СЕМЁН ГУДЗЕНКО

ПЕРЕД АТАКОЙ

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв — и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черёд,
За мной одним идёт охота.
Будь проклят сорок первый год,
и вмёрзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв — и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведёт через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.

Бой был короткий. А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.

1942

***

Мы не от старости умрём, —
от старых ран умрём.
Так разливай по кружкам ром,
трофейный рыжий ром!

В нём горечь, хмель и аромат
заморской стороны.
Его принёс сюда солдат,
вернувшийся с войны.

Он видел столько городов,
Старинных городов.
Он рассказать о них готов.
И даже спеть готов.

Так почему же он молчит?
Четвёртый час молчит.
То пальцем по столу стучит,
то сапогом стучит.

А у него желанье есть.
Оно понятно вам?
Он хочет знать, что было здесь,
когда мы были там…

***

Я в гарнизонном клубе за Карпатами
читал об отступлении, читал
о том, как над убитыми солдатами
не ангел смерти, а комбат рыдал.

И слушали меня, как только слушают
друг друга люди взвода одного.
И я почувствовал, как между душами
сверкнула искра слова моего.

У каждого поэта есть провинция.
Она ему ошибки и грехи,
все мелкие обиды и провинности
прощает за правдивые стихи.

И у меня есть тоже неизменная,
на карту не внесённая, одна,
суровая моя и откровенная,
далёкая провинция — Война…

ПЕРВАЯ СМЕРТЬ

Ты знаешь, есть в нашей солдатской судьбе

первая смерть однокашника, друга…

Мы ждали разведчиков в жаркой избе,

молчали и трубку курили по кругу.

Картошка дымилась в большом чугуне.

Я трубку набил и подал соседу.

Ты знаешь, есть заповедь на войне:

дождаться разведку и вместе обедать.

«Ну, как там ребята?.. Придут ли назад?..» —

каждый из нас повторял эту фразу.

Вошёл он. Сержанту подал автомат.

«Серёжа убит… В голову… Сразу…»

И если ты на фронте дружил,

поймёшь эту правду: я ждал, что войдет он,

такой, как в лесах Подмосковья жил,

всегда пулемётною лентой обмотан.

Я ждал его утром. Шумела пурга.

Он должен прийти. Я сварил концентраты.

Но где-то в глубоких смоленских снегах

замёрзшее тело армейского брата.

Ты знаешь, есть в нашей солдатской судьбе

первая смерть… Говорили по кругу —

и все об одном, ничего о себе.

Только о мести, о мести за друга.

1942

МОГИЛА ПИЛОТА

Осколки голубого сплава

Валяются в сухом песке.

Здесь всё: и боевая слава

И струйка крови на виске…

Из боя выходила рота,

Мы шли на отдых, в тишину

И над могилою пилота

Почувствовали всю войну.

Всю. От окопов и до тыла,

Ревущую, как ястребок.

И отдых сделался постылым

И неуютным городок.

Мы умираем очень просто,

По нас оркестры не звенят.

Пусть так у взорванного моста

Найдут товарищи меня.

Поделиться: