Сергей Комов. Позывной «Кулик». Рассказ солдата.

Алексей встретил меня на третьем этаже госпиталя. Уже несколько дней ему можно было передвигаться без кресла-каталки, и, аккуратно наступая на пятку левой ноги, вернее, на то, что осталось от стопы, он по-хозяйски повёл меня в холл. Родился Алексей на юге, в казачьем краю. Жил в маленьком селе, которое основали немцы, приехавшие туда ещё при Екатерине Второй. К моменту переезда семьи в это селение немцев в нём осталось мало. Было оно интернациональным: армяне, чеченцы, дагестанцы, турки, курды. В классе были один немец, ребята из вышеперечисленных народов и он – единственный русский. Срочную службу Алексей проходил во внутренних войсках. На СВО попал по мобилизации в возрасте 31 года. Под Марьинку. Рядовой. Пулемётчик.

– Вечером восьмого декабря мы получили боеприпасы. Машина проехала мимо – водитель боялся обстрела и не остановился. У нас дорога прямая была, обычно рано утром передвижение или поздно вечером. Мы уже привыкли, что по нам постоянно работает миномёт. Самый «подлый» из них – это польский миномёт, «полька». Другие слышно, а этот в последний момент издаёт звук, за долю секунды перед взрывом. Мы сидим, обедаем, а он работает. Психика подстраивается. Правда, был у нас один мужик, у него «крыша потекла», увезли его в психоневрологический диспансер. Взрослый дядька, воевал уже, а тут не выдержал. Войны-то другие были… На Кавказе они с сильным врагом воевали, но те больше были партизаны. А тут мы дело имеем с регулярной армией, которую весь Запад поддерживает.

Восьмого декабря вечером сходили мы за боеприпасами, принесли, начали забивать подсумки, рюкзаки, перепроверять ленты. Мой помощник перебирал свои «сбруи», я – свои. Делил ленты по сто в короб, делил звенья по двадцать пять – так удобней. Там же, на выходе, порядка нет, как здесь, на кафеле. Там – кирпичи, обломки всякие. Если длинная лента будет, зацепится, вырвет эту ленту из пулемёта, а дальше, что ж мне с ним делать? А так – ленты две-три отстрелял, выбросил и убежал, поменял позицию. Подразделение живое, пока жив пулемётчик.

В тот день нам была поставлена задача: «Дойти до Молокозавода». Ну, о’кей. Я взял побольше гранат Ф1, РГН. Эти РГН мы не любили. Взрывается от соприкосновения, уронил – всё! Я говорю ребятам: «Не надо ронять!». Но они очень удобные в городском бою, их не успевают обратно выбросить, как Ф1. «Эргээнки» по карманам, а «Эфки» – в рюкзак: я взял баул на семьдесят литров. Там у меня лежали вещи – бушлат мой, ватники. Они неуставные, покупные – маленькие, компактные, мягкие, удобные, тёплые. Уставные бы полбаула заняли. Сухпай, «полторашку» воды, остальное пространство заполнил пулемётными лентами и гранатами. Ещё на всякий случай взял парням две пачки по сто двадцать патронов на «Калаш». Мало ли, у них закончатся. Получился очень тяжёлый рюкзак. Я его надевал, сидя на полу, лямки накидывал и вставал. По-другому бы лямки оторвались. Две ленты по сто я на себе нёс.

Шли по своей тропе, шли долго, с двумя остановками, потому что мы очень тяжёлыми были. Одеты легко, но всё равно вспотели все. Временами приходилось перебегать улицы, потому что они под наблюдением ВСУ находятся. Сбоку стояли пятиэтажки, мы знали, что там сидят наблюдатели. Они сразу дают координаты и вызывают огонь артиллерии. Нас уже обстреляли минами. Мы шли по своей тропе. А за день до этого начался гололёд, и корка льда – сантиметра полтора-два, толстая уже была. Мы шли след в след. Идём, падаем, как беременные коровы. Уставшие.

Пролетел квадрокоптер, я его услышал, кричу: «Птичка!». Все начали прятаться. А я очень внимательный был ко всем мелочам, всем деталям. Спрятались, «птичка» улетела, обратно встали, пошли. След в след. По этой мине прошло пять человек, а я шёл шестой. Самый тяжёлый, самый большой. Вот она подо мной и сработала. ПФ1 – «Лепесток». Я сразу понял, что взорвался. Ребята к бою изготовились, на колено встали, оружие навскидку. Я отошёл от этого места на пару шагов, посмотрел на свою ногу: ботинок разорван, кости торчат, я понял: взорвался.

Быстренько на землю упал на спину. То есть я каждое своё движение осознавал – для чего и что я делаю. А упал я для того, чтобы стабилизировать давление. Начал кричать: «Я, Кулик, «трёхсотый»!» «Кулик» – это мой позывной. Начал раздеваться, скинул рюкзак, каску свою трофейную – хорошая у меня каска была, турецкая – когда-то снял я её с убитого «вэсэушника». Снял с себя бронежилет, вытащил аптечку, кинул её ребятам, промедол в зубы зажал, потому что по нему отчётность большая была. И начал отползать к середине дороги и кричать: «Пацаны, мотайте меня, мотайте!».

Они жгутом перетянули выше колена – кровь хлестала очень сильно – уже лужа подо мной была. Вкололи мне промедол, но эффекта вообще никакого не было. Я минут сорок кричал, было очень больно. В перерывах между криками пытался разговаривать, потому что надо говорить, нельзя потерять сознание. Я это понимаю, я с ними болтал, а они испугались – там всего несколько человек было обстрелянных. Я ИПП (индивидуально-перевязочный пакет) открыл, а там обширная рана, его не хватает. Порезали мне мои ватники неуставные, обмотали штаниной, замотали бинтом. Я бушлат на себя надел, потому что прилипать начал к этому гололёду, я же мокрый. Гляжу: подо мною уже лужа крови большая. Лежу-лежу, оторвался ото льда, отполз. Ну, чтобы не вымазаться.

Я крови очень много потерял, не знаю, как я там не вырубился. Смотрю: штаны мои порванные. Думаю: «Ёшкин кот! Такие штаны были!». Жалко их стало. От взрыва их разорвало. Ребята с меня ботинок срезали, что от него осталось. Я в берцах был, на меня больше ничего не подходило – у меня сорок шестой размер. Все ребята в кроссовках, а я – в берцах. Верхняя левая часть стопы и три пальца отлетело. Подумал: «Пятка осталась, ходить буду».

Позже в рану попала инфекция, началось заражение, был вариант отрезать ногу. Я врачу говорю: «Оставьте ногу! Зачем мне протез? Я буду опираться на то, что осталось. Там, в принципе, довольно-таки много осталось». В общем, сохранили мне ногу. Врачи молодцы! Доктора везде очень хорошие. Единственный минус – очень больно! Мне каждая перевязка… Больше тридцати дней… Это ад! На каждой перевязке я визжал, выл, плакал. Потому что, когда от мяса отрывают ткань – это очень больно! Три раза была пересадка тканей. Новокаин сделают, а он не берёт. Тут ещё наколка эта на ноге! По глупости сделал. Я её всё равно сведу когда-нибудь. В тринадцать лет увидел у товарища надпись на ноге: «Куда идём?». Самая такая нейтральная. Думаю, тоже напишу себе: «Куда идём?». Сделал машинку для татуировок – я всегда что-нибудь изобретал. Ну и собственноручно на голени выколол. Она ещё и расплылась, эта надпись – и стало не очень понятно, что там написано. И когда на операции доктор стал пересаживать ткань, я смеюсь и говорю ему: «Вы заодно и этот кусок пергамента куда-нибудь уберите от глаз подальше – заплаткой меньше, заплаткой больше!». Посмеялись.

А в тот день, когда я подорвался, наши уставшие ребята потащили меня обратно. Хотели взять за руки за ноги, я говорю: «Не дотащите!». У меня же вес в то время был сто восемь килограммов (сейчас сто три осталось). Расстелили плащ-палатку, я на неё заполз, подняли и понесли вшестером. Потом я уже копчиком стал биться о дорогу, говорю им: «Вы меня волоките по дороге, тут же гололёд. Я просто ногу приподниму». Тащили-тащили, оп! Наши разведчики выходят, подкатываются: «Ребята, мы вам поможем!». Хватают: «Держись, братан!». У нас на фронте, кстати, такой интересный факт – все друг друга «братанами» называют. Ну, или «брат», «братишка» – это сакральная составляющая нашего существования.

Меня тащат, а я ещё шучу: «Вы что, ребята, радуйтесь, вы же «миллионера» несёте» (ожидаемая компенсация по ранению). А у них у всех лица испуганные, серые, каменные, как у памятников. А я им: «Пацаны, улыбнитесь! Я же живой!». А у меня ещё карман был на ноге, его же разорвало. А там были шевроны трофейные – «жовто-блакитный прапор». Они разлетелись, а один приклеился ко мне. Я смотрю на «разведоса» одного – что-то он в лице поменялся. Поймал его взгляд, смотрю на него, на ногу, на него, на ногу, а там шеврон этот. Говорю: «Э, братан, расслабься, это трофей!». «Фу! – говорит, – а то я не понял, кого тут несу. Ты его выкини, а то тебя из-за него свои пристрелят где-нибудь!». Я его выкинул, хотя жалко было, а то точно где-нибудь пристрелят… Я же «украиноязычный» россиянин, так скажем, – у нас на юге на «суржике» целыми сёлами разговаривают.

– Я заметил, у тебя в говоре звук «г» фрикативный, ты из казаков?

– Да! Всевеликое войско донское. Старший вахмистр, то же, что старший прапорщик. У казаков – это младший офицерский чин. Как из армии пришёл, так сразу и вступил. У меня есть корни от запорожских казаков, из Херсона, из Черновцов. В тридцатые годы они переехали в Ростовскую область, стали работать шахтёрами. Там очень сильный голод был, тут тоже голод был, но немного легче было. Бабушка многое порассказывала про те страшные годы…

В это время по коридору мимо нас прошёл мужчина лет пятидесяти с израненным лицом – не то подпалённым, не то посечённым мизерными точками. Словно чужое лицо было у человека, его тёмная кожа в мелких оспинах не сочеталась со светлым участком шеи и груди, видневшейся выше майки. Провожая мой заинтересованный взгляд, Алексей, повидавший за пару месяцев много всякого, в присущей ему спокойной манере сказал:

– Вчера ребят из Сватово привезли. Это один из них, – он немного помолчал и продолжил: – В нашем подразделении, в моём отделении – несколько «трёхсотых». Все по госпиталям, в основном осколочные ранения, реже – пулевые. А сегодня из другого отделения – первый «двухсотый». Я его недавно вспоминал. Сначала он выпивал неплохо, потом «пришёл в себя» и начал воевать, и воевать геройски. Его хотели уже представить к медали «За отвагу», потому что он уже много врагов положил, стрелял из любого оружия, все тропы знал, молодец был. Был он из добровольцев, взрослый дядька, за сорок ему было. У него был позывной Пепел. И вот сегодня он погиб. Пошли за своим упавшим квадрокоптером и попали под обстрел.

Немного помолчав, вспоминая своего погибшего «братана», Алексей вернулся к незаконченному рассказу:

– Меня в тот раз погрузили в «Ниву», отвезли в штаб, там – в другую «Ниву». Перетянули ещё раз ногу, потому что с меня текло, кровило, очень много крови потерял. Довезли быстренько до Донецка. Там – полевой госпиталь стоит: дом без окон, без дверей, одеяла на окнах. В коридоре каталка или кушетка, как она там называется? В общем – кровать для операций. Доктор: «Ложись, давай». Я залез на неё. Он начинает с меня носки, куски стягивать. А я ему говорю: «Не, не, братан, вырубай, вырубай, вырубай меня уже!». Ещё с врачом парой фраз перекинулись. Он говорит: «Да я вообще – стоматолог!». Тоже мобилизованный. Я ему говорю: «Поаккуратней там всё делай». Ну и всё. Меня отключили. Очнулся я уже в палате, там комнатка, с таким же товарищем. У него пулевое ранение руки. Поболтали. Нам принесли сразу чаёк, печенюшек всяких, женщина лет пятидесяти. А после наркоза сухость во рту. Вот чай и принесли. Эвакуировали нас в Ростов. Прилетел вертолёт. Я, когда к нему шёл на костылях, поскользнулся на гололёде и сильно упал. Нас набилось туда полно. Были тяжелораненые ребята.

Моё ранение тоже считается тяжёлым увечьем. И вроде как я иду на коммисацию, то есть домой скоро поеду. Потом в Ростов, оттуда вернусь в свою сто пятидесятую дивизию, которая воздвигала над Рейхстагом флаг. Её расформировывали и вот недавно восстановили по современному образцу. Теперь в дивизии есть всё – и своя авиация, и своя артиллерия, всё своё. Было б только народу побольше, было бы ещё лучше. Сейчас откроешь страничку в соцсетях, и такое ощущение, что войну выигрывают одни «чэвэкашники», одни «вагнеровцы». Я лежал со многими из них по палатам, общался. Так у них по двести человек в роте! У нас гораздо меньше. Мой знакомый сейчас в казачьем батальоне, там их так экипировали – «Ахмат» бы позавидовал! Подарили «пикапы». А у нас в полку одна «буханка» была и две «Нивы». «Буханка» периодически ломалась. Мы хотели машину купить. Но командир батальона нам сразу сказал, что он у нас её заберёт для нужд батальона. И мы не стали покупать. А у них в казачьем батальоне – оснащение – спецназ отдыхает! У них там у всех почти квадрокоптеры есть, рации есть! Не как мы ходили, искали и покупали.

– Вы сами себе покупали?

– Да! У нас не своё было только оружие. Ну и бронежилет. Остальное всё своё. Потому что всё, что выдали, воевать в нём, ну, штурмовать в этом дома, здания – нельзя! В бушлате и этих ватниках ты побежал, упал, уже не встанешь – деревянное всё. У меня было всё покупное, хорошее, дорогое. Для меня цена штанов – шесть восемьсот, я на гражданке никогда бы даже не посмотрел, а тут я взял, потому что они хорошие, они нужны. Удобные очень, они не порвались ни разу, только миной их разорвало. Я по ним очень, очень скучал. Здесь я таких не нашёл. Ткань обалденная, вставки были на ягодицах и на коленях. Сидеть можно было на чём-нибудь, и не простудиться, и на коленки упасть – не больно. Не нужны были наколенники. Они у меня изначально были, но они все живут недолго, отрываются ушки, и их крепить нечем.

А тут жена посылку мне отправила. Накупила всего, много-много денег потратила: перчатки тактические купила, носков кучу, термобелья хорошего пару комплектов. Она только на перчатки шесть тысяч потратила, несколько пар взяла, там вставочки пластиковые, резиновые. Я раньше за тысячу брал, они по швам постоянно расходились. Там большая посылка была. Сестра тепловизор нашла, ребята скинулись на гражданке, купили за пятьдесят шесть тысяч. Он бэушный, но, говорят, хороший. Мама уточку положила домашнюю, жареную, запечённую. С дома престарелых передали нам десять пар носков вязаных – бабушки вяжут для солдат. У меня-то носки есть, я ребятам хотел раздать. Думал получить посылку, а не получилось. Она пришла накануне моего подрыва. Когда меня несли ребята (а у меня всегда с собой военник и телефон), я вытащил телефон и позвонил двоюродному брату. Его на две недели раньше меня мобилизовали, он туда же попал, куда и я. Только в другом полку служил. Я ему позвонил, говорю: «Я, братан, «трёхсотый», ко мне посылка пришла, забери её за меня и с братанами пользуйтесь». Когда меня несли ребята, я своего помощника подозвал, у него позывной был «Дизайнер». А у него мешок спальный был «уставной» – маленький, узкий. «Дизайнер» хоть и маленький сам, он до половины только мог застегнуть спальник, накрывался и спал. А у меня большой, покупной был, хороший. За семь восемьсот, ё-моё! Ещё бы не хороший! Отец купил. Я ему говорю: «Не надо, ничего не бери, мне всё выдадут!». А он поехал, берцы мне купил, в которых я подорвался – сорок седьмого размера взял, чтобы с тёплым носком нога помещалась. Подошва у них мощная. Может, эта батина крепкая обувь и смягчила удар – обычно «Лепесток» стопу, как бритвой срезает. Вон работа «Лепестка».

В коридоре, возле медсестры, на кресле-каталке сидел паренёк в пижаме. Обрубок левой ноги заканчивался там, где должна была начинаться стопа. Он поговорил с девушкой и поехал в палату. Алексей продолжал:

– Батин спальник, тот до минус тридцати пяти выдерживал. Я в нём в трусах спал, жарко было. Меня ж несут братаны, а я к помощнику: «Дизайнер, я завещаю тебе свой спальник». А он: Кулик, успокойся, всё будет нормально!». «Всё, – говорю, – мне он уже не потребуется». Ну я видел свою ногу и понял, что уже не приеду.

Мы в тот раз с парнями договаривались: как только вернёмся с выхода, в баню сходить – попариться, покупаться, постираться. И они мне потом видео присылают из сауны: «Кулик, родной, терпи, держись, мы тебя любим! Родной, ты давай там поправляйся!». А я смотрю это видео, сижу, слёзы теку-ут. Думаю: «Братаны, как же вы теперь без меня будете-то?». Боевое братство. Мы же в таких переделках с ними побывали! Говорю им: «Я, как только смогу ходить уже нормально, не как сейчас, на пяточке, а нормально, я к вам обязательно приеду, гостинцев привезу!».

Там всё дорого и много чего достать нельзя. К примеру, очень нужны пламегасители, проще говоря, глушители. Они гасят вспышки, и их не сразу заметишь – откуда ты стреляешь. В Донецке купить очень дорого и достать проблематично. Их сразу скупают, как только они появляются. Я на пулемёт искал – почти сорок тысяч стоит. А тут дешевле. Когда я там ходить начну? В мае, апреле? Да вряд ли! Главное, чтоб не быть обузой ребятам, кто там целым останется за это время…

У нас там есть человек в отделении. Позывной Фикса. Майор СОБРа. Он по контракту пошёл. Ну очень грамотный человек, очень! Вот ему бы командовать, что ротой, что батальоном – потянул бы. А воинское звание – рядовой. В армии не служил никогда. Я там ратовал, чтобы его ставили командиром отделения, ребята тоже этого хотели. Но его почему-то упорно не ставят на командные должности, хотя он очень грамотный человек. По военной тематике за любой калибр тебе расскажет от «а» до «я», любую тактику знает. Он – молодец! И вот он пришёл сегодня с этого выхода, их посылали за этим квадрокоптером, а их там обстреляли. Раненые, убитый получились. Там Пепел и погиб на его глазах. И Фикса сегодня напился. Это – железный человек! И он сегодня напился! Я в шоке был! Он никогда не пил! (Я тоже там не выпивал, я вообще не любитель этого спиртного.) И он всегда был начеку, каждую секундочку. Фикса уже когда-то был ранен осколками: «полька» прилетела, ноги у него перебила. Вот он, получается, отгулял свой отпуск по ранению и обратно вернулся к нам же. Фикса уже опытный боец, он очень хороший парень, лет сорок ему. И вот он сегодня напился.

Фикса приехал из отпуска в своём шлеме лёгоньком, в своём бронежилетике не нашего производства, тот всего три килограмма весит. Приехал с квадрокоптером, у него очень много всего. Автомат у него крутой. Он на эти три миллиона по ранению чего только не набрал. Ему автомат выдали. Он его разобрал, то есть снял с него приклад, цевьё и поставил всё своё. Поставил глушитель, коллиматор – прицельное приспособление, которое помогает навестись на цель быстрее. Там стёклышко и на нём красная точка, его пристреливаешь, там регулятор – два болта – вверх и вниз: у нас средняя дистанция городского боя пятьдесят метров. Его коллиматор стоит сорок тысяч, у нас таких на вооружении нет. У него не автомат, а произведение искусства – нет ничего просто для красоты, всё для практики. У него сын в Таганроге, жена. Человек войны.

Ещё Алексей рассказал про одну колоритную личность:

– Мы звали его дядя Федя. Он был добровольцем. Раньше он по контракту служил в ГРУ. На гражданке работал дальнобойщиком. Он откуда-то с юга, вроде как из Краснодарского края. Дядя Федя в другом отделении служил. Мужик очень грамотный. Лет за сорок ему. А служил рядовым. Он огромного роста был, метра два в нём, да ещё и в ширину немал, пузо солидное. И позывной у него подходящий – Громила. Он с гражданки пришёл в охотничьем камуфляже, «камыш» называется. Так ему не могли форму по размеру найти. Он возмущался: «Дайте мне форму, я даже постираться не могу». Один раз такое с ним было. Нужно было куда-то идти, а он в трусах сидит – недавно постирался, и бельё ещё не просохло. А мы с ним всегда подшучивали друг над другом. Я ему говорю: «Так на вас, дядя Федя, только чехол от танка подойдёт! Чехол накиньте – и на задание!». А он в ответ: «Кулик, иди отсюда!». А сам смеётся. Мы с ним «спелись». Весело с такой громадиной ходить. Сколько раз на «учения» вместе выходили. Пока его не ранили – пулевое в ногу.

Мимо нас по коридору прошла высокая стройная девушка в платье. Поговорила с медсёстрами, потом поздоровалась с Алексеем, улыбнулась и уплыла по коридору.

– Кто эта обаяшка?

– Это наш ангелочек. Алиной зовут. Ангел по гуманитарке, из благотворительной организации. Вот этот удобный чехол на ногу она мне привезла. Для аппарата Елизарова такие делают. А я уже думал: «В чём же я домой поеду?». Уже хотел какой-то калош большой приспособить, а тут Алина появилась. Глянула на меня, ушла, а через пару дней приносит мне этот непромокаемый чехольчик. До чего удобный, смело можно «на дембель» в нём идти. Спасибо ей огромное! У неё пропуска во все петербургские госпитали. Хорошая организация, молодцы!

Когда Алексей улыбался или рассказывал об интересных людях, будь то дядя Федя или Алина, от его облика исходил свет, душевное тепло. Был он на удивление беззлобный и с обострённым чувством справедливости: «Как это уничтожить народ, тех же украинцев? Они – обезумевшие, но всё же братья наши! Может, образумятся. Их травят на нас, а мы всё равно победим! И при этом нужно ведь ещё людьми остаться!».

Он замолчал, наступила небольшая пауза в нашей беседе. И я у него спросил:

– Алексей, тебе же полагается медаль по ранению?

– А что я такого сделал?

– Ну ты же не на прогулку ходил для удовольствия, а выполнял боевой приказ!

– Я ничего геройского не совершил. Какая там медаль?! – он с присущей ему скромностью спрятался в тени своих боевых друзей, среди которых, по его мнению, и находились настоящие герои – Пепел, Фикса, Громила и другие ребята. – Главное – живой! Там каждый день «прилететь» может. Один раз было. Спали уже. Работал миномёт. А мы там дома пустые занимали. Жили в саманном домишке. А с одной стороны стекла не было, плёнкой затянули окно. Вот через него и прилетело что-то чуть выше головы. Смотрю – осколок! Да такой серьёзный. Чуть ниже – и голову бы оторвало. А в другой раз на улице было. Три гранаты с квадрокоптера сбросили, но они не взорвались. Думаю: «Далековато для ВСУ, может, наши ошиблись?». По рации вызываю сначала Ворона, потом «чэвэкашника» Жаворонка: «Чья, птичка?». Один говорит: «Наша». – «А что кидаетесь?». «Так у нас даже подвесов нет!» – «Значит, это не наша «птичка!».

Алексей спокойно, даже с некоторой долей юмора рассказывал о военных буднях, где каждый день мог стать последним.

– У дома, где мы жили, грязища была по колено. А у меня обувь всегда чистая – вода есть, губка есть, как возвращаемся с выхода, помою, начищу до блеска. Вот мы с ребятами, чтобы зря не сидеть, выложили камнями тропинку к двери, чтобы грязь в дом не таскать. Солдат должен чем-то заниматься, а то некоторые начинают по дому тосковать. Сядет с унылым лицом и молчит. А там без шуток нельзя. Скажешь что-нибудь весёлое, заговоришь с ним, и вот парня прорывает часа на полтора, душой откроется, разговорится, повеселеет…

Затронул Алексей и тему информационной войны:

– Наш противник ничем не гнушается. Делают фейки, как жареные пирожки. Мы, например, знали, что против нас воюет 95 бригада ДШБ и 79 ОДШБ. Они, возможно, тоже про нас что-то знали. И вот в интернете мы увидели репортаж одного журналиста, где от лица нашей 150 бригады переодетые вэсэушники ведут разговор. Журналист их спрашивает, а солдаты представляются именем нашего подразделения и плачутся о своей жизни, мол, нас не кормят, условия невыносимые. А я знаю свою роту, весь свой батальон знаю, с кем-то лично знаком, кого-то просто в лицо знаю. Да и тема кормёжки у нас не стоит, потому что кормят нас неплохо. Что за бред! Вот если бы они сказали про то, что у нас нет «ночников», тепловизоров и прочих новейших элементов ведения войны, то это да! А вычислили мы их по говору. У нас даже парень с позывным Хохол так не разговаривает.

– Почему его так прозвали?

– А он с Горловки родом, в Россию уехал жить, получил гражданство. Под мобилизацию попал. Так вот, когда у них в этом фейке с речью не так пошло, они поняли, что прокололись, и за кадром кто-то сказал: «Давай по новой». Не прокатило! Этот фильм, конечно, смонтирован плохо был, но наши противники очень старательные. Для чего фейки эти? Идёт информационная война! Чтобы расстроить какого-нибудь солдата, который ещё мечется, может дезертировать. Они же влияют и на наших россиян. Некоторые из либеральной публики пишут нам: «Насильники! Горите в аду!». И прочее. А недавно из части сообщили, что у нас поменялся командир батальона и ребятам тепловизоры выдали. Оказывается, они были в наличии.

– По сути это факт вредительства, должностное преступление!

– Да, так и есть! Вот ещё одну передачу смотрели мы с «той стороны». Они рассказывали про нашу Марьинку, про доблестную армию СВУ. Мол, на этом рубеже против них стоят такие силы! Тут – особые войска ЧВК, «элита», и как они перемалывают нас. Рассказывают, как мы их массой давим, трупами забрасываем их позиции. А я смотрю эту передачу и смеюсь. Думаю, ну неплохо вы о нас думаете, раз называете «элитой» и «особыми войсками»! Значит, мы крутые ребята! Слава Богу, думайте так дальше! Знали бы вы, что нас тут в разы меньше, чем вас! И что интересно, скорее всего, такие же, как мы, мобилизованные, против нас воюют. Но они морально более не готовы к войне, чем мы. Мы за два месяца прошли столько же, сколько у них профессиональная армия за полгода. Это наши ветераны-профессионалы говорят. Просто если б нам людей побольше да не было тупых приказов, мы бы уже освободили эту Марьинку давным-давно. В таких условиях… мы делаем невозможное! Как это можно пойти двумя отделениями штурмовать батальон, отбросить его назад?! Но об этом обо всём мы с ними после войны поговорим!

Ещё припомнилось Алексею о том, как дня за два до подрыва его начало потрясывать:

– Чуйка была: что-то нехорошее случится! Чувствуешь и не можешь на это повлиять. Так у отца то же самое было. Он у меня тот ещё «колдун», у него шестое чувство развито. Отец заездами электриком работает на стройке в Москве. Восьмого декабря он себе места не находил. Чуть под напряжение не влез, с рук всё валилось. И вот он в ночь восьмого выезжает на родину, хотя должен был пятнадцатого – у него там отгулов полно. Батя хотел маме сюрприз сделать. А назавтра меня доставили в госпиталь в Ростов. Я жене отзвонился, сказал, что подорвался. Та поплакала, я её успокоил, как мог, говорю: «Ты там маме как-нибудь сообщи, а то она у меня мнительная, напридумывает чего-нибудь да в обморок ещё упадёт». Потом мама рассказывала, как Марина её оповестила. Обычно она по утрам не звонила, а тут звонок с утра, и эта «подготовка издалека»: «У Лёши всё хорошо. Он живой. Самое главное, что живой!». Тут мама насторожилась: «Что с Алёшей?». Марина: «Он в госпитале. Не переживайте. Он на мине подорвался». Мама: «А-а!». Она управлялась со скотиной, всё бросила, побежала. Сосед Рудольф Брунович сел в машину, и они поехали ко мне. А отец той порой уже к Воронежу подъезжал. Мама едва ему дозвонилась. Так и так, говорит: «Наш Лёша подорвался. В госпитале в Ростове лежит». Батя по газам! Я потом за него три штрафа уплатил за превышение скорости – машина-то привязана к моему телефону. С фотографиями. На всём протяжении можно было видеть, за сколько он пролетел данный отрезок пути. Они встретились возле госпиталя, поплакали. А я сидел на улице, их поджидал. Ногу обмотал простынёй, а сверху одеялом, чтобы не видно было. Там и встретились.

Несколько дней я приходил к Алексею в госпиталь. Мы подолгу разговаривали с ним на самые разные темы. Больше на мирные. Алексей делился своими планами на будущее:

– Давно родителей уговариваю к нам переехать. У них в деревне частный дом и большой сад: черешня, вишня, яблони, груши, винограднику уже больше восьмидесяти лет. Мама говорит: «А как же я брошу эти яблони и груши? Мы же с тобой эти деревца посадили, двенадцать штук, когда родилась твоя дочка! Теперь они уже плодоносят». Я ей говорю: «Мамуля, мы выкопаем их и перевезём на новое место».

Такой вот русский солдат повстречался мне на пути. Его война закончилась. Дома его ждут родители, жена и двое деток: дочка и сын. Они ждут его любого и сильно любят! Солдат приедет домой без предупреждения, как приходят с войны. Он представляет, как обрадуются его родные, как счастливо будет ворковать жена и радоваться сын. Он, прихрамывая, войдёт к дочке в класс с большим букетом цветов, и она, счастливая, бросится ему навстречу! Денег по ранению хватит, чтобы закрыть кредит и ещё останется, чтобы съездить на отдых к Чёрному морю всей семьёй. Ещё Алексей мечтает о третьем ребёнке.

– Жена говорит: «Опять бессонные ночи!» А я ей говорю: «Так это же будет ЧЕЛОВЕК!»

Слово «ЧЕЛОВЕК» он произнёс с таким глубоким чувством уважения и значимости, что я невольно поймал себя на мысли: «А ведь мы, действительно, разучились ценить это слово! Неужели нужно пройти по дорогам войны, чтобы это слово обрело свой изначальный смысл?». Напоследок я задал русскому солдату самый тяжёлый, на мой взгляд, вопрос:

– Алексей, ответь мне, если сможешь… Такое жёсткое противостояние идёт, против нас ополчился весь Запад, используя Украину как мощную торпеду. Нашим ребятам иногда приходится самим добывать нужные вещи, чтобы хорошо воевать. Как мы врага одолеем?

– Как обычно. Русским духом, – он посмотрел на меня своим ясным взглядом и повторил: – Русским духом!

Поделиться:


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *