторые бесправны, они могли только арендовать казачью землю или батрачить. Так и рос великий писатель между казаками и мужиками, для обеих сторон – ни свой, ни чужой.
Эта раздвоенность и в то же время кровная связь с казачеством и иногородними помогли будущему писателю глубоко осмыслить кровавую стихию Гражданской войны. Кажется, сама природа выбрала Шолохову место, время, «годину смуты и разврата», чтобы миру явился «Тихий Дон».
Я ВИДЕЛ СЛИШКОМ МНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ГОРЯ
Шолохову доступны сокровенные тайны души ребенка и старика, женщины и уставшего на войне человека. Каким-то первобытным, языческим чутьем он «И говор древесных листов понимал,/ И чувствовал трав прозябанье…».
Много человеческих страданий вместила его душа, много отозвалось в ней. И надломилось. Однажды в трудную минуту Шолохов признался: «Слишком много человеческого горя прошло через меня. Слишком для одного человека. Я уж стал гнуться».
Одна из самых близких друзей писателя, Евгения Григорьевна Левицкая (ей посвящен рассказ «Судьба человека»), в 30-м году гостила в доме Шолохова в Вёшенской и долго наблюдала молодого писателя в будничной, житейской обстановке. В общении с земляками, на охоте и рыбалке. Подолгу разговаривала с ним о жизни, о первых колхозах, о литературе и писателях. Её поразили не по возрасту зрелый, умудрённый опытом ум Шолохова, глубина понимания им человеческих отношений, способность мгновенно схватить суть человека и в двух словах охарактеризовать его.
Левицкая как-то заметила, что её сын Игорь и Шолохов почти одних лет (Игорь старше на три года), Шолохов возразил:
– Да я в отцы ему гожусь по количеству пережитого… Ведь я с 15 лет самостоятельный человек, был продработником, судился в 20-м году за превышение власти, когда комиссарил в продотряде («шибко комиссарил»). В моей жизни были такие переплёты, что если бы начать рассказывать, много можно было бы наговорить… При моём участии отца моей теперешней жены (тестя Шолохова, бывшего атамана станицы Букановской Петра Яковлевича Громославского. – В.В.) приговорили к расстрелу, а мы после этого познакомились и поженились.
В 1919 году 14-летним подростком он стал свидетелем, а годом позже и участником Гражданской войны. Он видел начало массового уничтожения казачества. Расправы карательных отрядов красных над мирным населением хуторов и станиц. Бессудные расстрелы заслуженных стариков, священников, бывших офицеров, зажиточных казаков. Некоторые события почти с документальной точностью описаны в «Тихом Доне».
От каргинских казаков он услышал в подробностях о казни Подтёлкова и Кривошлыкова и их товарищей в мае 1918 года в хуторе Пономарёве. Был свидетелем Вёшенского восстания в марте 1919 года. Видел смерть хорунжего Павла Дроздова в хуторе Плешакове (прообраз Петра Мелехова. – В.В.). И месть его жены Марьи: она застрелила из винтовки пленного большевика, своего кума Ивана Алексеевича Сердинова (прообраз Ивана Алексеевича Котлярова в «Тихом Доне». – В.В.).
На глазах у подростка Шолохова генерал Сидорин вручал медаль и деньги Марии Дроздовой за геройский поступок. Видел он и кровавую расправу плешаковцев над пленными красноармейцами.
Достоевский говорил, что описание состояния человека перед казнью он мог сделать психологически достоверно и убедительно, только побывав сам на плацу с завязанными глазами, пережив несколько ужасных минут ожидания смерти. «Ему казалось, что в эти пять минут он проживёт столько жизней…»
Вспоминая годы юности, Шолохов скромно заметил: «Приходилось бывать в разных переплётах». «Переплёты» эти не раз дышали смертью в лицо. Приговорённый к расстрелу «за превышение власти», продинспектор Шолохов целую ночь, не смыкая глаз, сидел в холодной, ожидая смерти. К счастью, вовремя разобрались, и расстрел заменили двумя условными годами. И уволили со службы.
А под хутором Коньковом юный Шолохов угодил в лапы махновцев. Допрашивал его сам батька Махно. Хозяйка хаты разжалобила бандита, и он отпустил «враженёнка», пригрозив повесить его в другой раз.
Воображение моё рисует молодого Шолохова тех лет, продинспектора, почти мальчика, синеглазого казачка, ловко и ладно сидящего в низком казачьем седле. Лицо его обветрилось, руки худые, почти чёрные от весеннего солнца; в глазах, по-орлиному цепких и быстрых, светятся озорство, дерзость, живой и острый ум.
Нет, не бесследно прошли эти «переплёты», особенно ночь, проведённая в ожидании расстрела. Сколько жизней он прожил тогда? Какие бури пронеслись в его совсем юной душе, опалённой дыханием Гражданской войны?
ДРУЗЬЯ
Шолохова знала вся страна, сотни людей, от рыбака-соседа до Сталина, общались с ним. Видные советские писатели Горький, Серафимович, Алексей Толстой, Фадеев, Панфёров, Островский, Фурманов, Платонов высоко ценили шолоховский талант, со многими из них он сохранил дружеские отношения. Но очень немногих Шолохов называл друзьями. Их по пальцам перечесть. Много раз судьба испытывала Шолохова. Но она и хранила его, посылала друзей, которые помогли пережить самые трудные годы. От немыслимых «переплётов» и провокаций спасали друзья; Александр Серафимович, уроженец станицы Усть-Медведицкой, сумел угадать в 20-летнем пареньке будущего гения.
«Никогда не забуду 1925 год, когда Серафимович, ознакомившись с первым сборником моих рассказов, не только написал к нему тёплое предисловие, но и захотел повидаться со мною, – вспоминал Шолохов. – Наша первая встреча состоялась в первом Доме Советов. Серафимович заверил меня, что я должен продолжать писать, учиться. Советовал работать серьёзно над каждой вещью, не торопиться. Этот завет я старался всегда выполнять».
«Я очень люблю старика, – писал позднее Шолохов. – Это настоящий художник, большой человек, произведения которого нам так близки и знакомы. Серафимович принадлежит к тому поколению писателей, у которых мы, молодёжь, учились. Лично я по-настоящему обязан Серафимовичу, ибо он первый поддержал меня в самом начале моей писательской деятельности, он первый сказал мне слово ободрения, слово признания».
Прочитав в рукописи первую книгу «Тихого Дона», потрясённый Серафимович скажет: «Вот это силища! Вот это реализм! Представьте, молодой казачок из Вёшенской создал такую эпопею народной жизни, достиг такой глубины в изображении характеров, показал такую глубочайшую трагедию, что, ей-богу, всех нас опередил! Пока это только первая часть, но размах уже виден».
В журнале «Октябрь» (где почётным редактором был Серафимович) рукопись «Тихого Дона» встретили в штыки, предлагали сократить чуть ли не вдвое, только авторитет Серафимовича спас рукопись молодого автора. А в «Правде» появилась знаменитая статья: «Вспомнил я синеюще-далёкое, когда прочитал «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Молодой орёлик желтоклювый, а крылья размахнул…».
Василий Кудашов – один из самых близких друзей Шолохова. Они одновременно появились в Москве в начале 20-х годов с мечтой о большой литературе. Вместе поступили на рабфак имени Покровского при Московском университете. Комсомолец Кудашов поступил, а некомсомольца Шолохова не приняли.
Более опытный в литературных делах Кудашов помогал Шолохову приобщиться к литературной жизни столицы, разобраться в сущности многочисленных литературных группировок, их бесконечных споров и стычек. Юношей объединяло чувство кровной привязанности к родной земле, к крестьянству. Бывало, ночи напролёт они спорили о написанном, о «настоящих» и «ненастоящих» писателях. Теплоту и сердечность этой юношеской дружбы Шолохов сохранил на всю жизнь. При встрече 6 августа 1983 года Михаил Александрович, отвечая на мой вопрос о начале литературной работы, вспоминал о тех годах, о Кудашове.
– Молодость нас объединяла… Горячо жилось, и писалось горячо. Много было наивного, но школа «Молодой гвардии» запомнилась. Из молодых Кудашов был яркой личностью. И как человек, и как писатель. Были у него талантливые книги. Особенно роман «Последние мужики» и рассказ «Вукол».
С Кудашовым Шолохов делился замыслами «Тихого Дона», читал ему первые главы, советовался. К сожалению, не сохранилась обширная переписка друзей, она бесследно пропала в годы войны. Василий Кудашов погиб осенью 1941 года, пробиваясь из окружения вместе с остатками 32-й армии.
Евгения Григорьевна Левицкая познакомилась с Шолоховым в 1927 году в издательстве «Московский рабочий», где она заведовала отделом. Прочитав за ночь рукопись неизвестного автора, Левицкая (ей было тогда 47 лет) на всю жизнь стала самым горячим поклонником и другом Шолохова. Умная, проницательная женщина сумела глубоко понять и оценить душу Шолохова. Она стала нравственной опорой писателя на многие годы, до самой смерти в 1961 году. Шолохов называл её второй матерью, «мамунюшкой». История их дружбы – трогательная, волнующая и светлая история человеческих отношений. К счастью, сохранилась их переписка (около 40 писем) – документ потрясающей силы в биографии Шолохова. Силы духа, мужества и сострадания в самые трудные годы.
Пётр Луговой и Иван Погорелов в буквальном смысле спасли жизнь Шолохова в 1937-1938 годах. Ростовские власти (обком и НКВД) устроили настоящую охоту на писателя. Арестовали как врагов народа ближайшее окружение Шолохова, руководителей Вёшенского района, в том числе первого секретаря райкома Петра Лугового. К ним применяли средневековые пытки, шантажировали, заставляли дать показания против писателя. Кое-кто сломался, подписал ложные свидетельства. Выстоял Луговой. О том, как это было, Шолохов рассказал в письме к Сталину:
«Лугового с момента ареста посадили в одиночку. Допрашивали следователи Кондратьев, Григорьев и Маркович. Допрашивали до нескольких суток подряд, сажали на высокую скамью, чтобы ноги не доставали пола, и приказывали не вставать по 40-60 часов, потом давали передышку в два-три часа и снова допрашивали. Луговой выстаивал по 16 часов, руки по швам, перед следовательским столом. К вариациям допроса можно отнести следующее: плевали в лицо и не велели стирать плевков, били кулаками и ногами, бросали в лицо окурки. Потом перешли на более утонченный способ мучительства: сначала лишили матраца на постели, на следующий день убрали из одиночки кровать; чтобы предохранить больные лёгкие от простуды т.к. лежать надо было на голом цементном полу (Луговой болен туберкулезом). Он подстилал под спину веник – взяли и веник из камеры. Затем против одиночки Лугового поместили сошедшего с ума в тюрьме арестованного работника КПК Гришина, и тот своими непрестанными воплями и криками не давал забыться в те короткие часы, когда приводили с допросов. Не помогло и это – перевели в карцер, но карцер особого рода. В наглухо приделанной к стене кровати кишели, по словам Лугового, миллионы клопов. Ложиться на полу строжайше воспрещали. Лежать можно было только на этой кровати. Но освещение камеры было так искусно устроено (затенённый свет), что вести борьбу с клопами было абсолютно невозможно. Через день тело покрывалось кровавыми струпьями, и человек сам становился сплошным струпом. В клоповнике держали неделю, затем снова в одиночку. Вымогание ложных показаний, «подавление психики» арестованных… Пора распутать этот клубок окончательно, т. Сталин! Да разве можно было бы годы жить под таким чёрным прессом? Страшный тюремный режим и инквизиторские методы следствия… Т. Сталин! Такой метод следствия, когда арестованный бесконтрольно отдаётся в руки следователей, глубоко порочен… не верится, т. Сталин!»
Бесстрашен Шолохов, бесстрашны и его друзья. Ивану Погорелову, инженеру из Новочеркасска, исключённому из партии, ростовские «вожди» дали задание войти в доверие к Шолохову, собрать, сфабриковать ложные свидетельства об антисоветской деятельности писателя и затем арестовать его. Погорелов согласился только потому, что хотел спасти Шолохова. Он предупредил писателя, написал письмо Сталину и скрылся от чекистов. В итоге (после рассмотрения дела Шолохова на Политбюро) писатель был спасён. Иван Погорелов после этого долгие годы работал секретарём Шолохова и оставил воспоминания о 1933 годе, об охоте на писателя.
ДОКАЖИ, ЧТО НЕ ВЕРБЛЮД
30-е годы были поистине судьбоносными испытаниями для Шолохова. Кроме того, что он упрямо боролся за арестованных друзей и близких, писатель спас от голодомора десятки тысяч земляков, жителей Вёшенского и Верхнедонского районов. Отсюда это горькое признание Евгении Григорьевне Левицкой: «Пишут со всех концов страны, и, знаете, дорогая Евгения Григорьевна, так много человеческого горя на меня взвалили, что я начал гнуться. Слишком много на одного человека. Если к этому добавить личные и прочие горести, то и вовсе невтерпёж».
В эти же годы шла упорная работа над «Тихим Доном» и «Поднятой целиной». Здесь тоже был «фронт», борьба. Шолохов мог закончить «Тихий Дон» в 1930 году. Ведь в начале года третья книга была готова. Что помешало продолжить работу? Кроме известных событий (коллективизация, перегибы, беззакония и репрессии), где Шолохов оказался в центре борьбы с ростовскими властями, ему пришлось отстаивать третью книгу перед братьями-писателями.
Фадеев, один из вождей РАППа, прислал в Вёшенскую свой отзыв о третьей книге. По сути, это был ультиматум руководства писательской организации. Или автор делает Григория Мелехова «своим», т.е. принявшим советскую власть, или роман, как антисоветский, не может быть напечатан. Неприемлемыми были названы и те главы, где описывалось Вёшенское восстание, бессудные расстрелы красными стариков, почётных станичных судей, священников и т.д.
Точку зрения Фадеева разделяли не только вожди РАППа Ставский, Ермилов, Макарьев, но и Горький. Он считал, что Шолохов не разграничивает свои взгляды и взгляды Григория Мелехова. А кроме того, «биологически» привязан к традиционному казачьему образу жизни. А заместитель начальника ОГПУ Генрих Ягода прямо сказал Шолохову: «Ваш «Тихий Дон» белым ближе, чем нам». И ещё: «А вы, Миша, всё-таки контрик».
Шолохов пишет отчаянные письма Серафимовичу («Фадеев предлагает мне такие исправления, которые для меня никак неприемлемы») и Горькому («Десять человек предлагают убрать десять разных отрывков. Согласие на их предложение привело бы к сокращению трёх четвертей текста»). Серафимович и Горький не отвечают.
О реакции Шолохова на ультиматум Фадеева мы можем судить по его письму Е.Левицкой 2 апреля 1930 года: «…Фадеев говорит, ежели я Григория не сделаю своим, то роман не может быть напечатан… Делать Григория окончательным большевиком я не могу. Лавры Кибальчича меня не смущают… Я предпочту лучше совсем не печатать, нежели делать это помимо своего желания, в ущерб роману и себе… Тон его письма безапелляционен: «Сделай Григория своим, иначе роман угроблен». Если за время опубликования «Тихого Дона» против меня сумели создать три крупных дела («старушка», «кулацкий защитник», Голоушев), и всё время вокруг моего имени плелись грязные и гнусные слухи, то у меня вызывает законное опасение «А что же дальше?» Если я и допишу «Тихий Дон», то не при поддержке проклятых «братьев» – писателей и литературной общественности, а вопреки их стараниям всячески повредить мне».
Одновременно с полемикой вокруг третьей книги «Тихого Дона», Шолохов бился за публикацию первой книги «Поднятой целины». В конце 1931 года писатель отдал рукопись в редакцию журнала «Новый мир». Первоначально роман назывался «С кровью и потом». Редакция потребовала значительных сокращений, в частности, глав о раскулачивании. А также изменения названия романа. Как известно третья книга «Тихого Дона» и первая книга «Поднятой целины» были вскоре напечатаны по прямому указанию Сталина. Литературная и политическая борьба вокруг Шолохова отодвинули завершение романов на долгие годы.
Сколько душевных мук и страданий пришлось пережить писателю, доказывая свою правоту! Красноречив анекдот, рассказанный Шолоховым Сталину после известного заседания Политбюро (по «делу Шолохова»):
– Бежит заяц, встречает его волк и спрашивает: «Ты что бежишь?» Заяц отвечает: «Как – что? Бегу, потому что ловят и подковывают». Волк говорит: «Так ловят и подковывают не зайцев, а верблюдов». Заяц ему отвечает: «Поймают, подкуют, тогда докажи, что ты не верблюд».
Почему вмешался Сталин? Откуда у него такой интерес и внимание к двадцатишестилетнему писателю? Вечная тема «поэт и царь» в отношении Шолохова сокрыта многими тайнами. Можно лишь высказать некоторые предположения. Сталин, безусловно, знал цену Шолохову, меру его таланта. Вся Европа уже читала «Тихий Дон» в переводах. Негативное отношение к роману могло повлиять и на авторитет вождя. Как известно, Сталину было далеко не безразлично, что написали о нем Лион Фейхтвангер и Ромен Роллан. Кроме того, Сталин еще до конца не разглядел и понял Шолохова. Горький, Серафимович, Алексей Толстой понятны, они уже все написали. Что напишут Фадеев, Панферов, Островский или Ставский, он знал наперед: что захочет он, Сталин, то и напишут. А вот «казачок» – загадка. Горяч, норовист, бесстрашен. Заступается за «врагов народа», спорит с ним, вождем. Без корысти, без оглядки на личную выгоду. Правдив и откровенен, как никто из окружения. Строптивого «казачка» надо держать поближе, он еще не развернулся, не раскрылся до конца. Он еще может написать, удивить. Да, надо держать его поближе…
Были, наверное, и политические соображения. В разгар борьбы с Троцким и троцкистами «Тихий Дон» был важным свидетельством против перегибов расказачивания. И вёшенское восстание – как результат ошибочной политики Троцкого на Дону. Сталин, таким образом, брал Шолохова под свою защиту.
ПЕПЕЛ
Последняя тайна Шолохова – незаконченный роман «Они сражались за Родину». Писатель с мировым именем, фронтовой корреспондент «Правды» и «Красной Звезды» Михаил Шолохов прошёл войну от начала до конца, побывал на всех фронтах. Выезжал на передовую, общался с солдатами, присутствовал на допросах пленных немцев. Знал лично военачальников, генералов и маршалов. Написал несколько очерков и рассказов, один из которых, «Наука ненависти», имел огромную популярность среди солдат и офицеров. В 1943 году «Правда» напечатала главы из нового романа «Они сражались за Родину».
С этого времени писатель сосредоточенно работает над романом, расширяя и углубляя замысел. Роман задуман, как трилогия: первая книга – предвоенные годы и начало войны; вторая – битва под Сталинградом; третья – разгром и изгнание немцев из России. Новые главы печатаются с большими промежутками: 1944; 1949; 1969 годы. Последняя, посмертная публикация – в 1992 году. Дочь писателя Светлана Михайловна Шолохова-Туркова напечатала в журнале «Молодая гвардия» запрещённые брежневской цензурой тексты.
Общественный интерес к новому произведению Шолохова был огромный. Советские и зарубежные журналисты пытались узнать у писателя последние новости о его работе. Шолохов, как всегда, был скуп и немногословен: «Это не так просто – написать правдиво о величайшей из войн. Задача писателя сложнее мемуариста. Я считаю, роман о войне будет написан несколько позже». В 1975 году писатель сказал, что завершение романа не за горами. Однако после 1969 года новых глав в печати не появилось. По Москве ходили слухи, что роман написан, его читают в Кремле, и он вряд ли будет опубликован. По политическим соображениям.
О том, что происходило на самом деле, стало известно много позже, после смерти писателя. В романе даётся оценка репрессиям 30-х годов, деятельности Сталина. Тогда эта тема была запретной. Шолохов решил дать прочесть рукопись в ЦК. Возможно, как пробный шар. Об этом Шолохов говорил издателю Валентину Осипову:
– Послал я Брежневу рукопись романа… Там несколько страниц о Сталине. Подумал, что посоветоваться не помешает. Жду неделю, жду месяц, жду третий… Сталин за две ночи прочитал «Поднятую целину». Наконец посыльный из ЦК передаёт мне папку с романом. Я скорее раскрывать, а там – что? Письма нет, а по рукописи на полях три вопросительных знака. И всё. Совсем без каких-либо пояснений-разъяснений…
И дальше.
– Что же мне делать? – продолжил Шолохов. – Вот, думаю, посоветовался. Ну, посчитал, проясню у Кириленко. Он был тогда, помните, вторым секретарем ЦК. Звоню – тут же соединили. Рассказываю, а он в ответ: «Это, дорогой Михаил Александрович, ошибка чья-то, но не Леонида Ильича. Я сегодня же, говорит, все проясню у Леонида Ильича. Вы через два-три дня позвоните. А сейчас я пошлю за вашей рукописью – вы верните её. Приехали за рукописью очень быстро. Я, конечно, отдал. Звоню через три дня. Звоню всю неделю. Ещё месяца два-три звоню. Нет и нет Кириленко. Так ни разу и не соединили: то, говорят, проводит секретариат, то на заседании Политбюро, то в командировке… Наконец, нарочный доставляет пакет с рукописью. Я папку раскрыл – всё в прежнем виде, ни письма, ни на полях ничего нового. Всё те, прежние, три вопроса.
Кремлёвские старцы рукопись, конечно, прочли, даже вопросы поставили. Но никто не взял на себя ответственность «разъяснить» Шолохову, в чём он не прав. Не дай Бог, «разъяснения» получат огласку, влипнешь в историю. И Брежнев, и его идеологи всячески уклонялись от встреч и телефонных разговоров с Шолоховым. Дочь писателя Светлана Михайловна сохранила копию письма отца Брежневу. Оно весьма красноречиво:
«…Обещанный тобою разговор 7 октября не состоялся не по моей вине, и я еще раз прошу решить вопрос с отрывком поскорее. Если у тебя не найдется для меня на этот раз времени для разговора (хотя бы самого короткого), поручи кому сочтешь нужным поговорить со мною, чтобы и дело не стояло и чтобы оградить меня весьма возможных домыслов со стороны буржуазной прессы, чего и побаиваюсь и, естественно, не хочу.
Найди 2 минуты, чтобы ответить мне любым, удобным для тебя способом по существу вопроса.
Я на Пленуме. Улетаю в субботу, 2. ХI. Срок достаточный для того, чтобы ответить мне даже не из чувства товарищества, а из элементарной вежливости. Обнимаю! М.Шолохов. 30 октября 1968 года, г. Москва».
Брежнев не ответил. Уже из Вёшенской Шолохов послал телеграмму с требованием вернуть рукопись. И вдруг, как снег на голову, – публикация отрывка из романа в «Правде». Изуродованная, с купюрами. О репрессиях и Сталине нет и следа. Так, пожалуй, с ним не обращались даже рапповцы, даже Сталин.
С этого времени судьба романа была предрешена. Незадолго до смерти Шолохов сжёг рукопись романа в камине. В этом «крематории», как его называла жена Мария Петровна, сгорели многие бумаги, письма, черновики.
Осмысление Шолоховым-художником Великой Отечественной войны 1941-1945 годов было трудным и сложным процессом. Прежде всего, писатель увидел огромные жертвы и страдания простого народа. Отступление и гибель в окружении сотен тысяч солдат в первые годы войны. Ошибки и волюнтаризм Верховного командования. Предательство сталинского режима по отношению к нашим военнопленным, людям, оказавшимся на оккупированной немцами территории.
Роман, который писал Шолохов, не только расходился с официальной оценкой войны – он мог взорвать общественное мнение, повлиять коренным образом на политическую ситуацию в послевоенной стране. Однажды писатель признался своему секретарю Фёдору Шахмагонову:
– Как не понять: если я напишу о войне, как я её вижу, – и рукопись исчезнет, и я исчезну…
В последние годы жизни Шолохов мучительно раздумывал: как быть с романом? Опубликовать невозможно. Оставить в письменном столе, чтобы после смерти взорвалась «бомба», не захотел. Лавры посмертного «диссидента» его не прельщали. С юности принявший идеалы революции, советскую власть, он открыто и честно служил им всю жизнь.
Выход один – камин. Пепел. Писатель взял на себя большой грех. Наша литература потеряла последнее творение великого писателя.
Станица Старочеркасская, Ростовская область.
«День литературы»
Такой подробной биографии, такой подачи биографии великого писателя ранее не встречал. Многое стало понятным в творчестве Михаила Александровича, чего раньше понять был не в силах. Как можно было писать с одинаковой любовью, уважением и пониманием о совершенно разных людях, ставших в жизни лютыми врагами. Исповедовавших и претворявших в жизнь абсолютно противоположные точки зрения.
Нескромно, наверное, да и неприлично, может быть, но в какой-то маленькой части у меня в жизни происходили похожие события. Многие годы отдал службе в уголовно-исполнительной системе, там служили мои близкие родственники и друзья. Другие мои близкие родственники и друзья отбывали срок в местах лишения свободы. И все они одинаковы дОроги мне. В какой-то мере хотел отразить подобные судьбы в своём романе «У реки два берега».
Выражаю огромную благодарность автору статьи.
С 2011-го по 2021 год считал самым современным классическим произведением русской литературы роман Ф.М. Достоевского «Бесы».
Сейчас, по моему мнению, одним из наиболее актуальных произведений является роман М.А. Шолохова «Тихий Дон».