Рафаэль Басыров. Тихая провинция

Рафаэль Басыров – автор повести, предлагаемой вниманию читателей «Родного слова», – родился в 1965 году. Коренной астраханец. Известный блоггер, журналист. В перестроечные и первые постперестроечные годы активно занимался политической и общественной деятельностью. Собственных книг пока не имеет, но пишет художественную прозу вполне профессионально, и, самое главное, темой своих литературных работ он неизменно выбирает нашу современную астраханскую жизнь со всеми её особенностями и сложностями.

 

РАФАЭЛЬ БАСЫРОВ

ТИХАЯ ПРОВИНЦИЯ

повесть

 

Кто понял жизнь – тот больше не спешит.
Смакует каждый миг и наблюдает:
Как спит ребёнок, молится старик,
Как дождь идёт, и как снежинка тает.
                                         Омар Хайям, «Рубаи»

 

Вместо предисловия.

Весной 2012 года тихая, провинциальная Астрахань вдруг стала политической столицей России. И всё потому, что местный оппозиционный лидер – Олег Шеин — объявил политическую голодовку. Об этой голодовке говорили пассионарии во всех российских городах, рассказывали ведущие зарубежные средства массовой информации. Астрахань ненадолго стала политическим центром России, а голодовка Шеина и его соратников вошла в мировую историю голодовок. В современной Российской истории появилось новое понятие — «Астраханская весна».

Вот только прошла весна, и наступило лето. Лето в тихом, провинциальном городе…

Я расскажу о девяти днях лета 2012 года в Астрахани.

 

1.

 

Когда-то, давным-давно, весь этот двухэтажный кирпичный дом на набережной канала принадлежал одному человеку. То ли капитану, то ли инженеру. Правда, жила его семья не во всех комнатах – большую часть они сдавали внаём. А потом грянула революция, и хозяин бежал, а может – погиб в горниле Гражданской войны. Дом слегка перестроили, разделили на полтора десятка квартир и заселили «пролетариями».

А дальше…

Кто-то съезжал, кто-то вселялся. Одни умирали, другие рождались. А дом жил своей жизнью. Хлопотали хозяйки, вывешивавшие во дворе бельё, мужики что-то пристраивали-перестраивали, носилась по двору с озорным гвалтом детвора. Дети вырастали, мужики и их жёны старели, умирали, и новые хозяйки вывешивали бельё, новые мужики что-то ладили и поправляли в доме и новые дети резвились во дворе.

Однажды субботнее утро началось шумно и громко. В квартире на первом этаже, колченогий Василий снова разругался со своей женой – Катериной. Он орал на неё так, что было слышно всем соседям: их окно, выходящее во двор, было открыто и завешано противомоскитной сеткой. Василий обладал очень громким голосом, как говорила соседка – тётя Клава – «лужёной глоткой».

Вечно пьяный, иссохший, с потемневшим и испещренным морщинами лицом,  а главное – вечно чем-то недовольный, он появился в их дворе в начале девяностых. Уже тогда он не работал, хотя до пенсии ему было далеко. Подрабатывал случайными заработками но, говорят, что в своё время был большой специалист в своём деле. А был он мастер-обувщик. И не только ремонтировал обувь, но и шил «модельные» туфли. Во времена перестройки даже открыл свой кооператив, имел успех, но от обилия денег начал пить. А затем, когда рэкетиры доконали его своими поборами, закрылся, вот только пить не перестал. Постепенно скатился до самогона, разведенного спирта и дешёвого вина.

Никому неизвестно — что он не делил с женой, и какие у него были к ней претензии. Но вмешиваться в их скандалы никто не рисковал, даже несмотря на то, что они приносили много неудобств всем жильцам дома, поскольку случались, как правило, рано утром и в летнюю пору будили всех «ни свет ни заря».

Катерина была кроткой и тихой женщиной. Со всеми соседями она ладила, разговаривала негромко, и никогда не отказывала в просьбе. Одетая всегда очень просто, но чисто, с «пропитым» и опухшим лицом, с «мешками» под грустными глазами, резко очерченными мышцами щёк, прогнившими тёмными зубами, она выглядела намного старше своих лет. Казалось, что ей уже больше семидесяти лет… но на самом деле – «слегка за пятьдесят». Все её жалели, считая, что она просто попала под «дурное влияние» Василия, но это было не совсем так.

Воспитанная в Детском доме, куда она попала сразу после рождения, Катерина даже не могла предположить, что есть другая жизнь, где нет ни водки, ни брутальных отношений, ни уголовных правил. Почти все её собратья по детдому попали туда из неблагополучных семей, когда их отцов и матерей лишали родительских прав. Вся Советская пропаганда социалистических ценностей прошла мимо неё – она знала о мире только по рассказам окружавших её детей, а фильмы, что смотрела вместе с другими по телевизору или в кинотеатре во время «культпоходов», воспринимались ею, как сказки.

После Детского дома, она поступила в ПТУ, где получила специальность швеи, а по окончании — работала на трикотажной фабрике. Живя в общежитии, Катерина попала в компанию, пристрастилась к вину, и даже не знала, что ей после Детдома ей полагается отдельная жилплощадь. Только в середине «девяностых», переходя из «рук в руки», из одной компании в другую, она повстречала, наконец-таки, Василия — бывшего «кооператора», а ныне… такого же, как и все они: опустившегося на дно общества «совка», не вписавшегося в рыночные реформы, а потому – обречённого, по мнению либеральных реформаторов, на вымирание.

Василий поразил её своими знакомыми. Среди них были вполне успешные люди, далёкие от того алкогольного «дна», к которому она привыкла. На многих из них Катя смотрела с трепетом – ей казалось, что эти люди с другой планеты, заселённой более развитыми существами. Так однажды, Василий повёл её к одному из своих товарищей, тоже – бывшему обувщику, но давным давно сменившем профессию, закончивший юридический институт, и теперь занимавшийся правозащитной деятельностью. В его холостяцкой квартире было светло и уютно. Они сидели на кухне, Василий и Катерина пили принесённый с собой самогон, а хозяин – коньяк, початая бутылка которого стояла у него в холодильнике, как видно – как раз для таких случаев.

Катерина чувствовала себя неуютно. Во-первых — потому, что Василий называл его «Николаич», и вообще – обращался с ним «панибратски», что вызывало у неё внутренний протест. Она считала, что к такому человеку следует обращаться только на «Вы», по имени-отчеству, и вообще – вести себя с ним намного сдержаннее, чем это делал Василий, даже несмотря на то, что когда-то они вместе учились. А во-вторых – за весь вечер она не услышала от Сергея Николаевича ни одного матерного слова или пошлости. Он говорил так, как будто читал с очень доброй книжки. Для неё это было непривычно – она жила в другой среде и даже не думала, что в этом мире можно общаться без мата.

Катерина, как могла, рассказала свою историю, и слушала, как Василий объяснял Сергею Николаевичу «здравый смысл» — если выпускнице Детского дома положена квартира, то никуда она деться не могла. А Сергей Николаевич, потягивая свой коньяк из пузатого фужера, и степенно закусывая шоколадкой, отвечал ему, что «согласно законам имеется временной отрезок, в течении которого детдомовцы могут требовать жильё, и по прошествии которого это право аннулируется».

Домой они возвращались поздно. По дороге ещё раз зашли к жившей неподалёку от них Лене — известной всей округе торговке самогоном, и взяли ещё «поллитровку», которую уговорили дома на двоих. Если честно, то Катерина ни на что особо не надеялась, она просто поддалась надеждам Василия, который хотел получить для неё квартиру, продать её, а деньги пропить вместе с ней.

 

Тётя Клава всегда вставала рано. Поэтому её, в отличие от других в этом дворе, ранний скандал Василия с Катериной не разбудил. Когда летнее солнце поднималось над ещё спящим городом, а из квартиры Василия уже доносились крики и ругань, она вышла во двор, тихонько подошла к окну их квартиры на первом этаже, и несмело позвала:

— Василий! Василий!

Но Василий не слышал. Он то зло бубнил что-то непонятное, то срывался на громовый крик, от которого тётя Клава отшатывалась, но продолжала звать соседа всё громче и громче, пока тот, наконец, её не услышал. Заметив, что Василий «прихромал» к открытому окну, затянутой металлической сеткой, она попыталась пристыдить его:

— Вась! Что же ты опять скандалишь-то? Люди ещё спят…

— Что!? – рявкнул в ответ Василий так, что тёте Клаве показалось, будто у неё в груди что-то стронулось с места. – А ну иди отсюда!!!

— Ну Вась! – не унималась соседка. – Ну надо как-то мирно жить! Катя-то…

Василий не дал ей договорить:

— Пошла отсюда! А то сейчас выйду, да костылём по хребту как заеду!

И тихая, мягкотелая тетя Клава поплелась прочь. Она взяла веник и медленно, по-старчески, подмела свою веранду, затем снова вышла во двор и пособирала кой-какой мусор, слушая из окна Василия его ругань, тяжело вздыхала, в полголоса сетуя, что нет спокойствия в их дворе. А из его ругани могла разобрать только: «Сколько раз тебе говорить!» и «Ты же дура!»

Вскоре Василий зачем-то появился во дворе – в чёрных тренировочных трико с тремя белыми полосками по бокам, и голубой майке. Хоть и были они «алкашами», но жили в чистоте (надо отдать должное Катерине). Опираясь на костыль, он медленно прошёл мимо своего окна и направился к воротам. Тётя Клава, от греха подальше поспешила скрыться в своей веранде, и из окна следила, как Василий доплёлся до калитки и скрылся за ней. Только после этого она снова появилась во дворе и села на скамейке у дровяных сараев.

Она хотела подойти к окну Василия и, заглянув в него узнать, как там Катерина, но не решилась. К тому же – она заранее знала, что скандал был на пустом месте, что Василий, хоть и кричит на жену, но никогда её не бьёт, а кроме него держаться этой тихой и безвольной женщине не за кого.

Тётя Клава смотрела на двор, на безоблачное небо, обещавшее очередной знойный день, и вспоминала, как они с мужем переехали в этот дом много лет назад, когда после смерти свекрови появилась возможность оставить однокомнатную квартиру на улице Яблочкова уже давно взрослому сыну, а самим поселиться здесь, в «частичке». Она была уже на пенсии, а муж Пётр ещё работал на табачной фабрике, считая месяцы до пенсии. Вот только до пенсии он не дожил всего полгода – на работе ему стало плохо, вызвали «скорую», отвезли в больницу, где он и умер. Как сказали врачи – желчный перитонит. И вот здесь, в этом доме, она осталась вдовой.

Тогда здесь, в соседней квартире, жила одинокая женщина – Лариса, которую все «за глаза» называли «бой-бабой». И было за что. Она была главной во дворе и могла решить любую проблему. По существу – это была «хозяйка» двора. В то время ни у кого не было водопровода в квартире, и все пользовались колонкой, стоящей во дворе. И Лариса следила за ней: вызывала сантехников, если кто-то свернёт кран, нанимала рабочих, чтобы утеплили на зиму. Кроме того, тогда – много лет назад – и канализации ни у кого в доме не было. Была общая выгребная яма, за которой тоже следила Лариса, и вызывала по необходимости из ЖЭКа «сосун», чтобы её откачать. Она ходила по квартирам и собирала деньги то на ремонт веранды, то на ремонт кровли, то ещё на какие-то общедомовые нужды.

И если кто-то во дворе вёл себя неподобающим образом, ей стоило только прикрикнуть – и даже самый буйный дебошир успокаивался. «Вот кого сейчас не хватает для Василия» — с тоской думала тётя Клава.

Тогда, после смерти мужа, когда жизнь для тёти Клавы не просто потеряла смысл, а стала невыносимой, Лариса по нескольку раз в день навещала её, старалась занять какими-то поручениями, а по вечерам приглашала к себе и за чашкой чая рассказывала о своей нелёгкой жизни. Слушая её, тётя Клава понимала, что её потеря не такая уж и значимая, по сравнению с потерями Ларисы в этой жизни. Сопереживая соседке, она и не заметила, как утихла боль, и она научилась жить одна, без мужа, которого всё равно не вернёшь.

Пока она вспоминала времена конца 80-х, снова появился Василий. Он вошёл в ворота, одной рукой опираясь на костыль, а в другой держа бутылку — как догадалась тётя Клава — с разведенным спиртом, что продавала соседка по улице через три дома. Тётя Клава поняла, куда в такую рань ходил Василий. Она сидела тихо, боясь шелохнуться, чтобы не привлекать его внимания, но прятаться не стала – понимала, что Василию теперь не до неё. Колченогий сосед скрылся в своей квартире, и снова разразился руганью.

Субботний день постепенно входил в свои права. Василий потихоньку пьянел, успокаивался и… в конце концов – окончательно затих. А во дворе стали появляться другие соседи. Поздоровавшись с тётей Клавой, они приступали к своим субботним делам.

Было около восьми часов утра.

 

2.

 

Было около восьми часов утра, когда Денис вышел покурить на веранду. В старых потёртых джинсах и светло-оранжевой футболке, почти седой, но ещё далеко не старик, он подошёл к окну и, щурясь от утреннего июльского солнца, оглядел двор, который был ещё в тени. Сарай дяди Миши был открыт, и оттуда слышалась какая-то возня, а рядом на скамейке сидела тётя Клава. Поздоровавшись с ней, Денис сунул в зубы сигарету, взял с полки зажигалку и прикурил.

Вскоре тётя Клава поднялась и удалилась по своим делам, зато из своего сарая вылез дядя Миша с каким-то ящиком в руке.

— Здорово, дядь Миша! – крикнул ему Денис. – Что это ты надумал с утра пораньше?

Дядя Миша поставил ящик на землю, посмотрел на соседа, потом на ящик и ответил:

— Да вот! Где-то у меня краны полудюймовые были. Вчера смотрю – на кухне вода на полу, посмотрел – а у меня кран под раковиной течёт. Вот где-то были у меня такие…

Денис облокотился на подоконник и стал наблюдать, как сосед копается в старом деревянном ящике. Из всех жильцов дома, только он, да жена его – тётя Маша — остались из тех, кого Денис помнил с детства. Остальных уже нет – старики померли, а те, кто помоложе – получили или купили квартиры в новых домах, и уехали. Теперь здесь, в их квартирах, живут другие.

На веранду, залитую утренним солнцем, вышел Ильнур – сосед Дениса. Живет он через стенку – тихо, мирно, совсем один. Уже отметил своё пятидесятилетие, но женат так и не был. Приходящие женщины были, но сойтись с кем-нибудь из них он не хотел.

Как-то Денис разговорился с ним на веранде на эту тему:

— Ты что же – так и не был никогда женат? – спросил его тогда Денис.

— Официально – нет, – пожал плечами Ильнур. – Жил с одной двадцать два года назад… полтора года прожили и разошлись.

— Что так?

— Да так. Можно сказать: «не сошлись характерами».

— Ну-у! Это, я считаю, отговорки. – Денис сел на табурет и закурил. – Я вон со своей уже тридцать лет прожил, а ведь тоже – где-то, через год после свадьбы, начались проблемы. Думали – характерами не сошлись. Но до развода, слава Богу, не дошло. Решил потерпеть немного. А потом «притёрлись», «прижились». А там и сын родился  – бросать её одну с ребёнком стало как-то стыдно.

— Да я это так, по обычаю всем говорю, чтобы подробности не спрашивали.

— А что на самом деле было?

Ильнур посмотрел на Дениса с многозначительной улыбкой и жёстко повторил:

— Характерами не сошлись.

Денису стало неловко. Они помолчали некоторое время. Денис сидел на табурете и курил, Ильнур смотрел на двор в окно, и о чём-то думал. Вдруг он вздохнул и, отвернувшись от окна, сказал:

— Вот когда мне было лет восемнадцать — двадцать пять, моя мама говорила мне: женись только на татарке, в крайнем случае – на русской. А перед смертью говорила: женись, на ком хочешь, только не на армянке. Мне было двадцать семь, когда она умерла. Через год я женился. «Не официально».

— И на ком же? – осторожно спросил Денис.

Ильнур горько выдохнул и, усмехнувшись, ответил:

— На грузинке!

— Где ж ты её нашёл-то, в Астрахани?

— Да вот… нашёл.

Денис уже докурил, но уходить ему не хотелось.

— А ты из Астраханских татар? – спросил он.

— Ну, посмотри на меня! –  удивился Ильнур. – Разве я похож на Астраханского татарина?!

Денис прижал руку к сердцу:

— Извини, сосед, но я не разбираюсь в этом.

— У меня русые волосы, зелёные глаза… я – из Казанских татар. Астраханские – они «степные», у них восточные черты лица, ближе к казахам.

— Слушай! – признался Денис. – Всю жизнь прожил в Астрахани, а вот этого не знал.

 

Ильнур поздоровался с Денисом за руку и тоже выглянул в окно, поприветствовав дядю Мишу.

— О! Ильнур! – воскликнул дядя Миша. – Здравствуй! Давно тебя не видел!

— Работаю, — отвечал Ильнур. – сейчас самый сезон. — И, обратившись к Денису, спросил: — Слушай, твоя там ничего стирать сегодня не собралась?

— А что?

— Да я вчера бельё замочил, сейчас стирать буду. Верёвку хочу занять.

— А-а! – Денис приоткрыл свою дверь и крикнул в дом: — Валя! Ты стирать сегодня будешь? Ильнур вот хочет верёвку занять.

— Нет-нет, не буду! – бодро отозвалась хозяйка. – Пусть вешает.

— Слышал? – многозначительно спросил Денис.

— Слышал, — ответил Ильнур, и скрылся в своей квартире.

 

3.

 

Каждый день для Ильнура был похож на предыдущий. Днём – работа, вечером – телевизор, затем интернет, ужин, и снова интернет. В выходные – то же самое, только без работы. Утром он шёл на рынок, закупал продукты на неделю (в основном овощи), затем дома готовил, плотно обедал, пропустив сто грамм Кизлярского коньячку, и сытый, довольный, дремал на диване. А вечером… зимой опять телевизор или интернет, а летом — отправлялся на прогулку по Семнадцатой пристани. Лишь изредка жизнь вносила какое-нибудь разнообразие: то друг пригласит на день рождение, то друзья придут к нему в гости.

Прожив более пятидесяти лет, стал он задумываться над глобальными и личными философскими вопросами. Несколько лет назад, совершенно неожиданно до него дошло: а жизнь-то, оказывается, не бесконечна!

А было это так.

Когда-то, ещё во времена перестройки, Ильнур вычитал в какой-то газете, что «согласно конвенции ООН, молодым считается человек до сорока четырёх летнего возраста включительно». И он добросовестно считал себя молодым, пока ему не исполнилось сорок пять.

— Теперь я – «зрелый»! – стал говорить он друзьям, но вдруг, именно тогда, случилось непредвиденное: ему понравилась двадцатидвухлетняя девушка. И не просто понравилась – он влюбился в неё! Влюбился, как юноша, как мальчишка, в котором играют только что проснувшиеся гормоны.

Для Ильнура возраст – не помеха. Не обременённый семьёй, он не чувствовал своего возраста. Зациклившись на третьем десятке, никогда не помнил число своих лет, а когда его спрашивали о возрасте, он морщил лоб, задумывался, а потом сокрушённо махал рукой и говорил:

— Я шестидесятого года рождения… считай сам!

И уж тогда задумывался спросивший, а когда его мозг выдавал как калькулятор ответ – искренне удивлялся: Ильнур выглядел намного моложе.

Но эта девушка по имени Альфия, с которой свела его судьба, считала неприличным связывать свою судьбу с человеком, который годится ей в отцы. И действительно: друг и одноклассник Ильнура – Андрей – имел дочь того же года рождения – 1983-го. Альфия держала его на расстоянии, относилась к нему, как к старшему товарищу и наставнику, восхищалась им, но как возможного мужа не воспринимала категорически. И всё сетовала, что парни её поколения не такие эрудированные и начитанные, как те, кто вырос в далёкие «Советские» времена.

И это было действительно так: Ильнур и его сверстники зачитывались Дюма и Конан-Дойлем, Братьями Стругацких и Иваном Ефремовым, Жюль Верном и Александром Грином. Из рук в руки ходили у них потрёпанные книги из серии «Мир приключений» или «Сборник Советской фантастики». В семидесятые годы, когда активно осваивался космос, и все мальчишки мечтали стать космонавтами, эти книги были очень популярны. А научная фантастика потому и называлась научной, что пропагандировала науку — Астрономию и Космогонию, Психологию и Биологию. Потребность читать была у них в крови, и не было зазорным перечитать «Повести Белкина» Пушкина или повести Тургенева, «Легенду об Уленшпигеле» или «Всадника без головы».

Альфия увлеклась своим старшим другом. Она беседовала с ним на разные темы и с удивлением отмечала, что Ильнур почти не употребляет «нецензурных» слов. Язык, на котором он изъяснялся, был прост и понятен, но в то же время — не был засорён матерными «артиклями» и «словами-паразитами». Сравнивая его со своими  сверстниками, она вдруг задавалась вопросом: что же это было такого во времена, называемые «Советским Союзом», которое воспитало таких порядочных людей? А ведь она застала их, хоть и не много. Вот только помнила бесконечные очереди, талоны на макароны, крупу, консервы, стиральный порошок…  а ещё – американские мультфильмы по воскресениям про Скруджа, про Чипа и Дейла, про мишек Гамми…

А он и жил и работал «при социализме». И многое чего застал – не только дефицит всего и вся, но и вполне достойное время начала семидесятых, когда а магазинах спокойно можно было купить и сыр, и колбасу, и кефир, и даже… страшно подумать – чёрную икру! Куда это потом делось? Было странно: пока он учился в школе – всё было, а когда после восьмилетки поступил в ПТУ, а потом начал работать на стройке маляром-штукатуром – прилавки магазинов начали пустеть. Не сразу — постепенно, год за годом  снабжение города становилось всё хуже и хуже.

Он помнил те времена, когда телевизоры были не в каждом доме, и было такое понятие, как «ходить к соседям в гости смотреть телевизор». И он, совсем ещё ребёнком ходил, а потом, когда долгожданный «голубой экран» появился и у них в доме – к ним приходила соседка тетя Ксения… И было то это всего за каких-нибудь пятнадцать лет до рождения Альфии, но для неё это казалось уже какой-то древностью.

А ещё он помнил времена, когда машин на дорогах было мало. На каких-то улицах они ездили часто, а на иных редко. И взрослые предупреждали ребятню: нельзя играть на проезжей части! А они гоняли футбол на асфальте, краем глаза следя: не приближается ли какой-нибудь автомобиль?

Они встречались пол года – весну и лето, а в начале сентября она вдруг заявила, что уезжает в Петербург – надоело ей жить в этой «дыре». Сначала, Ильнур подумал, что она нашла себе «жениха» и хочет мягко прервать отношения. Чтобы без обид, без ревности. Но она действительно уехала. И ещё два года они переписывались по электронной почте, пока не охладели друг к другу окончательно. С одной стороны – Ильнур жалел, что их отношения не закончились браком, а с другой…

Много лет назад, в году, наверное, девяносто втором, одна его знакомая также стала встречаться с мужчиной, много старше её. Ей было 21, а ему где-то за сорок. Некоторые общие знакомые посмеивались над ней: не могла помоложе найти?! Или хотя бы — раз уж он намного её старше – побогаче?! Ильнур не поддерживал их иронии, считая, что раз уж девушка встречается с мужчиной, значит он её вполне устраивает. А «злые языки страшнее пистолета».

Но однажды он встретил их в кинотеатре «Октябрь» и его мнение изменилось. Пышная, дородная, светящаяся молодостью и жизненной энергией, чисто русская красавица, в красивом вечернем платье, она шла под руку с мелким,  неказистым, с огромной залысиной «мужичком» в простенькой рубашке и потёртых джинсах. И ничего, кроме насмешки, у него эта парочка тогда не вызвала. Конечно, он помнил, что у Ани «комплекс неполноценности» из-за излишней полноты, ей постоянно мерещились насмешки в её адрес и из-за этого её, как ей казалось, «никто не любил». Вот и потянулась она к этому мужчине, отвечая на его внимание и интерес к ней, как к женщине.

Ильнур не предполагал, что через восемнадцать лет окажется на месте того мужчины, которым увлеклась русская красавица Аня. И, встречаясь с Альфиёй, он невольно вспоминал тот случай, и ему становилось стыдно — он вдруг представлял, что говорят о них её друзья и знакомые. Наверно тоже, что и его знакомые, в своё время говорили об Ане.

Кстати, Аня через много лет поисков всё же нашла себе мужа, причём – на пять лет моложе себя! У них родилась девочка, удивительно похожая и на маму, и на папу одновременно.

 

4.

 

Денис давно собирался навестить своего друга, но всё не получалось. Хотя и жил он в десяти минутах ходьбы от его «пятиэтажки», одиноко стоящей среди ветхих и аварийных домов. И вот выдался случай. Паша сам позвонил ему на сотовый и попросил прийти.

— Поговорить надо! – сказал он загадочно. – Ну и… заодно пивка попьём.

По вечерам и выходным Паша пропадал в своём гараже. Машину он давно продал, а гараж оставил. Оборудовал верстак, поставил диван, журнальный столик и два кресла, утеплил ворота, бросил на пол линолеум. Здесь был его второй дом. Здесь была его личная территория, где он был полноправным хозяином. В квартире командовала жена, оно и понятно: уют, воспитание сына, хозяйство – всё на ней. А в гараже он справлялся без неё. Здесь он хранил свои инструменты, свои «запасы» (гайки, шайбы, гвозди, саморезы и т.д.). Здесь встречался с друзьями, обсуждал с ними все глобальные (и не очень) проблемы, а главное – занимался своим любимым делом – резьбой по дереву.

Резал он шкатулки, наборы кухонных досок, настенные панно. На небольшом токарном станке вытачивал подсвечники. Закончив в начале восьмидесятых Семнадцатое училище (СГПТУ № 17) по специальности резчик по дереву, по этой профессии он так никогда и не работал, но для себя и для друзей резал много и охотно.

Посредине гаража стоял самодельный столярный станок – его гордость. Много лет назад, когда ещё работали в городе заводы, на одном из них он заказал его по своим чертежам. Правда, чертежами его рисунки назвать было трудно, но мастера, взявшиеся «помочь человеку», а заодно и подзаработать, были удивлены той пунктуальностью, с которой была описана и вырисована каждая деталь. На нём можно было пилить, строгать, рейсмусовать, долбить и даже фрезеровать, причём – с необычайной точностью.

Впрочем, Павел делал не только резные поделки. Бывало, что к нему обращались сделать оконную раму или дверной блок. И тогда его мастерская наполнялась скипидарным ароматом сосновых стружек.

Денис знал его по школе – они учились в параллельных классах. Но тогда их

Как и было условленно, Денис  подошёл к нему в гараж к двум часам дня, захватив с собой десяток воблёшек собственного весеннего улова. Ворота гаража были раскрыты настежь и, казалось, что это не гараж, а уютный тенистый закоулок переулка, залитого ярким летним солнцем. Паша что-то мастерил стоя за верстаком – зажав в тисках брусок, выдалбливал изогнутой стамеской середину.

— Привет, мастер! — приветствовал его Денис, заходя в гараж. – Опять что-то мастеришь?

— Да так… старую заготовку решил до ума довести. – Паша оставил своё занятие, положил стамеску-клюкарзу на верстак и  поздоровался с ним за руку.

– Воблу принёс?

— Обижаешь! – Денис достал из пакета несколько рыбёшек. – Пиво где?

Паша только рассмеялся и взглядом показал на холодильник.

— В такую жару, — пояснил он, — пиво быстро греется!

Достав из ящика две стеклянные кружки советского образца, Паша картинно торжественно поставил их на грубосколоченный из строганных досок столик между двумя креслами, а когда появилась вобла, вынул баллон пива из старенького холодильника и, открыв пенный напиток, разлил его по «доисторическим» кружкам. Эти кружки были его гордостью – когда-то, очень давно, ещё в советские времена, он украл их у тётки, которая торговала квасом на углу улиц Шаумяна и Кирова. Украл потому, что она ему не понравилась. Вот так таки взял, и украл! Потом ему было стыдно и обходил он эту «квасную точку» десятой дорогой, но две кружки остались у него.

Когда они, развалившись в креслах, отхлебнули по несколько глотков живительного в Астраханской жаре  напитка и начали разделывать воблу, Денис спросил:

-Ну, давай рассказывай — что звонил? Что случилось-то?

Паша сразу помрачнел. Тяжко вздохнув  и отложив недочищенную воблу, он сказал:

— Да у нас здесь ночью женщину убили. И вроде бы даже — изнасиловали.

И рассказал свою историю.

 

Накануне вечером он, как всегда по пятницам, засиделся в гараже, выпил бутылочку пива «Балтика-8», и появился дома когда уже стемнело, совершенно спокойный и слегка пьяный. Жена накормила его ужином, сын уже отправился в ночной клуб («потусоваться» с друзьями) и, когда легли спать, услышали на улице какой-то громкий разговор.

Жили они на втором этаже. Жили довольно небогато, поэтому не ставили пластиковые окна, а довольствовались старыми, деревянными. К тому же, хоть в окно спальни и был установлен кондиционер, пользовались они им редко. Паша любил спать под вентилятором у открытого окна, завешенного противомоскитной сеткой. А потому – то, что происходило на улице, очень даже хорошо было слышно у них в комнате.

Судя по голосам – бранились мужчина с молодой женщиной. Мужчина грубо и настойчиво кричал ей: «Иди сюда! Я сказал – иди сюда!» и добавлял грязные обзывательства. Женщина в ответ посылала его матом. На какое-то время их пререкания перешли в более тихие и, как показалось Павлу, в мирные тона. Он уже даже начал засыпать, как новые крики и визг девушки пробудили его.

— Да что они всё никак не успокоятся! – сонно ворчала жена Ольга, раздражённая тем, что ей не дают уснуть.

— Это, кажется, не местные, – предположил Павел.

— Местные, – заключила Ольга. – Эта баба – алкашка их ветхого дома напротив. Я её по голосу узнала. Водит к себе, кого не поподя, а потом расхлёбывает.

Паша встал, достал сигарету и направился к балкону.

— Ты куда? – строго спросила жена.

— Покурить.

— Не выходи. Кури на кухне. Только свет не включай.

И он послушно направился на кухню. Сидя за столом в полутьме, Паша прислушивался к звукам со двора. То было тихо, то в ночной тишине вновь возникали голоса не очень трезвой женщины и совсем пьяного мужчины. Было трудно понять, в чём именно причина их конфликта. Разобрать можно было только её крики о помощи, и его оскорбления.

В кухню, запахиваясь в халат, зашла Ольга и посмотрела на мужа, словно желая удостовериться, что он действительно сидит здесь и курит.

— Что? – спросил он.

— Ничего… так, – ответила она и села на табурет.

В это время за окном раздался истеричный женский вопль и просьба о помощи: «Помогите!» Паша решительно встал, подошёл к окну и крикнул:

— Эй, там!

Но Лена чуть ли не повисла у него на руке:

— Ты что делаешь?! Не вмешивайся! Ты что хочешь? Что бы тебя он тебя ножом пырнул?

Паша вернулся к столу, потушил окурок о блюдце, которое взял для пепельницы, и тут же закурил следующую.

— Покури и спать, – приказным тоном сказала Ольга, и вышла из кухни.

На улице вроде всё стихло. Паша докурил и вернулся в постель. Но заснуть ни ему, ни Ольге не удалось: минут через десять они услышали беготню по улице и женский плач навзрыд.

— Да что они всё никак не успокоятся!? – шёпотом сетовала Ольга, раздражённая тем, что ей не дают уснуть.

Женский плач окном затих, но ещё минут через десять, послышались быстрые шаги в их подъезде и звонки в дверь соседей на первом этаже, обрывистые крики и глухие звуки ударов. Когда всё затихло, Паша встал с постели и подошёл к окну. Следом за ним поплелась и Ольга, готовая удержать мужа от неверных действий.

— Я только посмотреть! – тихим шёпотом оправдался Паша.

Он осторожно выглянул в окно и увидел абсолютно лысого человека в чёрной рубашке и таких же брюках, сидящего на лавочке у подъезда. «Интересно – кто это? В такое-то время?» Человек явно не был тем неизвестным, что  преследовал нетрезвую женщины из соседнего дома. И что поразило: этот лысый человек сидел на лавке так, словно восседал на троне. И ещё: на какое-то мгновение Паше показалось, что от самого вида этого неизвестного, его тело словно погрузилось во что-то холодное.

 

5.

 

Утром Паша проснулся от того, что за окном стоял какой-то шум: Выглянув в окно, он увидел полицейский «УАЗик», небольшую группу людей, толпившихся на дороге и решил выйти – разузнать, что случилось.

— Что там? – спросила Ольга, нежившись в постели.

— Не знаю. Милицейская машина стоит. Пойду, узнаю.

— Только не вздумай сказать, что ты что-то видел или слышал! – строго потребовала она.

— Хорошо, — пообещал Паша и, наскоро одевшись, вышел.

У подъезда на лавочке сидел Володя – сосед с третьего этажа. В светло-голубых потёртых джинсах и в изрядно полинявшей красной футболке, он сидел как-то боком, косясь на толпу у соседнего подъезда, и прислушиваясь к её разговорам.

— Что там? – спросил Паша, поздоровавшись за руку.

— Да «профессор» из соседнего подъезда утром собаку выгуливал, ну и нашёл за гаражами труп женщины. Вызвал «ментов». Вот – ходят, опрашивают…

Паше стало как-то не по себе. Он вспомнил ночную ругань на улице, призывы о помощи, и понял, чем это закончилось. Он медленно направился к толпе, что стояла у соседнего подъезда и окружившей нескольких человек в полицейской форме.

— Что тут? – спросил Паша у первого из толпы, к которому приблизился. Мужчина примерно его лет с интересом посмотрел на Павла, но, признав в нём соседа по дому, ответил:

— Максим Константинович утром со своей таксой гулял, да и нашёл тело женщины. Во-он там. – и он показал куда-то за гаражи.

Максим Константинович – очень уважаемый человек в их доме. Профессор, зав кафедрой Медицинской Академии, всегда нарочито вежливый со всеми, а главное – всегда готовый помочь. По своей ли специализации — сам, а по другим областям медицины — посоветовав своего коллегу, специалиста по данной болезни. Но никогда не оставлял человека без помощи, за что все соседи относились к нему с  огромным уважением. Был он как-то «естественно интеллигентен», а главное – каким-то непостижимым образом в нём сохранилась та дореволюционная аристократичность, что давно забыта за много поколений до наших дней. Его самого Паша не увидел, а услышав вопрос полицейского: «кто ещё из этого дома?» — поспешил отойти в сторону.

Из разговоров соседей, Павел узнал, что убитая действительно жила в ветхом доме напротив их пятиэтажки, что у неё осталась несовершеннолетняя дочь тринадцати лет, которая жила у бабушки, что муж её был судим за наркотики, сам был наркоманом и был убит то ли за то, что кого-то обманул с наркотой, то ли – за то, что растратил чужой «товар». Вокруг неё всегда крутились какие-то мужчины, явно уголовного вида, а сама она работала уборщицей в одной из организаций поблизости. Она пила, курила, приводила домой случайных мужчин, и устраивала с ними пьянки. Три года назад у неё в доме уже случилась трагедия: двое из её собутыльников поссорились и один пырнул другого кухонным ножом. Тогда она проходила по делу как свидетель. Теперь она – потерпевшая, но ей уже всё равно.

 

Денис слушал молча, пытаясь представить себя на месте Павла.

— Вот что я думаю… — грустно говорил Паша, попивая пиво. – Какие же мы все-таки сволочи!

— Ты о чём?

— О том. Тебе не кажется, что мы, русские, заперлись в своих четырёх стенах и ничего, что происходит за ними, нас не волнует?

— Подожди-подожди. Тебе что – жалко эту алкашку, которая связалась с уголовниками?

— А вот жалко! – Паша хлопнул себя по коленке. – Какие-то мы все… равнодушные! Ведь никто ей не сказал, что так жить нельзя! Никто не посмотрел на неё осуждающе. Каждый только думал: «это плохая женщина» и проходил мимо! Вот сам посуди — рядом с нами жила опустившаяся женщина, а мы ходили мимо и делали вид, что это нас не касается! Не у нас же в квартире это происходит!

Денис задумался. Он вспомнил о семейных скандалах, которые устраивает колченогий Василий, живущий в его дворе, о том, что весь двор это терпит уже который год, и никто никогда не решался заступиться за несчастную Катерину, которая терпит унижения и оскорбления практически у всех на виду.

— Ну вот такие мы… — сухо сказал Денис, прикладываясь к кружке.

— Все мы русские – чужие друг другу. Кого-то рядом обманывают – мы молчим: не меня же! Кого-то рядом грабят – мы молчи: не меня же! Кого-то рядом убивают – молчим: ну не меня же! А когда нападают на тебя самого – кричим, вопим, и удивляемся: почему никто не поможет?!

Пиво уже кружило голову Павла и он говорил медленно, заплетающимся языком. Весь его стыд выходил сейчас через пьяные размышления.

— Слушай, – неожиданно спросил Денис, — тебе что: стыдно?

— Да…

— А  ты весной на митинг в поддержку Шеина ходил?

— Ну да, ходил. Тогда там столько народа было!

— А я не ходил. Вот, наверное, поэтому ты терзаешься из-за этого случая, а я бы не стал.

— Понятно. – Павел отпил ещё несколько глотков. — И ты считаешь это нормальным?

— Что именно?

— Ну, что мы боимся вмешаться, когда видим какую-то несправедливость. Это нормально?

Денис пожал плечами:

— Для России – да!

Павел тяжело вздохнул:

— Вот, наверное, поэтому — мы и живём в дерьме…

Наступило молчание. И вдруг Денис заговорил. Заговорил спокойно, но настойчиво:

— Ну, а что ты хочешь? Вот вышел бы ты вчера – что было бы? Пырнули бы ножом и как зовут не спросили! Оно тебе надо? И каждый так думает! Потому, что в нашей стране – это норма, когда тебя могут убить и никто из окружающих даже ухом не поведёт. Все хотят жить, и жить не «абы как», а спокойно! Вот ты ходил на этот «Шеинский» митинг… и что? Он чего-нибудь добился? С Москвы приезжали! С других регионов! Чем это закончиолсь? В конечном итоге — он проиграл! И так везде! И в политике, и в жизни! Вот все знают, что у власти – воры, но менять одних воров на других никто не хочет! И это правильно! Свергнув одних воров – мы приведём к власти других, и нет никаких гарантий, что новые воры будут менее алчные, чем предыдущие!

— Почему так?! – затряс руками Павел.

— Да потому! – Денис захмелел, а потому – говорил без «тормозов». — Судьба у нас такая: то монгольское иго терпели, то самодержавие, то коммунистов!  И к коррупции  приспособимся! Революцию?! Да мы тогда будем жить не просто «в дерьме», а много хуже! Сейчас хоть что-то имеем, а представь, что начнётся смута?! Власть ворует? Да так всегда было! И при Петре Первом, и даже при Иване Грозном… всегда власть воровала!  И при Брежневе тоже воровали! Мы, русские, всегда выживали потому, что жили по принципу: «власть — сама по себе, а я — сам по себе»! И это правильно! Ты что думаешь – придёт новая власть, которая воровать не будет?! Да не будет этого! Любой, кто рвётся к власти — рвётся к «кормушке». Но представь: если не за Путина, то за кого голосовать-то? За Зюганова?! Да у него уже старческий маразм! За этого клоуна Жириновского?! Или за слабовольного Миронова?

— За Прохорова… — пытался вставить Паша.

— …или за этого олигарха — Прохорова?! Он уже наворовал, теперь других этому учит! За кого голосовать? Только за Путина. Другого не дано. Да другого и быть не может! Пойми, что они там, наверху, сами решают, кто будет президентом, кто – губернатором, а кто мэром. Вот они дали тебе на выбор: либо этот адекватный, либо выбирай из нескольких других, но «дурачков». И куда ты денешься? Ты перед выбором: либо так, как вчера, либо намного хуже!!! Так что… сиди в своей мастерской,  вырезай сувениры и помалкивай.

 

6.

 

Дядя Миша не чувствовал себя стариком. Его жизнь летела на всех парах и задумываться о времени ему было некогда. То завод, то кооператив, то частные фирмы – везде он был нужен, и везде ждала его работа. По профессии был он сварщик, и сварщик очень не плохой. А потому был он всегда востребован. Работал на судоремонтном заводе, на стройке, работал, что называется «сам на себя» — купил сварочный аппарат и варил – кому гаражные ворота, кому навес, кому тренажёр мышцы качать. Порой бывало – дома-то появлялся, чтобы поужинать и спать. И не заметил, как сын вырос, как жена состарилась, как стали приходить в гости внучки-близняшки – Оля и Света, сначала «мелкие», потом подростки, а потом налились девичьей красотой, «оневестились», и одна за другой повыходили замуж.

И вот ему уже шестьдесят семь…

И вот уже внучка Света сама в «положении», и вот-вот должна родить ему правнука…

 

Невысокий, плотный, с увесистым брюшком, совершенно лысый, дядя Миша был из тех мужчин, про которых люди говорят: «он как пчёлка – вечно в заботах, вечно в делах»! И, хотя уже семь лет, как был он на пенсии, но не сиделось ему дома ни дня. Не мог он без дела. Поначалу, оформив пенсию, дядя Миша решил: буду сидеть дома, нянчиться с внучками, приведу в порядок дом, куплю дачу. Но просидев дома три месяца понял: не может он без работы. Скучно ему. Два года проработал в ЖЭКе сантехником, благо – дело знакомое — а когда ликвидировали контору, устроился в частную строительную фирму сварщиком.

Как быстро пролетело время…

Когда началась «перестройка» и ввели «сухой закон», не стало в магазинах ни вина, ни водки.  Лишь в посёлке Советском (ближний свет) был магазин, в котором с двух часов дня продавали спиртное. Да его тогда особо это и не касалось: нет водки – и не надо. Днём работал на заводе, вечером обязательно ждала его какая-нибудь «левая» работа: кому кран поменять, кому на даче трубы для полива проложить…

А потом увлеклась молодёжь (да и не только молодёжь) «культуризмом» — атлетической гимнастикой. В магазинах тренажёров и гантелей не было (в то время в магазинах вообще мало что было), вот и варил он из уголков и водопроводных труб приспособления, чтобы качали люди мышцы, следуя моде. А сам он… сам он только посмеивался над ними: не железками сила прибавляется, а трудом!

Однажды, один из «заказчиков» — комсомольский работник – предложил ему перейти в его строительный кооператив. И бросил дядя Миша свой завод, на котором к тому времени проработал более десяти лет и стал работать в кооперативе, получая за свою работу такие деньги, что другим и не снились. Работали по частникам, а частники имели привычку: за хорошую работу «угощать» водкой или коньяком. Обычай такой был: сделанное надо «обмыть», что бы долго прослужило. Вот тогда-то и пристрастился наш дядя Миша к горячительному.

А дальше… дальше он почти и не помнил. Сын закончил школу, отслужил в армии, женился и уехал жить к жене. А он всё работал и пил, пил и работал. Все девяностые прошли для него как пьяный сон.

Было время, когда он пил по-черному. Денег было много, часть отдавал жене, а часть пропивал. Пропивал, что называется, безбожно – на несколько дней, а то и недель уходил в запой, и только и делал, что пил да спал. Пока деньги в кошельке не кончались, после чего он, что называется «просыхал» и снова работал, зарабатывал, копил… чтобы потом, вновь всё пропить. Так продолжалось год за годом, пока не закодировался. Так таки взял – и закодировался. Была в Астрахани «бабка», которая кодировала от пьянки. Многие её знали, многие к ней приходили. Вот и дядя Миша однажды собрался духом и пришёл к ней. Закодировался на год, но когда прошёл срок – пить он так и не начал. И вот уже десять лет «ни капли в рот».

— Эх, сколько я потерял! – часто сокрушался он, памятуя о своих пьянках. – Ведь мог бы разбогатеть!

Но ему отвечали:

— Ничего ты не потерял! Радуйся, что провёл те годы в забытии, и не разбогател. «Лихие» то были времена.

 

Накануне вечером жена указала ему на лужицу в кухне. Осмотрев всё досконально, заметил дядя Миша, что протекает запорный кран под мойкой.

— Ладно, — сказал он себе. – Сейчас уже поздно, а завтра с утра поменяю. Делов-то на полчаса! Завтра как раз выходной, да и «шабашек» нет.

Когда на следующий день он проснулся, то поймал себя на мысли, что это утро какое-то особенное. В чём именно эта особенность, он понять не мог, но каким-то внутренним чутьём осознавал: это особенное утро особенного дня!

И завтрак прошёл как-то по иному, и когда он залез в свой сарай в поисках запасного крана, какое-то особое, незнакомое чувство стало наполнять его. И сосед, что курил на веранде напротив, показался каким-то особенным, не таким, как обычно. Да и всё вокруг – и утреннее небо, и кирпичная кладка дома, и деревянные переплёты окон, знакомые с детства, всё неожиданно стало каким-то милым и близким. А главное – он поймал себя на мысли, что видит всё это как бы со стороны.

Сняв старый кран под мойкой, дядя Миша вдруг обнаружил, что кончилась подмотка. Проклиная себя за то, что в его доме (это в его-то доме!) нет подмотки, он вышел во двор и увидел соседа Ильнура, маячившего в окнах веранды второго этажа.

— Ильнур! – обратился к нему дядя Миша. – У тебя лён есть? Или хотя бы «фумка»?

Ильнур выглянул в открытое окно и пообещал:

— Сейчас посмотрю. Оставалось вроде.

Дядя Миша поднялся к нему на второй этаж, и Ильнур вынес из квартиры початую катушку фум-ленты.

— Что? – усмехнулся Ильнур. – Всё другим, да другим, а себе не оставил?

— Да вот же… — тяжело вздохнул дядя Миша. – Вчера смотрю — на кухне лужа. Кран потёк. Я его как лет двадцать тому назад поставил, так и не смотрел туда. А время… оно своё берёт. Рано или поздно – всё приходит в негодность.

— М-да! – согласился Ильнур. Он хотел добавить: «И нам время придёт», но промолчал, как потом оказалось – очень правильно.

Заменив кран под мойкой, дядя Миша, подумал, что никуда сегодня идти не надо, и решил прилечь на диван. Просто прилечь, отдохнуть. То ли от возраста, то ли ещё от чего, но почувствовал он внезапно навалившуюся усталость. Вот только одну странность он заметил: какой-то «холодок» пробежался внутри него – от плеч, через грудь к животу и ушёл куда-то в ноги…

— Маша! – обратился он к жене.

— Что? – отозвалась она, выглянув из другой комнаты.

— Ты на базар сегодня не пойдёшь?

— Да нет. Я бельё замочила – стирать сейчас начну. А что?

— Да нет, ничего. Я, пока, прилягу.

— Хорошо…

И жена его, Мария Николаевна, стирала бельё, пока её муж мирно дремал на диване. Развесив на бельевых верёвках во дворе всю свою стирку, посудачив с соседкой и высказав пару «ласковых» слов соседу-алкашу – хромому Василию, который зачем-то вышел во двор совершенно пьяный, она вернулась в квартиру, зашла в залу, где на диване отдыхал её муж, и нашла его уже остывшим, с пеной на губах…

 

Никто во дворе не мог поверить в эту весть. Василий к тому времени был уже окончательно пьян и о смерти соседа узнал только на следующий день. А Денис ходил в гости к другу, где засиделся допоздна и о том, что дяди Миши не стало, узнал только по возвращении, встретив на веранде Ильнура, который тяжело вздыхая сидел на веранде, и грустно смотрел куда-то в небо.

Ильнур был поражён больше всех: утром он поделился с дядей Мишей мотком фум-ленты, а через пару часов узнал, что тот умер. Развешивая свои стиранные рубашки, видел спокойную тётю Машу,  мило разговаривавшую во дворе с соседкой, а теперь она потерянная и заплаканная, бродит по двору, всхлипывая и тяжело вздыхая.

И была одна странность. Пока соседки беседовали, Ильнур заметил странного типа, вошедшего в их двор. В чёрных брюках и черной рубашке, совершенно лысый, с папкой под мышкой, он степенно, не спеша, прошёл через весь двор от ворот до задней веранды, откуда через коридор можно выйти на другую улицу. «Он знает, что здесь проходной двор» — решил Ильнур. Вот только проходя через двор этот человек повернул голову и, взглянув на Ильнура, странно улыбнулся. И Ильнуру от этого стало не по себе.

Развесив свою стирку на бельевой верёвке, Ильнур зашёл в свою квартиру и только здесь понял, как знакомо ему лицо этого типа в чёрном. Определённо, он его видел раньше. И вдруг вспомнил! Ну, конечно же – много лет назад, накануне смерти матери, он вечером вышел на улицу, и увидел незнакомца, стоявшего под их окнами и разглядывавшего номер их дома.

— Кого ищете? – спросил тогда его Идьнур.

Но незнакомец в чёрной кожанной куртке, с абсолютно лысой головой, криво усмехнулся, и небрежно ответил:

— Я никогда не ищу!

«Да! – подумал Ильнур. – Это был он!»

 

7.

 

— Да ну вас… — говорил Ильнур своим мыслям, когда они начинали «свербить» его мозг изнутри. – Как прожил жизнь, так и прожил!

И действительно: не мог же он изменить прошлое. Будущее изменить он ещё надеялся, но прошлое…

Казалось, всего-то ничего надо сделать, чтобы стать преуспевающим и успешным. Вот только время шло, а ничего не менялось. Как не было у него денег, так и нет. Как жил он один в этой квартире, так и живёт бобылём.

«Деньги – что навоз: сегодня нет, а завтра воз!» — это, как он считал, было про него. Всякое было в его жизни. И сто рублей за один вечер проматывал в ресторане гостиницы «Лотос» (ещё в «Советские» времена), заказывая армянский коньяк и чёрную икру, и стакан дешёвой пшёнки на день приходилось варить – на большее просто не было денег.

И странно ведь: когда жил впроголодь, питался кашами, весил пятьдесят пять килограмм при росте сто восемьдесят – был здоров и весел, И никаких проблем с желудком или ещё с чем-то ещё не знал. А как стал покупать окорочка, сосиски, разные разносолы – то там заколет, то здесь заболит. И врачи стали находить проблемы то в желудке, то в печени…

А какие были планы на эту жизнь, когда он ещё учился в школе! Закончить десять классов и поступить в лётное училище. Стать лётчиком-истребителем и попроситься в отряд космонавтов. Мечты, мечты… Только в восьмом классе он понял: с такими оценками, и с таким здоровьем лётчиком, а тем более космонавтом, ему не быть. Даже поступить в девятый класс (а учился он в восьмилетней школе) особого желания не было — не давались ему некоторые предметы. Особенно математика. А потому, поступил он в ПТУ, где и среднее образование получил, не особо напрягаясь, и профессию столяра-плотника.

Потом была армия. И попал он в «доблестный стройбат», где согласно анекдоту, «солдаты настолько злые, что им даже автоматы не дают». Два года строил дома для офицеров в Приморье. За это время прошла Московская олимпиада, в которой он наивно мечтал участвовать, когда ещё учился в ПТУ, но так и не выбрал вид спорта.

После демобилизации – снова на стройку, в столярный цех при одном Строительно-Монтажном Управлении. Вот только через полгода после армии пришла в их дом беда – в аварии погиб отец, ехавший домой на такси. Из-за какого-то пьянчуги, который сел за руль грузовика в нетрезвом виде и на полном ходу протаранил «Волгу». Отец скончался сразу, водитель, который его вёз, ещё два дня пролежал в коме в реанимации, но не спасли. Виновник получил срок… С тех пор Ильнур люто ненавидел пьяных. Хотя сам трезвенником не был…

А что было дальше? «Перестройка» была в самом разгаре. Ильнур уволился с госпредприятия, стал работать в кооперативе, но тут заболела мать. В больнице ничего не говорили определённо, но было ясно – дело дрянь… Слишком поздно обратилась она к врачам. Была у неё проблема по женской части, о которой Ильнур, понятное дело, не знал. И вот оказалось, что опухоль разрослась…

К ним переехала её сестра, тётя Рамиля, чтобы ухаживать за ней, а Ильнур, чтобы поменьше бывать дома и не видеть страдания матери, стал подрабатывать по вечерам. Утром, когда он уходил, она ещё спала, а вечером, придя с работы, совершенно усталый, он присаживался к матери на край кровати и они подолгу беседовал. И всё она настаивала: женись, сынок, женись! Он обещал:

— Куда же я денусь, мама? Конечно, женюсь!

А она спрашивала:

— Неужели нет у тебя никого на примете?

— Нет, мама.

— Если есть – приведи, я хоть посмотрю. Хоть буду знать, на кого тебя оставлю!

— Нет у меня пока никого, — повторял он.

И она понимала, что даже, если есть у него невеста, не приведёт он её к умирающей матери. Но не это тревожило её больше всего. Был один секрет, который надеялась она унести с собой в могилу. И, когда не было Ильнура дома, она со слезами на глазах умоляла свою сестру, чтобы всё осталось в тайне. И та сдержала слово – Ильнур никогда не узнал правды. Через несколько лет и сама тётя Рамиля умерла, так и не сказав ничего Ильнуру. А больше никто об этой истории не знал. Так Ильнур считал, считает, и до конца жизни будет считать, что мужчина и женщина, воспитавшие его — это и есть его настоящие папа и мама. И не стоит вдаваться в подробности.

Она умерла тихо, во сне. Утром плачущая тётя Рамиля разбудила Ильнура и сообщила об этом. Для Ильнура, как и для остальных, это было ожидаемо, но почему-то он растерялся. С одной стороны он понимал, что для матери это благо – не будет больше мучиться, не будет просить вызвать «скорую», чтобы сделали укол. А с другой…

Всё обрушилось. Ушли в прошлое её неповторимые кайнары по праздникам, её заботы по дому, вечные хлопоты о нём… ушёл её мир, её рассказы о послевоенной Астрахани, о её жизни в селе. Ушёл в прошлое ЕЁ мир, и ЕГО мир с ней. Вдруг совершенно отчётливо он понял, что все воспоминания о детстве, отрочестве и юности превратились в именно воспоминания. Своим уходом, мать поставила барьер между прошлым и будущим. Да, он был уже взрослый! Но, пока была рядом мать, он не ощущал разрыва между своим детством и взрослой жизнью. Всё как-то плавно переходило из одного в другое. А теперь вдруг резкий скачёк. Нет мамы — и нет связи с прошлым.

После похорон Ильнур взял отпуск. Было это как раз в начале зимы, работы не особо много. А работал он тогда в строительном кооперативе, который занимался ремонтом частных квартир. Зарплата была приличная, но в магазинах,  что называется, «хоть шаром покати»! Страна разваливалась, Он сидел дома весь декабрь, ожидая начала «шоковой терапии», питаясь рисом и макаронами по талонам.

Однажды, когда он не отгулял ещё и половины отпуска, к нему зашёл в гости его старый знакомый по имени Олег, с которым Ильнур когда-то работал в СМУ сразу после армии. Буквально за несколько дней до этого, он случайно встретился с ним на улице, поговорил, оставил свой адрес… и вот Олег выполнил своё обещание – зашёл. Зашёл не один, а с каким-то бородатым мужиком лет сорока.

— Вот!  Это – Роман! — представил он своего спутника. – Он предлагает очень хорошую работу!

Роман – высокий, худощавый, просто, но со вкусом одетый, стал рассказывать идеи своего бизнеса. Он долгое время проработал на опытно-экспериментальной мебельной фабрике, и теперь загорелся идеей производства «эксклюзивной» мебели из натурального дерева. Ему уже обещали помочь с арендой столярной мастерской, с лесом, в том числе – ценных пород. Он набирал столяров.

Всё, что услышал от него Ильнур, было похоже на сказку. Роман расписал такие перспективы, что голова могла закружиться. Вплоть до того, что их мебель будут выставлять на аукционах «Кристи» и «Сотсби»!

На следующий день Олег зашёл один и спросил:

— Ну как? Будешь у него работать?

Ильнур махнул рукой:

— Слишком «сладко» он всё рассказывает. Хотя… если хотя бы десять процентов от того, что он обещал, сбудется – это уже очень хорошо.

— Так будешь или нет?

Ильнур помолчал, и выдал:

— Буду. А там посмотрим.

Впоследствии оказалось, что даже и этих десяти процентов не сбылось. Из кооператива Ильнур ушёл, а на новом месте (у Романа) так и не сложилось: мастерскую в аренду не сдали, лес не привезли, документы не оформили и т.д. и т.п. До весны Роман кормил обещаниями («вот-вот, завтра-послезавтра»), а в конце марта Ильнур плюнул на этого «деятеля», и устроился в Деревообрабатывающий цех мебельной фабрики, где и проработал до середины девяностых. Затем был долгий период «мотания» по частным «столяркам», строительным фирмам, где он научился и штукатурить, и шпатлевать, и красить, и многому другому, пока, в конце концов, не устроился в одну организацию рабочим по зданию.

 

8.

 

Ильнур любил по вечерам гулять по набережной Волги. Всегда любил. Вот только после 450-лнтнего юбилея города, когда набережная была перестроена, он бывал здесь всё реже и реже. Не нравилась она ему теперь. Стала какой-то «голой», пустынной. Вроде бы красиво, а вот без души. Сразу было видать, что тот, кто проектировал и перестраивал любимую всеми горожанами Семнадцатую пристань, делал это без любви к городу. Не вложил он душу в своё творение, и это бездушие так и воплотилось в камне. Не Астраханец это был, не Астраханец!

Воскресным вечером Ильнур решил прогуляться по Семнадцатой пристани, и встретил одного очень разговорчивого человека. Человек был немного пьян и искал собеседника. На вид ему было за шестьдесят, но оказалось, что больше. Попросив сначала закурить, потом спросив Ильнура откуда он, чем занимается, как зовут, прохожий завёл разговор — стал рассказывать о себе, о своей жизни, а главное – поведал множество историй.

Звали его Владимир Иванович. Невысокий, коренастый, чрезвычайно живой, он сыпал шутками и прибаутками. Всю жизнь прослужил он прапорщиком на военном аэродроме в Приволжье. Ещё во времена перестройки вышел на пенсию.

– Был у нас подполковник, – рассказывал он. – Лётчик-испытатель, освоил чёрт его знает сколько типов самолётов! «Ас» одним словом. Высший пилотаж для него – как для нас в футбол играть… ты в футбол играешь? Нет? Ну да ладно! Так вот… была у него машина – «Запорожец». И попал он как-то в аварию. В аварию дурацкую – обгонял автобус, а там «КамАЗ» выезжал. Вот он со всего маха в него и въехал! Слава Богу – жив остался. Так вот – когда потом у него спрашивали: как же это ты так глупо в аварию попал? Ведь лётчик первого класса, столько опыта, награды, грамоты… А он отвечает: «Да я и сам не пойму! Автобус обгоняю, смотрю – «КамАЗ» выезжает… Ну я даю полный газ, штурвал на себя… Вот верите, – говорит, — за секунду до столкновения понял, что ЭТО ЖЕ НЕ САМОЛЁТ!!! И так смешно стало! Так я со смехом в «КамАЗ» и впечатался!»

Дойдя до «Стрелки», Владимир Иванович оглядел то, во что превратилась набережная после празднования юбилея города, и посетовал:

— Да-а! Теперь здесь не покупаешься!

Ильнур вспомнил, как много лет назад, в начале 90-х, у него появился друг, с которым они каждый вечер ходили сюда купаться. А Владимир Иванович толкнул его в плечо внешней стороной ладони и сказал:

— Кстати, насчёт вот этой «Стрелки»! Случай у нас был! Ещё в Советские времена. Служил у нас один прапорщик. Как-то летом был он в гостях у одного товарища, вон там, на Максима Горького жил… засиделся, да видать перебрал лишнего. Не так, чтобы вообще идти не мог, но был «хорошенький»! И поплёлся он среди ночи домой. А жил он на Савушкина. Так вот, проходя мимо «Стрелки», решил он искупаться. Разделся на берегу, форму аккуратно сложил, да и вошёл в воду. Туда поплыл, сюда… вернулся на берег – а одежды нет! В одну сторону прошёл, в другую – нет и всё! «Ну, — думает, — пацаны спёрли!» И в одних трусах попёрся домой, на Саушкина. Ночь, никто не видит. Тогда по ночам все спали, не то, что теперь! Так вот! Утром патруль милиции находит на берегу аккуратно сложенную форму, а в воде никто нет. Ну, ясное дело – кто-то ночью купался, да и утонул. В кармане нашли документы, сообщили в часть, вызвали водолазов. В части расстроились, вызвали его друга, тоже прапорщика, и сказали: так мол и так — езжай, сообщи жене. Деньги на похороны начали собирать. Друг этот приезжает к нему на квартиру, звонит в дверь, а открывает ему сам «покойник»… Потом оказалось: он когда плавал – берега перепутал. Приплыл на другой берег, и там свою одежду искал. А по пьяне-то и не заметил!

— А у вас там самолёты? – спросил Ильнур.

— Да!

— И спирт?

— И спирт.

— Воровали?

Владимир Иванович засмеялся:

— Вот послушай! – и поведал новую историю: – Был у нас один прапорщик, который заведовал складом. Вечно был «под мухой». И все понимали, что пьёт он тот спирт, который для самолётов, а поймать не могли! Спирт хранился в большом баке, с точной градуировкой… знаешь, что такое «градуировка? Ну так вот. Проверяли – всё сходится: и объём, и плотность. А этот прапор – постоянно пьян! На анализы спирт из бака отправляли – нет, не разбавлен, даже на доли процента. И объём – точь-в-точь. А прапор пьян! Так он и ушёл на пенсию, а секрета его никто и не раскрыл. И только потом, когда командир части, тоже уже на пенсии, встретив этого прапорщика на улице, спросил его: «Ну, дело в прошлом, скажи хоть сейчас, как же ты умудрялся тогда и спирт пить, и чтобы никто не заметил?!» Тот сначала мялся, изворачивался, а потом признался: «Да всё просто! Сливаешь из бака, скажем сто грамм спирта, а потом в презерватив наливаешь ровно столько же воды. Завязываешь его и протискиваешь в бак. И объём тот же, и спирт не разбавлен. А бак-то большой, сварной! Когда внутрь заглянут? Да и заглянут ли вообще!» Сейчас не знаю, что с этим баком. Но сам посуди – по сто грамм в день – это тридцать шесть с половиной литров в год. За двадцать лет – семьсот тридцать литров. Это на семитонный бак – пустяк.

Тут и Ильнур вспомнил и свою историю:

— Слышал я про одного такого «деятеля» — бензин воровал. Работал он на бензовозе. Вот ему зальют в цистерну бензин, все дырки опечатают, и едет он по назначению, где всё сливают до капельки. А он ведро бензина с каждого рейса имел! – и, увидев непонимающее лицо Владимира Ивановича, пояснял: — В автоцистерне у него стояло ведро! Как наполняли бензином – оно тонуло там, когда сливали – в ведре оставалось. Он по дороге назад заезжал домой, открывал люк — пломба уже была снята – доставал ведро и переливал бензин в свою канистру!

 

9.

 

Он целыми днями с озабоченным видом ходил по улице около своего дома взад-вперед. Его лицо было не просто серьёзно – со стороны казалось, что он решает какую-то глобальную проблему. И в какой-то степени это было именно так: он спасал человечество, родной город, своих соседей и свой дом от монстров, живущих под землёй, и ищущих только повода, чтобы вылезти наружу и захватить мир. Несмотря на жару, на нём была меховая телогрейка и вязанная зимняя шапка. Июльская жара была ничем по сравнению с той угрозой, которая грозила людям: там, под землёй засели «уродливые твари», что вынашивают планы по порабощению человечества.

Звали его Стасом, и было ему уже сорок лет. Но понятие возраста к нему не относилось. Вся его жизнь – это постоянная борьба с подземными монстрами, что угрожают и ему, и его матери, и соседям, и всем-всем-всем! Зимой он чувствовал себя лучше, но летом, когда приходилось снимать тёплую одежду, ему казалось, что он совершенно не защищён от этих подземных жителей. И поэтому, он одевал на себя как можно больше.

То, что другие люди не осознавали опасность, которую таят в себе подземные монстры, для Стасика было естественно – люди погрязли в своих заблуждениях, ослепли, потеряли бдительность. Им невдомёк, что рядом с ними из-под земли высовывается жало монстра и, вертясь в разные стороны, ищет очередную жертву, чтобы впиться в неё и высосать все соки. Они не знают, а он…

Он знает. Знает этих подземных чудовищ, их привычки, повадки. А главное – как от них уберечься! Надо время от времени отпрыгивать в сторону, а лучше – забраться на какую-нибудь возвышенность. Скамейку, большой бордюрный камень, залезть на дерево или запрыгнуть на первые ступени лестницы. Можно просто подпрыгнуть два раза на одном месте, а на третий отскочить в сторону. Вот только он-то это знает, а остальные люди нет! Он защищён, а другие беззащитны! И спасти их – основная его задача.

Поэтому он каждый день ведёт борьбу с подземными монстрами, громко читает заклинания, уничтожает их вырвавшиеся на поверхность жала. Часто можно было видеть, как он, пригнувшись к земле, и угрожающе разведя руки и поплёвывая на асфальт, издавал примитивные звуки. Или взобравшись на нижний сук дерева, лупил оттуда по земле набранными за пазуху камнями и в сердцах посылал всякие проклятия подземным чудовищам.

Лишь его мать, тётя Света, имела какое-то влияние на Стасика. Вот только вылечить его не могла. И никто не мог. Два раза в год – весной и осенью – Стасик ложился в больницу. Проведя необходимые процедуры, и накормив лекарствами, врачи-психиатры возвращали его домой, но сделать из него нормального человека было невозможно. Лекарства только успокаивали его, но не прибавляли интеллекта. Он жил в своём мире, полном скрытых под землёй чудовищ. И инвалидность его была пожизненной. Впрочем, врачей винить в этом нельзя – наука ещё не научилась вылечивать от этой болезни.

«Тяжкий крест я несу! — говорила тётя Света соседям. – Послал мне Бог сына, больного на голову! Сама виновата – пить надо было меньше!»

Она уже давно не пила. Не пила с тех незапамятных времён, когда появился Стасик, но остались у неё обвислые щёки, тёмное лицо, и полузакрытый левый глаз. Вся её жизнь превратилась в заботу о сыне.

И тётя Света в тайне, по-хорошему, завидовала своему соседу – хромому Василию, который родил со своей первой женой детей – дочь и сына — ещё до того, как впал в беспробудное пьянство. Дети давно уже выросли, обзавелись семьям, народили ему внуков. А он, кажется, и забыл, что есть у него здоровое потомство.

Она помнила ещё водку по два восемьдесят две. Шумная компания, которая собиралась у неё в старом и убогом домике, что остался ей от горе-родителей – также беспробудно пропьянствовавших всю свою жизнь, состояла из уголовников и «алкашей». Работала она не далеко – на «Болоньей» фабрике уборщицей производственных помещений. Получала мало, но хватало, чтобы заплатить за квартиру, купить  хлеб, макароны и картошку. Да ещё оставалось на водку или дешёвый «Портвейн». Впрочем, алкоголь, в основном, приносили её «друзья».

Много мужчин побывало в её доме. Всех она и не припомнит. Но был один, которого она приметила сразу, и любила долгие годы, как только может любить сердце вечно пьяной женщины. Он появился в году семьдесят пятом – на вид «неказистый», невысокий, с залысиной, но всё же — какой-то «не такой», «не как все». Все другие были брутальны и некультурны, а Пётр (так его звали на самом деле) даже ни разу не обронил матерного слова. Впрочем, по имени его никто никогда не звал – все называли его по кличке – «Артист». Как оказалось, он действительно долгое время проработал в Астраханском Драматическом Театре актёром, но из-за пристрастие к алкоголю, его из театра «попросили». Он работал в доме культуры, вёл драмкружки в школах, но пил и потому опускался всё ниже и ниже. Семьи у него не было (так и не завёл), жил с престарелой матерью в «хрущёвке» на Привокзальной площади. И неделями пропадал у неё в доме вместе с другими своими собутыльниками.

Тётя Света была уверена, что именно от него она родила Стасика. Хотя…

Многое ли она помнит о том времени? Сколько опустившихся мужчин прошло через её дом!? Грузчики, дворники, «временно не работающие»… всех не упомнишь! И что было с ней, когда она совершенно пьяная ложилась спать, а собутыльники продолжали пьянствовать? С кем засыпала, с кем просыпалась?

И вот однажды, она поняла, что беременна. Образ жизни её не изменился, но она начала ждать. Ждать того природного чуда, о котором мужчины мало думали, а женщины всегда ждали. И родился Стасик.

Скоро стало ясно, что мальчик отстаёт в развитии и врачи поставили страшный диагноз. К тому же, тётя Света попала больницу с инсультом. А когда выписалась, нашла в себе силы закрыть свой дом для собутыльников и посвятила себя сыну. С тех пор её никто не видел пьяной. А сын раз в полгода ложился в «Покровскую Рощу», где его снова, в который раз, наблюдали врачи, а брутальные медсёстры кололи лекарства. Впрочем, всем было ясно, что вылечить его нельзя.

 

10.

 

Ильнур приходил на работу ровно за пять минут до официального начала – без пяти девять. Но он не был первым — дворник (и, по совместительству – садовник) Станислав Васильевич уже давно сидел в «бендежке», заранее ставил чайник и, вместе с сантехником Владимиром Петровичем (которого все называли «дядя Вова») готовился с утра «чайкануть» с Ильнуром и электриком Виталием Иванычем. Так начинался их день: они сидели вчетвером у себя в небольшой комнате на первом этаже рядом с элеваторной, пили чай, разговаривали на разные темы… и наблюдали в окно, выходящее во внутренний двор, как сотрудники их учреждения один за другим приходят на работу. Только через полчаса, а то и больше, их вызывала к себе Нина Петровна – заведующая хозяйственной частью – чтобы отдать распоряжения.

 

Утро понедельника началось так же, как и другие рабочие дни. Когда Ильнур появился в «бендэжке», чайник был уже готов, Станислав Васильевич сидел на своём привычном месте за столом, а дядя Вова, кряхтя по-старчески, переодевался в соседней комнатушке. Оба они – и Станислав Васильевич, и дядя Вова — были уже на пенсии, но ни тому, ни другому не сиделось дома, на покое.

Ильнур знал, что дорабатывает последнюю неделю. Заявление на отпуск уже подписано, ещё немного – и он на четыре недели свободен от своей работы. И в самую жаркую пору лета будет сидеть дома, под кондиционером, смотреть телевизор или «лазить» в интернете. А главное – вставать не утром, а перед обедом. Так ему всегда хотелось… вот только — никогда не получалось: его отпуск – это череда сплошных «шабашек».

— Садись, «чайкани» перед работой! – приветствовал Станислав Ильнура и, здороваясь с ним за руку, чуть привстал.

Ильнур пожал руку ему, потом выглянувшему из соседней комнаты дяде Вове, и сел на свой стул с краю, рядом со Станиславом Васильевичем. Его любимая кружка наполнилась чаем, а дворник пододвинул к нему пакет со сладостями:

— Угощайся. У моей вчера день рождение было.

Обычно, в печеньках и карамельках в их «хозбанде» (как называли их бригаду остальные сотрудники учреждения) недостатка не было: чаще всего – они складывались, и Ильнур (как самый молодой) шёл в соседний магазин за заваркой, карамелькой и печением. Но иногда, кто-нибудь приносил из дома.

У электрика Виталия Ивановича была своя отдельная комнатушка, в которой он переодевался, хранил свои инструменты, запасы электропроводов, ламп и принадлежностей. Был у него стол, на котором он чинил светильники и другие приборы, была даже банкетка, на которой он в обеденный перерыв любил подремать. Он мог бы спокойно «чаёвничать» и у себя, как это делал прошлый электрик, но Виталий Иванович не любил уединения. Тем более, что остальные ребята из «хозбанды» внушали ему дружескую симпатию – среди них не было алкашей или «наркотов», бывших уголовников или «с тараканами в голове». Ему нравился коллектив, и каждое рабочее утро он, переодевшись в своей комнатушке, с радостью приходил в общую «бендэжку», чтобы «чайкануть» вместе со всеми. Вот и сегодня он вошёл в комнату почти следом за Ильнуром, поздоровался со всеми за руку, налил в «сиротский» бокал чаю и сел на своё привычное место.

Виталий Иванович был старше Ильнура, но моложе Станислава Ивановича и дяди Вовы – до пенсии ему оставался всего год. Но никто не давал ему пятьдесят девять лет. Плотный, круглолицый, с румянцем на щеках, вечно в хорошем настроении, он выглядел намного моложе.

— Что у нас сегодня намечается? – спросил Ильнур, прихлёбывая свой чай.

— Сейчас Нина Петровна скажет, – ответил Станислав Васильевич, потянувшись за новой порцией кипятка. Он пил чай исключительно из пиалы, поскольку долгое время жил в селе среди казахов и гордился тем, что перенял многие их традиции.

Вышедший из соседней комнаты переодевшийся в робу Дядя Вова сразу включился в разговор:

— Сейчас она всем работу даст…

— Да я после обеда отпроситься хотел: у нас в субботу сосед умер – в два часа сегодня вынос… – рассеянно сообщил Ильнур и, глядя на дядю Вову, добавил: — Тоже, кстати, сантехником был.

— И сколько ему было? – спросил дядя Вова.

— Шестьдесят семь.

— Ну… — потянули все, кроме Ильнура. – Хороший возраст. А от чего?

— Просто, прилёг отдохнуть – и умер. Говорят – «острая сердечная недостаточность»!

— Да что там! – вдруг махнул рукой Виталий Иванович. – У меня сосед два года назад умер. Три месяца до пенсии не дожил! И тоже сказали — сердечная недостаточность! Пил по-чёрному! Как его «Судостроительный» развалился, так он и не мог другую работу найти. А был-то он фрезеровщиком! Пристроился в одну контору на «подай-принеси», ну и начал пить!

— Так твой сосед тоже пил наверное? – спросил Станислав Васильевич у Ильнура.

— Да… в последнее время – нет… – пожал плечами Ильнур. — Было время, что «не просыхал», но потом закодировался! Мужик-то работящий, «с руками».

— Ну… — махнул рукой Виталий Иванович, — сейчас многие мужики не доживают до пенсии. Да вот у меня друг был. В сорок два умер.

— Да-а-а-а! – потянул дядя Вова, — сейчас до пенсии дожить – это для мужика редкая удача.

— Значит ты у нас — «удачный», — улыбнулся Виталий Иванович.

Из всех присутствующих, дядя Вова был намного старше всех. Даже Санислав Васильевич, которому до пенсии оставалось всего два года, был намного моложе его. В свои семьдесят два, дядя Вова был ещё очень «живым» и выглядел много моложе своих лет. Высокий, тощий, словно никогда не ел досыта. Такой же была и его жена – тоже высокая (чуть ниже мужа) и тощая женщина. Ильнур видел её один раз, когда она пошлым летом приходила к мужу на работу по каким-то делам.

Жил дядя Вова в пригороде, в частном деревянном доме, с огородом и фруктовыми деревьями во дворе. Жил с женой и младшей дочерью, которая только что закончила школу. Старшая уже двадцать пять лет, как вышла замуж и уехала из родительского дома в Волгоград, откуда родом был её муж. Изредка она приезжала в Астрахань, сначала — чтобы показать ему его внука, а потом просто проведать родителей и младшую сестрёнку, которая была на восемь лет моложе её сына.

Все вокруг удивлялись: как это дядя Вова с женой родили дочку в таком возрасте?! И главное – зачем? Когда она появилась на свет, ему было уже пятьдесят пять лет, а его жене – на четыре меньше. «Это мой последний привет будущему» — шутил дядя Вова, когда разговор заходил о его дочери.

 

— Ну что? Пора! – Станислав Васильевич взглянул на наручные часы и поднялся. Все последовали его примеру – в половине девятого их ждала в своём кабинете заведующая хозчастью.

Нина Петровна – крупная женщина, высокая и строгая, обременённая не столько семьёй, сколько своей работой по хозяйственной части. Все знали, что её муж работал в милиции и погиб при задержании опасного преступника. Поэтому, никто не удивлялся её крутому, но справедливому характеру. Завитые «химкой» обесцвеченные волосы, несуразная для женщины фигура с широкими плечами и узким торсом, придавали ей устрашающий вид. Что называется – издалека было видно, что это начальница.

Когда бригада техобслуживания вошла в её кабинет и расселась по стульям, Нина Петровна, восседая за своим столом, оглядела всех строгим взглядом и спросила с долей юмора:

— Ну? Как провели выходные? Всё нормально? «Жертв» нет?

Все улыбнулись.

— Все на месте! – констатировал дядя Вова.

Нина Петровна начала перебирать какие-то документы и Ильнур, воспользовавшись паузой поднял руку.

— Что? – спросила его НинаПетровна.

— Мне надо после обеда отпроситься. На похороны.

— Кто умер?

— Сосед. Его жена попросила помочь. В два часа вынос.

— Ладно — с обеда пойдёшь. А до обеда будешь помогать Владимиру Петровичу. Кстати! – она посмотрела на дядю Вову. – Скоро будет опрессовка системы, надо освободить элеваторную. Там у нас что? Старые рамы, линолеум, который мы сняли с кабинета программистов… что ещё?

— Да многое, – пожал плечами дядя Вова. – Шкафы списанные.

— Старые светильники, которые мы заменили на современные, – добавил Виталий Иванович.

— Всё выкинуть! – приказала Нина Петровна.

— Выкинем… – пожал плечами дядя Вова. – Сами же велели не выкидывать: а вдруг пригодится…

— Весь хлам выкинуть! – жёстко настояла Нина Петровна.

Виталий Иванович вдруг засмеялся.

— Ты чего? – толкнул его в бок дядя Вова.

— Да анекдот вспомнил. – Виталий Иванович сел поудобнее и рассказал: — Едет по дороге эстонец на машине. Видит: на дороге коровья лепёшка. Он останавливается, выходит из машины, заворачивает в пакет коровью лепёшку и говорит: «Приг-годит-тся!» Через год этот эстонец снова приезжает на своей машине на это же место, выкидывает из окна абсолютно сухую коровью лепёёёшку и говорит: «Не приг-годил-лоось!»

Все засмеялись. Особенно – Нина Петровна: она залилась таким добродушным смехом, что от её «начальствующего» вида не осталось и следа.

— Ну ладно! – сказала она, и обратилась к Станиславу Васильевичу: — В «дворницкой» тоже надо будет убраться. Посмотрите, что там лишнее.

— А что там может быть лишнего? – Пожал плечами Станислав Васильевич. – Лопаты для снега, шланги, мётла – вот всё, что там есть!

— Хорошо. – Нина Петровна оглядела всех, подумала и сказала: — Тогда, все по своим местам.

Она только старалась казаться строгой, на самом деле – это была очень добрая женщина. Подчинённые любили её, прежде всего за то, что она всегда с пониманием относилась к их проблемам, и никогда не отказывала в просьбах. Единственное, чего она не переносила на дух – это пьянство. Если кто-то из её работников появлялся на работе в нетрезвом виде – увольняла без разговоров.

Так случилось с прошлым электриком – Сергеем — молодым, двадцатипятилетним парнем, весёлым и компанейским. В один прекрасный понедельник он вышел на работу после «бурной ночи». Не выспавшийся, страдающий от помелья, он не последовал совету своих товарищей — отпроситься домой, и проспаться. Он просто сбегал в соседний магазин и, купив «чекушку», «полечился» по-своему, надеясь, что никому из начальства на глаза не попадётся. Ан нет! Нина Петровна его «спалила» и отправила домой со словами: «Завтра поговорим!» Она хотела поговорить с ним с трезвым, сделать ему строгое предупреждение, но…

Но вместо того, что бы, как советовал Станислав Иванович, выпить пива и проспаться, Сергей напился водки. И на следующее утро, он уже не смог удержаться, что бы снова не принять «на грудь», и в порыве пьяной бравады явился на беседу к Нине Петровна. Та, недолго думая, вызвала врача, которая составила акт освидетельствования, и Сергея уволили по статье.

К тем же, кто радиво относился к работе, Нина Петровна была очень благожелательна: ходатайствовала перед начальством о премии для своей бригады, а главное – понимая, что зарплаты всегда не хватает, находила ребятам возможность подзаработать на стороне. У неё было много знакомых, которые нуждались в помощи то электрика, то сантехника, то плотника, и она с радостью сводила их со своими работниками. В итоге, ребята имели дополнительный доход, работая по вечерам или в выходные.

 

11.

 

Работал в их организации шофёр по имени Рахмет. Обычно, он либо дремал в своей машине, либо сидел в «шоферской» с другими «водилами», либо слонялся по двору, оглядывая растущие на территории фруктовые деревья и лакомясь поспевшими плодами. Но иногда он наведывался и в бендежку «хозбанды». Рассевшись на свободном стуле, он свысока оглядывал всех и начинал о чём-нибудь рассказывать, совершенно не интересуясь: слушают его или нет.

Практически никто этого «товарища» не мог терпеть в беседе. Было ему пятьдесят семь лет. Он дорабатывал до пенсии, которую ждал с нетерпением. Работал он на служебной «семёрке» — возил главного бухгалтера то в казначейство, то в банк, то ещё куда. Кроме него были и другие шофера: Сергей возил директора организации на «хундай-сонате», Вадим — на грузовой «Газели». И все они как-то сторонились своего товарища – Рахмета.

Когда Виталий Иванович в прошлом году устраивался к ним на работу, он, ожидая Нину Петровну для беседы, сидел в курилке, и долго беседовал с Рахметом. На следующий день, когда Виталия Ивановича уже приняли на работу, и он зашёл в бендежку знакомиться с «хозбандой», вдруг спросил у всех:

— А вот этот водила, который на «семёрке» — он что… не в себе?

Все улыбнулись, а Станислав Васильевич засмеялся от души:

— Тебе понравилось?

— Вот это у него тараканы в башке!!! – искренне и, чуть ли не шёпотом, закатив глаза, поделился тот своим мнением.

Ильнур его понял сразу – когда он в первый раз «побеседовал» с Рахметом, тоже был «в непонятках» — то ли тот шутит, то ли действительно верит во всё это?

Много лет назад Рахмет попал в тяжелейшую аварию. На своей «Шкоде-октавия» он, на скользкой дороге, выехал с трассы. Машину несколько раз перевернуло, но он остался жив. Правда, «поламало» его здорово!

— Я ещё в больнице раздумывал: почему такое случилось? – рассказывал Рахмет. – И понял: это потому, что я был далеко от Бога! Вот как только я чуть «оклемался», пришёл в церковь и крестился.

— А почему не в мечеть? – спрашивали у него. – Ты же татарин!

— Ну… там мне не понравилось: неизвестно – кому молиться. Вот в церкви всё определённо: за здоровье молись этой иконе, за удачу – этой, за семейное счастье – этой! Вот это мне нравится – всё определённо, всё конкретно!

Свою служебную машину он обвешал иконками, а в «бардачке» непременно лежал «Новый завет». Кроме того, время от времени он рано утром (когда никого, кроме охранника нет) приходил на работу с банкой «святой воды» из церкви, и кропил ею автомобиль, приговаривая какие-то молитвы. Кропил и снаружи, и изнутри.

— Это для того, чтобы «чёртики» не поселились в моей машине! – объяснял он тем, кто каким-то образом про это узнавал.

— А что за «чёртики»? – спрашивали у него.

— Ну, это такие… «сущности»… понимаешь? Они энергию высасывают у человека. Да я их чувствую — они на каждом шагу нас подстерегают! Вот веришь или нет, но бывает так: идёшь по улице, а мимо тебя прохожий, ну весь в «чёртиках»! Проходишь мимо него, ничем его не задеваешь, а эти «чёртики» прыг на тебя! И всё — надо идти в церковь, очищаться!

Он показывал свои перстни:

— Вот видите перстни? Один на правой руке, а другой – на левой. Это не просто перстни! Они серебряные, но камни в них «освящённые»! Я эти перстни в церкви купил! Вот когда я здороваюсь за руку – они меня от «чёртиков» другого человека защищают – не дают им перепрыгнуть на меня!

Он искренне в это верил, а потому – окружающие относились к нему хоть и с сарказмом, но по-доброму, как всегда относились на Руси к юродивым. Как-то Станислав Иванович сказал про него:

— Да! Видать, здорово он в той аварии головой «шибанулся»! Вот бедняга!

Рахмет не курил, давно бросил, но в курилке был частый гость. Глядя свысока на смолящих сотрудников, время от времени пересказывал им в очередной раз, как он бросил курить:

— Я ведь в своё время много курил. А как пришёл в церковь – сразу понял, что грех это. И решил бросить. Взял и бросил. Первый день трудно было, но наш батюшка мне подсказал, какой иконе надо молиться. И я перед ней почти целый день простоял. Всё молился, молился… Вечером пошёл домой, ну сил нет – курить хочется! Так я с полдороги вернулся, и опять перед этой иконой в пустой церкви стоял. Ушёл уже за полночь, на ходу засыпал. Утром опять в храм. Я тогда в отпуске был, и четыре дня провёл в церкви. И ничего – легче стало! На пятый день уже спокойно смотрел на курящих.

Больше всего Рахмет любил болтать с программистом Андреем – долговязым молодым человеком с круглым миловидным лицом, всегда безупречно одетым. Андрей слегка заикался, и поэтому был несколько закомплексован. Рахмет консультировался с ним по поводу своего компьютера: как сделать то, как сделать это. Андрей объяснял ему, стараясь не загружать мудрёными терминами, но Рахмет всё равно мало что понимал.

Каждый раз, когда Рахмет видел Андрея, он подходил к нему, и задавал очередной мудрёный вопрос по компьютеру. И программист, всегда чувствовавший дефицит в общении, охотно объяснял ему прописные для многих истины. Рахмет слушал его с важным видом, вероятно, чувствуя себя причастным к передовым технологиям Цивилизации.

А Андрей был рад любому непринуждённому общению. Тем более, что при нём Рахмет старался не затрагивать тему «чёртиков» — его интересовал компьютер. А в своём Компьютере Рахмет видел отдушину от повседневной несправедливости, окружавшей его повсеместно.

 

Ильнура Рахмет очень не любил. Всем говорил, что от Ильнура «много чертей исходит». Всё потому, что Ильнур как-то всерьёз предложил ему:

— Слушай, есть у меня друг. Давай, я сведу тебя с ним, пусть он тебя посмотрит. Может – поможет?

Рахмет сначала подумал, что Ильнур хочет познакомить его с богатым меценатом, что тоже борется с «нечистой силой», но Ильнур пояснил:

— Он врач-психиатр. Таких, как ты лечит.

Поняв, что Ильнур над ним посмеивается, Рахмет обиделся. А потом Ильнур стал просто издеваться над ним: бывало, завидит его сидящим в курилке, и вполне серьёзно кричал ему:

— Вон-вон, бегут!!!

Рахмет беспокойно оглядывался, а Ильнур пояснял:

— Чёртики бегут, осторожно!

Присутствующие искренне посмеивались, а Рахмет обижался, и уходил прочь, затаив обиду на Ильнура, чтобы потом, в его отсутствии, высказать случайным слушателям в курилке весь негатив про него. Однако напрасно: Ильнура все уважали много больше, чем Рахмета.

Но однажды, Станислав Иванович пристыдил Ильнура:

— Что же ты так над убогим-то издеваешься? Не хорошо это.

Ильнур почувствовал себя виноватым, и пообещал больше так не делать. Он действительно больше не подтрунивал над Рахметом, но тот всё равно не упускал случая выказать своё негативное отношение к Ильнуру.

 

 

12.

 

Вечером, после похорон дяди Миши, Ильнур и Денис вышли на улицу, посидеть на лавочке.

— Вот так вот – был человек, и нет человека… – вздохнул Денис и, достав сигарету, закурил.

— Дай мне тоже, — попросил Ильнур.

Денис удивлённо протянул ему сигарету:

— Ты же не куришь!

— Так я же ещё и не пью!

— Ну… помянуть-то надо! И потом, — сказал Денис, чиркая спичкой и давая прикурить соседу, — три символические стопки – разве это пьянка? Вон Вася… я его трезвым в последний раз видел… да уже давно, даже не помню. И пьёт он дешёвое вино.

— Вино – вещь полезное.

— Полезное, но в малых дозах. И не то, которое он пьёт.

— А он что пьёт? «Шарданэ»? «Кабернэ»? «Совиньон»?

— Ты ещё скажи «Киндзмараули»! Портвейн «три семёрки» — вот что он пьёт!

— А-а! «Три топорика»!

— Вот его самого. И Катька тоже. Совсем спились… да ещё – самогон, который тётя Валя гонит. Все местные алкаши к ней ходят.

— Ну, она ещё и разбавленным спиртом промышляет.

— Вот-вот! – вздохнул Денис и замолчал.

Слонявшийся как всегда по улице Стасик подошёл к ним, почтительно поздоровался за руку, и побрёл дальше, погружённый в свои мысли и бормоча что-то под нос.

— Вот несчастный… — глядя ему вслед, произнёс Ильнур.

— Кто?! – удивился Денис. – Он?!

— А что?

— Да он счастливее нас всех, вместе взятых! Ты только представь: никаких забот, никаких проблем! – Денис заговорил оживлённо, словно это его любимая тема. – А главное – не беспокоят его мысли о будущем! Понимаешь? Он о будущем не думает – ему это не надо! Это мы задумываемся о завтрашнем дне, это наши мозги полны забот… а у него нет! Вот живёт он среди своих иллюзий – и он счастлив. Не нужны ему машины, квартиры, деньги, власть, осознания своей значимости. И у него нет врагов. Ты посмотри – он со всеми вежлив, он никому не мешает! А главное – никто на него не обижается! Он живёт среди доброты!

Ильнур подумал немного, и со смехом согласился:

— А ведь действительно! Как-то я об этом не подумал?! Впрочем – я ведь тоже считаю себя счастливым. А что? Живу в своё удовольствие: за деньгами не гоняюсь, работаю столько, чтобы на жизнь хватало. Машина мне не нужна, да у меня и прав нет!

— Вот-вот! – грустно усмехнулся Денис. – Семьи нет, детей нет… зачем они тебе? Кормить не кого, за учёбу платить не надо… а у меня…

— Что у тебя?

— Жена болеет – нужны деньги на лечение, сын в техникум поступил в прошлом году – надо за учёбу платить. У отца с матерью пенсия – кот наплакал, надо помогать. Вот если бы я в «Газпроме» работал – может, ещё было бы и ничего, а я же охранником в организации, куда я, слава Богу, еле-еле устроился. А там много не заработаешь!

— Ты же вроде токарем был?!

Денис тяжело вздохнул:

— Был! На заводе «Октябрь», которого уже давно нет. Мыкался я после его закрытия, мыкался… нигде спецы моего профиля, оказались не нужны — все судоремонтные и судостроительные заводы тогда постепенно закрывались. А тут приятель мой подвернулся. Мы с ним когда-то вместе в спортзал ходили. Может, помнишь – была в одно время такая мода: все У-шу увлекались. Вот он мне и помог устроиться охранником в частное охранное предприятие.

— А что с женой-то?

Денис снова тяжело вздохнул:

— Да… какие-то «маркеры» положительные…

— Ну, это может быть серьёзно. А может, и нет.

— Да… даст Бог обойдётся. Но знаешь, когда она собирается на очередной приём в «онкологию» — мне что-то не по себе. Мысли какие-то не хорошие. Мы ведь с ней уже двадцать лет живём!

Ильнур вспомнил, что Денис как-то упоминал о своей первой жене, но спрашивать подробности никогда не решался. А сейчас, после трёх  поминальных стопок, он осмелел и спросил напрямую:

— Слушай, Денис, а ведь это твоя вторая жена?

Денис многозначительно поправил:

— Третья! С первой прожили три месяца. Женился, что называется, по глупости, чуть ли не на спор. Я тогда только из армии пришёл. Была у нас компания – несколько парней и девушек, в основном – из Пединститута. Друг у меня был, ещё со школы. Его в Армию из-за зрения не взяли, вот он, пока я служил, поступил в Пединститут, у них там сложилась компания, ну, а когда я вернулся – он привёл меня к ним. Одна из девушек как-то и заявила мне: «А слабо жениться на мне?» Я сказал: «Нет!» В то время «перестройка» шла полным ходом, антиалкогольный указ и так далее. Ну и устроили мы «комсомольскую безалкогольную свадьбу».

— И что? Не сошлись характерами?

— Так женились-то «на авось»! Взбрело в голову… месяц было нормально, а потом — ссоры почти каждый день. Жили у нас, мать с ней тоже не поладила. В общем – собрала она как-то вещи, да и ушла назад, к своей маме. Три месяца прожили, и развелись.

— Понятно. А вторая что? – Ильнур заметил, что Денис снова потянулся за сигаретой и попросил: — Дай мне тоже.

Они закурили.

— Вторая… — Денис шумно выдохнул дым и замолк.

— Тоже по глупости? – спросил Ильнур.

— Нет уж! Со второй получилось по-расчёту. Не по моему – по её! Звали её Марина, и приехала она из Украины — счастья в России искать. Хоть и был тогда Советский Союз, почему-то, она решила, что в самой захудалой Российской провинции перспектив больше, чем в её родном Львове. Она приехала в Астрахань к своей подруге по переписке, с которой переписывалась в каком-то молодёжном журнале… и попала в нехорошую компанию. Так бывает – жизнь сложная штука. Собиралась уехать куда-нибудь в другой Российский город, но встретился ей в той нехорошей компании парень, который стал ухаживать за ней, защищать. И она увлеклась им. Родила от него сына, уговорила расписаться, надеялась, что он изменится. Но он не изменился. И она ушла от него – скиталась с ребёнком по съёмным квартирам, по общежитиям, работала  на двух работах — и однажды её познакомили со мной. А дело было так.

Лучшая мамина подруга работала воспитательницей в детском саду. И была она очень разговорчива, короче говоря – болтлива. А у Марины сын ходил в тот детсад, да и сама она была тоже общительна. Вот тётя Вика (так звали мамину подругу) и решила нас познакомить. Мою первую она тоже недолюбливала, главным образом из-за рассказов мамы, и вот, как только мы расстались, решила меня познакомить с этой Мариной. И сделала это «по-хитрому»: мне ничего не сказала, пригласила к себе домой, якобы помочь её мужу, дяде Пете, шкаф перенести в другую комнату. И так, вскользь, оговорилась, что у неё в это время подруга будет. Ну, в назначенный день я был у них, мы с дядей Петей делали перестановку в комнате, а она с подругой судачила на кухне. Потом все вчетвером пили чай.

— А потом? – спросил Ильнур.

— А потом, на следующий день, тётя Вика меня допытывалась: понравилась ли мне её подруга. Я сказал, что да. И действительно – Марина была стройная и симпатичная, а главное – обаятельная. Вот так вот нас и познакомили. А тётя Вика была, как челнок между нами. И на первое свидание я Марину через неё приглашал.

— И что с этой Мариной не ужился?

Денис снова достал сигареты, протянул одну Ильнуру, вторую взял себе в зубы и чиркнул спичкой.

— А вот про неё вспоминать даже не хочу. Полгода прожили и разбежались. И что обидно: с сыном её сдружился. Я тогда всё ещё в спортзал ходил, на «Дзю-до», а поскольку Марина работала на двух работах, и пацан дома по вечерам с моей мамой оставаться почему-то не хотел, я брал его с собой на тренировки. Ох, ему это нравилось! Шли домой, и он весь на взводе: мол, я тоже хочу заниматься «Дзю-до»!  В августе восемьдесят шестого сошлись, а четырнадцатого февраля восемьдесят седьмого разбежались.

— На день влюблённых? – удивился Ильнур.

— Да, только тогда никто не знал, что это — день Святого Валентина. Мода только потом пришла.

— А ты её… извини… любил?

— Да… — признался Денис. – И мама нашла с ней общий язык, даже вставала на её сторону в наших ссорах, всё говорила мне: уступи! Уступал не всегда, но моя совесть чиста: я всё для неё делал. И для её сына. И за молоком до работы сходить успевал, и ремонт в квартире затеял… всё делал сам – и обои сам клеил, и ванную плиткой выложил. Всё после работы, да по выходным. Уставал так, что и передать не могу, хотя и был тогда молод и полон сил. И я же оказывался плохим… да ну её! – Денис махнул рукой. – Уехала она в свой Львов и больше, как я знаю, не вернулась. Даже не знаю, что с ней? И спросить не у кого – никто с ней связь не держал и не держит.

— Ну, а с Валей-то как познакомился?

— Хочешь верь, а хочешь нет, но по письму в газете. В те времена, если помнишь, была популярна среди молодёжи газета «Комсомолец Каспия». Летом того года, опубликовала эта газета письмо одной девушки. Она писала, что хочет «найти мужчину своей мечты», но сильно комплексует из-за того, что некрасива. Я взял и ответил, что мол, я тоже не ангел, но и до чёрта мне далековато. Оставил свой адрес: главпочтампт, до востребования, предъявителю паспорта такого-то. Написал на адрес редакции, а они переправили мой письмо ей. Она ответила, завязалась переписка. Весной встретились, стали встречаться, а осенью расписались. И вот уж следующей осенью – серебряная свадьба!

 

13.

 

Вторник для Ильнура начался как обычно – в «бэндэжке» его уже ждал вскипевший чайник, спокойный Станислав Васильевич, и переодевающийся за перегородкой дядя Вова. Поздоровавшись с ними за руку и налив в свой бокал чай, Ильнур сел за стол, на своё привычное место, и Станислав Васильевич спросил:

— Ну, что? Похоронили вчера?

— Да… — выдохнул Ильнур. – Ничего вчера не произошло?

— А ты что? Уже знаешь? – удивился дядя Вова. Он уже переоделся в робу, и вышел из-за перегородки, чтобы тоже «чайкануть» перед рабочим днём.

Заметив удивлённый взгляд Ильнура, Станислав Васильевич пояснил:

— У нас тут вчера после тебя ЧП было – Виталя полез Дэ-Рэ-эЛку над гаражом менять, да лестницу неправильно поставил. Ну и… «навернулся». Спиной ударился. Вчера ещё ничего – посидел, покряхтел, вроде ничего страшного. А полчаса назад позвонил, говорит, что утром еле встал. Сегодня сын к врачу отвезёт.

— Ты бы видел, как вчера начальство перепугалось! – усмехнулся дядя Вова. Выждав паузу, и с интригой посмотрев на Ильнура, пояснил: — Нет, не за Виталю! «Задницы» свои прикрывают! Если пройдёт как «производственная травма», знаешь, что здесь начнётся? О!

— Да, — подхватил Станислав Васильевич, — для них это… «хуже некуда»! Тут и Рустамыч бегал, и главный инженер, а уж Петровна-то как хлопотала! Заставили его написать задним числом заявление на один день в счёт отпуска! Да ты что!

— Представляю, как им «влетит», если это пройдёт как «производственная травма»! – усмехнулся Ильнур.

— У нас случай был… — начал рассказ Станислав Васильевич. — В фирме, где я до этого работал, был столярный цех. Ну и взяли туда одного столяра. Сам знаешь – на лбу-то ни у кого не написано, что это за человек. Вот он как-то начал доски распускать, ну и – «влез» в станок. Два пальца срезало… так начальство его умоляло, чтобы он говорил, мол для себя работал, на работу не пошёл…

Неожиданно у него зазвонил «сотовый». Станислав Васильевич коротко ответил, кивнул головой, и объявил всем:

— Пошли! Петровна зовёт.

Получив указания, «хозбанда» принялась за работу.

 

Вечером того же дня Ильнур сидел у себя на кухне и потягивал из любимой кружки пиво. Неожиданно он услышал, как входная дверь отворилась и кто-то, покашливая от смущения, вошёл в прихожую. «Странно, — думал Ильнур, — дверь-то я, вроде, запер!»

Выйдя из кухни, Ильнур обомлел: в прихожей стоял тот самый лысый мужчина, которого он видел во дворе в день смерти дяди Миши.

— Ты за мной?! – холодея от ужаса пролепетал Ильнур.

Но посетитель только рассмеялся и поправил:

— Не «за тобой», а «к тебе»!

— Ты ко мне?! – удивился Ильнур.

Посетитель вольготно прошёлся по прихожей и, остановившись перед дверью на кухню, спросил:

— Может, поговорим?

— Разве с тобой можно говорить?!

— Иногда, даже нужно!

И Ильнур вернулся на кухню, к своей любимой кружке. Вот только наслаждаться пивом ему уже не хотелось — страх накрыл его холодным покрывалом. Опустившись в кресло за столом, Ильнур почувствовал, как в груди пронёсся леденящий ветерок.

Гость сел напротив обескураженного Ильнура, заулыбался, и от этой улыбки, Ильнур почему-то начал успокаиваться.

— Будешь? – спросил Ильнур, показывая на стоящий на столе початый полуторалитровый баллон «Жигулёвского». Спросил скорее по растерянности, чем из гостеприимства.

Но тот посмотрел на него таким выразительным взглядом, что Ильнуру стало неловко.

— Ах, да… ты же на работе!

— Ты будешь смеяться, но я сейчас не на работе, – гость откинулся на спинку кресла, – а пиво пить не буду совсем по другой причине. Да ты не бойся. Я же сказал, что пришёл просто поговорить.

Ильнур тоже откинулся на спинку и попытался расслабиться. Как ни странно, но это ему удалось легко. Он сделал несколько глотков из кружки, с интересом ожидая, что будет дальше.

— О чём же ты хочешь со мной поговорить? – спросил он.

Гость помолчал и начал в нерешительности:

— Хочу посоветоваться. Вот бывает же так: для того, чтобы выполнить свою работу, надо принять очень сложное решение – и не знаешь, как поступить, чтобы никого не обидеть. Хочется, чтобы и справедливость была, и не обиделся никто.

— Что же я, простой смертный, могу посоветовать ТЕБЕ? Тебе же никто не указчик, кроме Бога!

— Вот именно, что именно твой совет, как простого смертного мне важен. Я тебе расскажу одну историю, а ты просто выскажи своё мнение. Хорошо?

— Хорошо… — согласился Ильнур.

— Так вот, – начал гость. — Много лет назад жила-была одна девушка-татарка. Молода, не дурна собой и, как полагалось в то время, почитавшая своих родителей. А жила она вдвоём с матерью (отец на фронте погиб, в апреле сорок пятого, прямо под Берлином) – женщиной властной, тёмной и своенравной. Во всём видела происки недругов, но в ней – в младшей дочери — души не чаяла. И желала ей самого лучшего. Лучшего образования, лучшую работу, лучшего мужа… разумеется – со своей точки зрения. Когда пришло время, встретила эта девушка молодого человека, которого полюбила. Они стали встречаться, но избранник не понравился её матери, которая была категорически против их отношений. И тогда молодые решили, что называется, поставить её перед фактом. Думали, что она смирится. Однажды, он «украл» её по татарским обычаям. Вот только «мамаша» с этим не смирилась – настояла на их разрыве. Не будем вдаваться в подробности, каким способом, но она своего добилась: молодые расстались. Вот только доченька её была уже в положении и через несколько месяцев родила сына. К тому же – роды и расставание с любимым не прошли для неё даром: у неё обострилась старая болезнь, которой она страдала с детства и очень скоро она скоропостижно скончалась. Ребёнка отдали в детский дом, а потом его усыновила очень хорошая семья. То же из Казанских татар. Отец ребёнка попытался покончить собой, но… когда был уже на пороге жизни и смерти он понял, что его ждёт не решение проблем, а наоборот – начало новых, ещё более страшных и запутанных. Он стал сопротивляться, и победил. И, когда Ангел смерти отступил от него, то сказал: «Ты будешь жить долго и счастливо настолько, насколько это возможно. Но придёт день, и я снова приду за тобой. Смогу ли я что-то сделать для тебя тогда?» И юноша ответил: «Через много-много лет, когда придёт моё настоящее время умирать – выполни одну мою просьбу. Я, пока, не знаю, о чём попрошу тебя. Но это точно будет не просьба об отсрочке». И  Ангел смерти пообещал ему это.

Гость немного помолчал, перевёл дух и продолжил:

— С тех пор прошло много времени. Юноша нашёл новую любовь, прожил большую и полную жизнь. Детей не нажили – у его жены уже был ребёнок от первого брака, а у него… у него после неудачного самоубийства не было шансов зачать. Теперь он состарился, и время, отведённый ему на земле, закончилось. И за неделю до этого срока, Ангел смерти предстал перед ним и сказал: «Пора. Но я обещал тебе выполнить одну твою последнюю просьбу. Говори – что ты хочешь?» И тот человек попросил: «Я хочу перед смертью узнать о своём сыне, поговорить с ним, пожать ему руку, и чтобы он был на моих похоронах…»

— Интересная история… — Ильнур отпил глоток пива из кружки и закурил.

Гость сел по удобнее и продолжил:

— Вот я и пришёл к тебе, как к простому человеку, за советом: как быть? Не выполнить своё обещание – исполнить просьбу умирающего? Или открыть глаза на истину человеку, который всю жизнь прожил с осознанием того, что его настоящие родители – это совсем другие люди?

Ильнур честно пытался представить себя на месте человека, потерявшего связь со своим сыном, но не мог: у него не было детей. Терзания отцовской души ему были чужды. Поэтому он сказал прямо:

— Не понимаю — зачем ему это нужно. Ну, был у него сын… да мало ли, что по молодости было?! Я тоже в школе влюбился «по уши»! Сходили пару раз в кино, потом поссорились из-за пустяка, потом я увидел её с другим… Ну в общем – мало ли, сколько глупостей я тогда сделал?

— Ты меня не понял. Ты сейчас представил себя на его месте, но попробуй представить себя на месте его сына, который много лет прожил, искренне веря, что его настоящие родители – другие. И вдруг ему сообщат, что на самом деле всё не так — что он усыновлён, что у него есть биологический родитель, который хочет напоследок с ним встретиться.

— Я не понимаю, в чём твоя проблема… – искренне признался Ильнур.

— Моя проблема в том, что я пообещал выполнить его просьбу, но оказалось, что эта просьба затрагивает интересы другого. Сделав добро для одного, можно сделать зло другому. Мне жалко этого человека, который потерял сына не по своей воле, и теперь хочет найти его. Но мне не хочется нарушать спокойную жизнь его сына, который большую половину жизни прожил в святом заблуждении о своём происхождении.

Ильнур немного поразмыслил, и сказал:

— Ты, по роду своей деятельности, смотришь на мир глазами своих подопечных. А ты попробуй посмотреть глазами тех, которым до тебя ещё очень далеко. Ты защищаешь интересы тех, кто тебе близок, а ведь им теперь нужно совсем другое. Подумай о тех, кто остаётся!

Гость печально улыбнулся и ответил:

— Ты сейчас сказал очень поучительные для меня слова.

Ильнур неожиданно чихнул. Потом ещё раз, и ещё… и только услышал, как захлопнулась дверь в его квартире.

Гостя уже не было.

Долив из баклажки оставшееся пиво в свою кружку, Ильнур перебрался вместе с ней в зал, включил компьютер, но лазить в соцсетях у него не было никакого настроения. Все его мысли были заняты сегодняшним визитёром. Мысли о нём, словно каменная одежда сковывали его волю. Поэтому, он нашёл в интернете последний фильм про «Шрека» и, медленно допивая своё пиво, просмотрел его «онлайн».

Он и сам не заметил, как одурманенный пивным хмелем выключил всё и растянулся в постели, засыпая пьяным сном. А на следующий день Ильнур поразительным образом забыл и о своём госте, и о разговоре с ним.

 

14.

 

Вечер среды принёс Ильнуру неожиданное приключение.

Когда город уже погрузился в сумерки он, поставив на плиту чайник, вышел в магазин, чтобы купить к макаронам, сваренным на ужин, что-нибудь ещё – кусок колбасы, банку кабачковой икры или рыбные консервы. По настроению. Немного «поточив лясы» с обаятельной молоденькой продавщицей, купив  пяток яиц и кусок варёной колбасы, Ильнур вышел из магазина, и направился к себе домой.

Неожиданно прямо рядом с ним остановились «Жигули» шестой модели и оттуда резко выскочила женщина лет тридцати, в пёстром домашнем халате и в тапочках. Выскочила и, с обиженной физиономией, пошла прочь. «Жигули», фыркнув, резко сорвались с места, и быстро набрав скорость, уехали. Женщина, вдруг заметив Ильнура, остановилась, и обратилась к нему:

— Молодой человек! Как пройти на Большие Исады?

Ильнур усмехнулся:

— За «МОЛОДОГО» человека спасибо! А Большие Исады большие. Вам куда именно?

— Ну, где «Маяк».

— Вон видите мост? Свернёте направо, и идите, идите… упрётесь как раз в рынок «Маяк».

Женщина подошла ближе и уставшим голосом попросила:

— Проводите меня, пожалуйста.

Ильнур усмехнулся:

— Я с радостью, но у меня чайник на плите стоит. Подождите, я сейчас его выключу, и провожу Вас.

— А Вы далеко живёте?

— Да вот мой дом! – Ильнур показал на свои окна.

— А там кто ещё есть?

— Нет, я один живу.

Женщина подошла вплотную и попросила:

— Можно Вас попросить? Угостите меня чаем…

— Да не вопрос!

И Ильнур привёл её к себе в квартиру, заранее извиняясь:

— Только у меня не прибрано – холостяцкий быт, знаете ли…

— Да ничего… — махнула она рукой.

Ильнур налил ей чай, разделил свой нехитрый ужин на две порции и поставил тарелку перед неожиданной гостьей.

— Как тебя зовут? – спросил он, садясь напротив.

— Надя. А тебя?

— Ильнур.

— Слушай, Ильнур, купи вина… — попросила Надя.

И Ильнур снова вышел из дома. В магазинчике он купил дешёвого портвейна и вернулся. Достал бокалы, открыл бутылку и разлил, как учил его старый приятель: сначала немного себе, потом другим, потом себе до полной. Надя подняла свой бокал:

— Ну, давай за знакомство!

Они выпили. Вино было противным, Ильнур не привык к такому, но сделал вид, что ему понравилось. Осушив бокал, он принялся уплетать макароны. Надя не торопилась следовать его примеру. Она осушила свой бокал, грустно поковырялась вилкой в тарелке, словно перед ней поставили нечто, негодное в пищу. «Между первой и второй…» — вспомнил Ильнур, наполнил бокалы, и они выпили по второй.

Надя пила сразу до дна. Сразу было видно, что этот суррогат ей привычен. А Ильнур, привыкший к пиву и к хорошим коньякам, не мог понять: как можно пить эту гадость. Но виду не подавал. Его интересовал только один вопрос: когда эта случайная гостья «свалит».

— Сядь поближе… – попросила Надя, и Ильнур повиновался: пересел на стульчик, подвинув его вплотную к ней.

Надя тяжело вздохнула, доверчиво положила руку ему на колено и, взглянув прямо в глаза, сказала:

— Ты только не осуждай меня. Ладно?

Ильнур и не думал её осуждать. А она посмотрела ему в глаза, недвусмысленно трогая свой бокал.

После третьей, Портвейн ударил в голову, и у Ильнура закружилась голова. Он расслабился, и мог бы наслаждаться состоянием лёгкого опьянения, вот только так замутило от этого тошнотворного «пойла», что он понял: если выпьет ещё немного – его обязательно вырвет.

Надя подавлено молчала, о чём-то думая. Какие-то проблемы давили на неё. Ильнур не расспрашивал, но пытался как-то скрасить неловкое молчание. Он рассказывал истории из далёкой молодости, связанные с портвейном, рассказывал как будто в пустоту: Надя почти не слушала его. Ильнур налил ей ещё вина, сам сослался на то, что оно ему «не идёт», и пить не стал.

Постепенно, Надя захмелела и повеселела, даже заулыбалась.

Откуда взялась эта женщина и куда исчезла, Ильнур так и не понял. Что за проблемы тревожили её в тот вечер, он так и не узнал, а строить догадки не хотел. «Она появилась из ниоткуда и ушла в никуда» — повторял он впоследствии каждый раз, когда вспоминал этот вечер. Никогда больше судьба не сводила его с ней. Хоть и говорят, что «Астрахань – это большая деревня, где все друг друга знают».

Ей было тридцать пять лет. Разведена. Бывший муж женился на другой, и они уехали в Волгоград. Дочь тринадцати лет живёт у бабушки – её свекрови. Больше о ней Ильнур ничего не узнал.

Они сидели долго. Надя много расспрашивала Ильнура о его жизни, о его работе, друзьях. Узнав, что у него есть друг врач – заинтересовалась, говорила о своих проблемах со здоровьем. Время от времени Ильнур доставал из нагрудного кармана рубашки свой сотовый телефон, чтобы узнать время, и настроение его падало с каждым разом: время шло, а случайная гостья уходить не собиралась. А ему завтра на работу. Время подходило к полуночи.

Он, конечно же, мог оставить её у себя переночевать. Постелил бы на диване, а утром бы сказал: «Извини, но мне надо на работу. Иди домой». Но такая перспектива его крайне не устраивала. Ильнур несколько раз предлагал ей вызвать такси, но она обиженно переспрашивала:

— Ты меня что, гонишь?

Ильнур отрицательно качал головой и общение продолжалось. Лишь в первом часу Надя посетовала, что очень устала, откинулась в кресле и, пока Ильнур убирал посуду, мирно задремала. «Ну, пусть спит» — решил Ильнур, и отправился в свою постель.

Он долго не мог заснуть. То ли виной тому был дешёвый портвейн, то ли от того, что в доме чужой человек, но сон не шёл. Как назло, лишь только он начал забываться, Надя его окликнула. Пришлось встать. Она стояла в прихожей у входной двери и виновато просила проводить её «до угла».

— Куда собралась? Утром уйдёшь! – уговаривал её Ильнур.

Но Надя и слушать не хотела:

— Проводи меня, посади на такси.

— Я сейчас вызову, – пообещал Ильнур, и начал набирать номер такси. – Тебе куда?

— Нет! – остановила она его. – Я сама поймаю. Ты только постой рядом.

Они вышли на набережную. Город спал, редкие машины проносились по улицам. Надя встала на углу, готовясь голосовать, а Ильнур недовольно стоял рядом, терпеливо ожидая, когда же эта женщина уедет.

Вскоре остановилась первая машина — серебристая «Жигули-десятка». Что-то сказав водителю, и получив ответ, Надя резко отошла от машины, которая резко набрала скорость и умчалась прочь. Через некоторое время на её голосование остановилась тёмная иномарка, и всё повторилось. Ильнур не понимал, что она говорит водителю, он только терпеливо ждал, когда же она уедет.

Мимо них по набережной шли двое мужчин. Увидев Надю и стоящего рядом с ней Ильнура, они остановились, переговорили о чём-то в полголоса, и подошли к нему.

— Почём? – спросил Ильнура один из них.

Ильнур сначала его не понял. Но потом догадался, что его приняли за сутенёра. Он улыбнулся, махнул рукой и сказал:

— Сами с ней договаривайтесь. Я здесь не причём.

Мужчины подошли к Наде, о чём-то тихо поговорили, и пошли дальше.

Наконец остановилась тёмно-синяя «четвёрка» и Надя, коротко поговорив с водителем, села в неё и уехала.

«Наконец-то!» — облегчённо вздохнул Ильнур, и вернулся домой. Было половина четвёртого ночи.

 

15.

 

Именно поэтому, на следующий день Ильнур опоздал на работу. Он проспал. И здорово проспал. Проснулся от настойчивого звонка телефона – это звонил Станислав Васильевич: пытался узнать, что случилось, почему Ильнур не вышел? Был уже десятый час, «хозбанда» сидела у Петровны в кабинете, получая «ЦэУ», а Ильнура не было — он мирно спал, так и не услышав в положенное время звонка будильника.

Врать и придумывать оправдания Ильнур не хотел. Поэтому, прибежав на работу, честно рассказал ребятам о вчерашнем приключении, а перед Петровной извинился, не вдаваясь в подробности, сказав, что накануне долго не мог заснуть, а потому проспал. Нина Петровна посмотрела на него строгим взглядом, но ничего не сказала, только недовольно бросила: «Иди, работай». Ильнуру было стыдно и, пытаясь загладить свою вину, принялся за работу с особым усердием. Впрочем, через час она уже не вспоминала его опоздания, и говорила с ним как обычно.

— Ильнур, поднимись, пожалуйста, на второй этаж в бухгалтерию. Там стол разваливается – девочки тебе покажут.

Ильнур взял в подсобке «разнос» с инструментами, и поднялся в бухгалтерию.

 

Не один Ильнур в этой организации отправлялся со следующего понедельника в отпуск. Красавица Майя – расчётчитца из бухгалтерии — тоже отрабатывала последние дни перед отпуском, который у неё начинался уже со следующего дня — в пятницу Майя выходила замуж.

— Эх! Красивая! – отмечал Ильнур каждый раз, когда видел её. И жалел, что уже стар для неё.

А Майя действительно была красива. Она не была худой, скорее – «в теле». Её большие серые глаза, казалось, светились добротой и нежностью. Пухленькие губы и маленький носик придавал ей сходство с куклой. А характер! Мягкий, простодушный, открытый, всё это подкупало так, что мужики были от неё в восторге.

Ну, а Рахмет, глядя на неё, не просто вздыхал и «пускал слюни». Понимая, что эта женщина ему недоступна, он ехидно посмеивался над ней, что вызывало у Ильнура ещё большее отвращение к этому, в общем-то, убогому человеку.

Однажды, Виталий Иванович сказал про Майю:

— На мою «несостоявшуюся» похожа…

— На кого? – не понял Ильнур.

— Несостоявшуюся жену, — пояснил Виталий Иванович, и загрустил.

— Первая любовь? – поинтересовался Ильнур.

Виталий Иванович кивнул, и рассказал свою историю:

— Давно это было. Я тогда только из армии пришёл. До армии, закончив Учебно-Производственный комбинат, работал портным в ателье. Ну, а после армии, вернулся туда же. Работала у нас уборщицей девушка, Зульфиной звали. После школы в институт не поступила, вот и убиралась у нас до «следующего года». Всем нравилась, красивая такая татарочка была, стройная, большеглазая, русая коса ниже пояса – она её во время работы на затылке собирала. Ну, начал я с ней встречаться. В кино ходили, в театр. На танцы я её звал – она ни в какую. Уже и «втюрился» в неё по уши, предложение хотел сделать, а она вдруг загрустила, и как-то стала холодеть ко мне. Вызвал я её на откровенный разговор, а она говорит: «Ты, — говорит, — мне очень нравишься, но родители мои против. Им зять татарин нужен». Тогда всё по-другому было. И дети родителей больше слушались, и нравы были другие. Не то, что сейчас…

— Да, — подхватил Станислав Васильевич, — я вот среди казахов вырос, так у них тогда было строго – казашка за казаха должна выходить. Ну, или за татарина. Я в детстве дружил с нашей соседкой, моей одногодкой, и как-то был уверен, что вот, когда вырастим, мы с ней поженимся. Но это было в детстве. Потом понял, что никогда мне её в жёны не отдадут…

— А у меня жена была грузинка… — вступил в разговор Ильнур. – Но это было совсем недавно. Да я уже рассказывал.

 

В бухгалтерии намечался «междусобойчик» — Майя «проставлялась» по поводу своей свадьбы. Потому-то и вспомнили о «разваливающемся столе». Подлатав видавший виды стол, Ильнур собрался уходить, но Майя остановила его:

— Подожди! – и, протянув небольшой торт, сказала: Это для вашей «хозбанды»!

Как раз начинался обеденный перерыв. В бытовку Ильнур вернулся с тортиком, и на удивлённые взгляды товарищей, ответил:

— Майя угощает сегодня!

 

16.

 

Неизвестно почему, но Денис после смены не поднялся, как обычно, в свою квартиру, а остался во дворе. Он присел на ступени лестницы, ведущей во второй ряд сараев, достал сигарету и прислушался к ребячьему гвалту из соседской веранды – то развлекались дети квартирантки из пятой квартиры, которая снимала жильё у тёти Нюры. Сама тётя Нюра переехала к дочери, а свою квартиру сдавала какой-то одинокой женщине с тремя детьми, вокруг которой постоянно крутились далеко непривлекательные «типы», явно с уголовным прошлым, что настораживало всех соседей. Впрочем, личная жизнь этой маленькой, тощей и ещё довольно молодой женщины никого не волновало, но то, что её дети (два «пацанёнка» восьми и десяти лет и девочка пяти лет) иногда в своих играх заходили слишком далеко – настораживало весь двор. Часто, они играли, буквально с огнём, и однажды  уже чуть не устроили пожар — подожгли бумаги в ящике письменного стола, который соседка Валентина, затеявшая ремонт в своей квартире, вынесла во двор, в надежде со временем отнести его ещё дальше – на «мусорку».

Дети носились по веранде с дикими криками, выглядывали в окно веранды, исчезали в нём, и вновь оглашали двор дикими криками соей игры. Денис курил и почти не слушал ребячьего гвалта, воспринимая его как некий «фон» своим воспоминаниям. Вот так, много лет назад, когда он сам был подростком, этот двор жил своей жизнью. Он помнил, как по вечерам выходили соседки со своими табуретками, усаживались у этой лестницы и судачили о чём-то, ему не понятном. И двор тогда был другим – не было этого пристроя из керамзитобетонных блоков, а у водопроводной колонки рос раскидистый вяз, накрывавший своей кроной полдвора, и за которым ухаживала Лариса. Сама она тоже выходила по вечерам во двор посудачить с соседками. Не всегда, но бывало.

Давно нет тёти Ларисы, бабы Любы, тёти Альфии … То время ушло, забрав с собой и тех людей, и те проблемы. Денис помнил, как хоронили каждую из них. Огромную и грузную бабу Любу выносили в окно её квартиры на первом этаже прямо на улицу – в узком коридоре было не развернуться с её гробом. Тётю Ларису хоронили с особым почётом. Пришли даже представители из ЖЭКа: деловитая женщина в сером юбочном костюме и рассеянного вида мужчина, сразу видать, что из «работяг» – может плотник, может сантехник…

Денис работал сутки через трое. Менялся в восемь утра, любил ещё немного посидеть в вагончике-бытовке с пришедшими на работу водителями, поговорить с ними, и только потом отправлялся домой. Ходил он всегда пешком, но на смену он шёл быстро, бодро чеканя шаг, а возвращался не спеша, усталой походкой, наблюдая, как вокруг другие только начинали свой рабочий день. Домой он приходил уже в половине одиннадцатого, и обычно сразу заваливался спать, даже не попив чаю. Зачем? Он всю ночь пил чай, одним глазом смотря телевизор, а другим – на монитор видеонаблюдения.

Сегодня он не поднялся к себе сразу, как обычно, а остался во дворе. Может потому, что накопились грустные мысли, или заскорузлость его жизни достигла такого предела, когда возникает требование на подсознательном уровне: необходима отдушина, иначе будет срыв.

В последнее время у Дениса прибавилось «дурных» мыслей. И всё после того, как его сын Слава поступил в довольно престижный техникум. Раньше он не задавал «острых» вопросов отцу, а теперь…

— Пап! А почему у нас машины нет?

— Да потому, что она нам не нужна! –пожимал плечами Денис.

— Пап! А куда вы с мамой свои ваучеры дели?

— Ну… я свой вложил в завод, на котором работал. Он потом «развалился» и я с него ничего не получил. А мама – в инвестиционный фонд, которого и след простыл.

— Пап! А разве трудно было тогда взять, да и вложить свои ваучеры в «Газпром»?

— Ну! Кто ж тогда знал-то?!

— Но ведь кто-то же знал!

— Ну… кто-то, может, и знал!

Слава задумывался и отходил в сторону, а Денис вспоминал 92 – 94 годы и пытался понять: почему он не понял тогда, что свой ваучер надо вкладывать именно в «Газпром»! Впрочем, к тому времени, когда стали принимать заявки на «Газпром», они с женой свои ваучеры уже «вложили». И снова Слава подходил к нему с вопросами:

— Пап! А наша квартира дорого стоит?

— Да нет, не очень. А что?

— А ведь можно её продать, и купить взамен две – одну двухкомнатную, и одну однокомнатную. В двухкомнатной жили бы мы – в комнате вы с мамой, в комнате я, а «однушку» сдавали бы.

— Не-е-е-т! – смеялся Денис. — У нас, хоть и трёхкомнатная, но по цене на две не тянет. Даже на две однокомнатные. У нас же квартира считается «частичкой»! Ну… сколько мы за неё выручим? Ну «лимон» с небольшим, и то – после «евроремонта», на который уйдёт уйма денег. Да – район хороший, почти центр города! Дом старый, «купеческий»… но на многое он не потянет! Центральной канализации нет – у нас у всех во дворе «ямы», которые надо откачивать. Отопление – печь под газ, которую топить надо, она не автоматическая! Кому это надо?

Слава отходил от отца, но на следующий день, пообщавшись со своими одногруппниками, задавал новые вопросы, на которые Денис не мог найти ответа:

— Пап! А вот у нас в училище многие приезжают на занятия на «иномарках». И не только парни, но и девушки. Ведь у них же тоже – родители не «олигархи»! Но они же имеют машины, они же могут себе позволить посидеть в хорошем кафе, или попить кофе в «Шарлау»… Как ты думаешь: откуда у них деньги?

— Ну… может у них родители работают в «Газпроме» или «Лукойле».?

— Да нет. Не в «Газпроме», и не в «Лукойле».

Денис только пожимал плечами:

— Ну… тогда не знаю!

Слава отходил прочь, а Денис погружался в думы: в самом деле – почему? Почему другие могут дать своим чадам возможность приезжать в колледж на иномарке, а он своему единственному сыну нет?! «Трудно быть бедным! – думал он. – Не за себя стыдно, а за своих близких. Жена не ходит в соболях, поссорившимся родственникам не можешь купить по квартире, чтобы жили спокойно отдельно друг от друга, но главное – не можешь обеспечить своему сыну столько карманных денег, чтобы ему хватало не чувствовать изгоем в своей среде…»!

А Слава уже пристрастился к ночным клубам и престижным кафе. Ему стало необходимым чувствовать себя равным среди своих сокурсников. Не всегда это удавалось из-за финансов, и тогда он жутко комплексовал. Когда понимал, что поехать с товарищами в кафе у него не получится потому, что нет денег, он возвращался домой в скверном настроении, замыкался в своей комнате, и на любые попытки родителей с ним заговорить отвечал грубо и недоброжелательно.

А Денис не мог понять: что случилось с его сыном? Спокойный и понимающий школьник, вдруг превратился в раздражительного и капризного студента колледжа.

Посмотрев на часы своего сотового телефона, Денис поднялся. Но не домой понесли его ноги, а в магазин. В магазин. Взяв из холодильника-витрины полуторалитровую бутыль пива «Жигулёвское» и пакет с фисташками, он томно расплатился с очаровательной продавщицей, отпустив в её адрес дежурные комплименты, и поднялся в свою квартиру.

Валентина была на работе, сын Слава где-то на подработке — устроился на каникулы. Денис открыл на кухне «баклажку» с пивом, достал большую кружку, тарелку для фисташек, и сел за стол в гордом одиночестве, пытаясь размышлять о смысле жизни и бренности бытия. И, чем больше он сидел, пил пиво, чем более туманился его разум, тем более поднималось его настроение, тем более мелкими казались ему проблемы, в другое время представавшие перед ним огромными и «неподъёмными».

Несколько раз он выходил покурить на веранду. И с каждым разом, всё больше его «мотало», всё веселее становились его мысли, и проблемы, казалось, уходили прочь. Только когда солнце перевалило за полдень, Денис, в последний раз «подымив» на веранде под философские мысли, отправился спать.

 

17.

 

Тётя Клава привыкла вставать рано. Если бы кто спросил у жителей дома: что есть здесь замечательного, они бы не задумываясь отметили бы две особенности: утренние скандалы Василия, и встающую «ни свет, ни заря» тётю Клаву.

Так уж она была устроена — не могла сидеть без дела. Всегда находила себе какое-то занятие. И, хотя была она на «заслуженном отдыхе» ещё с Советских времён, никакого отдыха никогда не знала. То хлопотала по дому, то уезжала к внуку помогать по хозяйству, то обсуждала с соседками последние новости.

— Что за люди пошли?! За царапину на своей машине, готовы человека на части разорвать … — сетовала она, разговаривая с соседкой — тётей Машей.

— Да, — соглашалась та, — люди стали другие. Злые, мелочные!

— Была, намедни, у сына в гостях, — продолжала тётя Клава. – Вышли они меня провожать до маршрутки, и внучек младшенький тоже…

— Сколько ему уже? – невольно перебила тётя Маша.

— Уже десять. Идём, разговариваем, а внучек по машине пальчиком провёл так… играючи. Только след на пыли остался. Откуда ни возьмись – хозяин машины выскочил, да как начал возмущаться: ты что, мол, мальчик делаешь! Ты знаешь, что там микроцарапины остаются… Я прям опешила! Как стояла, так и приросла к земле! И сказать-то нечего!

— Ой, не говори! – тяжко вздохнула тётя Маша. – Совсем на своих машинах помешались! Покрасят, отполируют, потратят большие деньги на блеск, а потом покой теряют от каждой царапины! А иные, собьют человека, а потом сокрушаются, что машина помялась!

— Да не может быть!

— О! Отстаёшь от жизни. Собаку-то задавят – уже плачутся: машину поцарапали. А люди для них вообще ничто!

Разговор плавно перешёл на их двор, и на его обитателей.

— Нам ещё с соседями повезло, – говорила тётя Клава. — Вот у кумы, а она тоже в таком доме живёт, соседи во дворе свои машины ставят. Зимой, перед тем, как поехать, мотор заводят — греют. Так дышать нечем! А летом, молодёжь, бывает до полуночи, музыку слушает… да какая там музыка? Бум-бам, бум-бам!

— Да, — соглашалась тётя Маша. – У нас только Василий пьющий, да и то… дружков не водит, пьёт только с женой.

 

Дни шли спокойной чередой. Понедельник, вторник, среда, четверг… последние дни перед отпуском. Ильнур и не замечал их мелькания. Как всегда, в обеденный перерыв, перекусив тем, что взял с собой из дома он, как и остальные, заваливался на свою банкетку, и тихо дремал, пока настроенный на два часа будильник сотового телефона не извещал его о том, что обед кончился, и надо работать дальше. Как всегда после работы он, не торопясь, шёл домой по улицам родного города, уже давно привычным маршрутом, вдыхал вечерний воздух, и был счастлив.

Что было для него счастьем? Если бы у него спросили об этом, Ильнур рассказал бы, как однажды, совсем недавно, у него разболелось колено. Да так, что ступить не мог. Вот тогда Ильнур подумал, что всего несколько дней назад, был он счастлив, но не замечал этого. И дал себе зарок: если пройдёт колено, он всегда будет помнить, что счастлив. И вот теперь, когда у него снова ничего не болит, Ильнур радовался, и понимал, что это счастье.

И то, что утром он идёт на работу, вечером возвращается домой по знакомым улицам, по выходным идёт на базар, а вечером выходит погулять на Семнадцатую пристань, всё это тоже воспринималось им как счастье.

Вот только годы шли. Ему уже за пятьдесят. Пока он не стар, здоров, у него есть друзья, с которыми он хоть и стал видеться редко, но в трудную минуту стоит только позвонить, и они придут на помощь. Но пройдёт ещё немного времени, и годы начнут брать своё. Он не вечен, а время летит стремительно. Придут и старость, и болезни, и друзья постепенно начнут покидать этот мир…

От таких мыслей ему становилось грустно, но встряхнув головой и отогнав их прочь, Ильнур снова радовался жизни.

 

Вот так незаметно прошла неделя, и снова, в несметное количество раз, Ильнур отметил: опять пятница! Как быстро пролетела неделя!

— Да! – поддержал его Станислав Васильевич. – Время летит не заметно! Вроде только что понедельник был – уже опять пятница. Вроде только вчера осень была, а вот уже опять лето в самом разгаре.

— И не говори… — вмешался Виталий Иванович. — Я вот вроде вчера на завод пришёл, а уже пенсия.

 

18.

 

В пятницу вечером Ильнур не спеша возвращался с работы, радуясь прекрасному летнему вечеру, окончанию рабочей недели, а главное – тому, что он вышел в отпуск, а потому, сегодня ему выдали и зарплату, и отпускные. Непреложная истина — больше всего человек любит свою работу именно в те дни, когда получает за неё деньги.

Не смотря на усталость, он не сел в «маршрутку», чтобы ехать домой, а прямиком направился в «Погребок». Уже давно он мечтал зайти в это питейное заведение, где продавали на разлив вина различных сортов, в основном Кубанские. Но Ильнура привлекали не вина.

Сев на высокий стульчик у стойки бара, он дождался, когда миловидная девушка-бармен обслужит шумную компанию из четырёх мужчин среднего возраста и, когда она обратилась к нему, сказал:

— Сто грамм «Кизлярского» три звёздочки и лимончик.

Однажды он уже делал здесь такой заказ. Вот точно так же, идя с работы уставший и вымотанный тяжёлым рабочим днём, зашёл сюда и не спеша выпил сто грамм «Кизлярского» коньяка.

Ильнур уже почти допил свой коньяк, когда в «Погребок» вошёл его старый приятель – Влад. Не узнав Ильнура, он сразу же, чуть ли не с порога, осыпал комплиментами барменшу и, усевшись на высокий стул рядом с Ильнуром, попросил стакан красного креплёного вина.

Когда вино появилось перед ним, Ильнур вполголоса заметил:

— И не замечает никого…

Влад мельком взглянул на него, отпил несколько мелких глотков и вдруг резко развернулся к Ильнуру:

— О! Ты как здесь?! Привет! – его глаза загорелись добрым огоньком, а лицо засветилось улыбкой.

— Привет. Я думал, не узнаешь!

— Да ну брось! Как ты? Работаешь?

— Работаю.

— Где? Кем? Сто лет тебя не видел!

— Да всё там же, всё тем же. А ты?

— Да и у меня всё по-старому. Сколько мы не виделись? Больше года?

— Меньше. Ты у меня на дне рождения был.

— Ах да… это когда мы потом на остановке пивом «догонялись»?

Ильнур вдруг засмеялся:

— Это было в позапрошлый раз! А в прошлом году мы тебе такси вызывали – ты уже у меня был «никакой»!

— Разве?

— Пить надо меньше…

— Да это ладно. – Влад махнул рукой и вдруг спохватился: — Слушай, хорошо, что я тебя встретил! Ты завтра как — свободен?

— Свободен, а что?

— Да помочь надо. Я свою квартиру сыну с невесткой отдаю, а мы с Леной переезжаем завтра в дом. Помнишь – мне от деда с бабкой остался?

— Это… э-э-э… за Наримановским мостом?

— Да. Мы раньше туда квартирантов пускали, а сейчас решили: Сашка женился – пусть живёт отдельно, а мы туда.

— А почему не его туда? – усмехнулся Ильнур.

Влад вздохнул, сделал несколько глотков из своего стакана и ответил:

— Да не понимает он прелестей своего дома с участком. Ему квартиру подавай, со всеми удобствами, и чтобы на работу было близко. А я вот наоборот — хочу, чтобы участочек был, чтобы сажать помидоры, огурцы… да многое чего. Хочу ещё кроликов разводить – дополнительный доход. И чтобы дышать не выхлопными газами машин, а чистым воздухом. Знаешь, чем дольше живу, тем больше ценю спокойную жизнь. Надоело крутиться, зарабатывать. Я же сейчас на трёх работах! Устаю, как… не знаю кто. В общем – давай завтра мне поможешь с переездом?

— Да, пожалуйста! Куда подойти и во сколько?

— Да ко мне сюда, на Савушкина. Часам к десяти. Димка обещал быть, Гриша, ну и, наверное, Руслан. Я ему  звонил, но так и не понял: сможет он или нет.

Ильнур вдруг рассмеялся:

— Вот на Руслана не рассчитывай. Ты его что — не знаешь? Помнишь, как мы Гришу в больнице навещали?

Влад тоже заулыбался:

— Помню… но не очень! – допив своё вино, он подозвал барменшу: — Настенька! – и, протянув ей пустой стакан, попросил. – Повтори, пожалуйста!

— И мне! – крикнул ей вдогонку Ильнур, протягивая пустой фужер.

— Вот как мы Гришку в больнице навещали – это я помню слабо… – вздохнул Влад.

— Ну конечно! Ты тогда напился, и мы с Димкой тебя еле до дома довели – тебя всё на «приключения» тянуло! – засмеялся Идьнур.

Эта почти анекдотичная история случилась два года назад – тем аномально жарким летом, который останется в памяти всех Россиян, а особенно — Астраханцев. Гриша Калерин, их общий друг, лёг в больницу на операцию в отделение сосудистой хирургии, и друзья договорились встретиться, и навестить его. Встретились на остановке – Ильнур, Влад, Дима и Гриша. Пятого – Руслана – ждали минут десять, звонили ему на сотовый, но тот трубку не брал, решили обойтись без него. Зашли в магазин, купили яблоки, шоколадку, двухлитровый баллон пива, солёный арахис и шесть одноразовых стаканчиков. Перед тем, как пройти на территорию больницы ещё раз позвонили Руслану. Тот взял трубку и сообщил, что скоро будет. Решили его не ждать – подойдёт, если что.

Навестили Гришу, посидели на лавочке больничного двора, поговорили, выпили пива и разошлись. Гриша отправился домой, а Ильнур, Влад и Дима – в ближайшее кафе, «догоняться» водкой. Влад тогда «хватил лишнего» и Ильнур с Димкой тащили его домой, несмотря на его упорное сопротивление и маниакальное желание познакомиться с каждой проходящей мимо женщиной. Уже дома Ильнур вспомнил про Руслана и позвонил ему: «Ну, ты где?» — и получил ответ: «Я уже выхожу из дома!»…

Эта история долго вспоминалась друзьями, как забавная. Впрочем, все очень хорошо знали Руслана, как человека необязательного и зависимого (несмотря на свои пятьдесят пять лет) от своей мамы, которая продолжала контролировать почти каждый его шаг.

 

Они вышли из «Погребка» и Ильнур жадно закурил – внутри заведения курить было запрещено.

— Ты же вроде бросил?! – спросил Влад, указывая на сигарету.

— Бросил. Только вот в последние дни опять что-то «задымил». Может, покурю месячишко, и опять надумаю бросить – уж больно хорошо быть некурящим. Тогда уж к тебе обращусь.

— Конечно, обращайся. Помогу.

Влад по профессии – врач-нарколог в одной из поликлиник. К нему многие обращаются, в том числе – и чтобы бросить курить. И он им помогает какими-то действенными средствами, о которых Ильнур имел самое слабое представление.

Они медленно направились к остановке.

— Что-то редко мы видимся! – посетовал Ильнур.

— Да! – согласился Влад. – Я и сам иногда думаю: раньше мы как-то были ближе, встречались чаще, а теперь… я вот некоторых друзей вижу два раза в год – на своём дне рождении, и на их. И то – если они или я в этот день не заняты. Да я и сам теперь на трёх работах, я же говорил!

— На каких?

— Ну, во-первых — у себя в поликлинике. Во-вторых – в Волгоградской фирме, которая у нас автобусы… ну вот эти – оранжевые, я там водителей на линию выпускаю. Ну и – в Следственном Комитете – провожу психолого-психиатрические экспертизы.

— Кстати! Как ты относишься к этим «Волгобусам»?

— Да никак! Они мне деньги платят. А что?

— Да нет. Просто подумалось: нет, чтобы свой транспорт развивать – обязательно надо было приглашать со стороны?

— Ой! – Влад скривил лицо. – Не лазь ты в эту политику! Они там деньги делают такие, что нам с тобой на несколько жизней хватит! Вот был у нас в городе трамвай. Помнишь? Где он теперь?

Ильнур и Влад подошли к остановке и сели на скамейку. Ильнур снова закурил.

— Дай мне тоже, – попросил Влад сигарету. Обычно, он не курил, но после изрядного количества вина или водки тянулся к сигарете. Это было своего рода индикатором того, что ему «уже хватит».

— Ну… на. – Ильнур протянул ему сигарету и поднёс зажигалку.

Влад закурил, но курил он неумело, с каким-то оттенком брезгливости.

— Так вот, о политике, – продолжил он прерванную мысль. – Я же говорил, что я в Следственном комитете на полставки. Так вот, о трамваях. Прокуратура ищет фирму, которая демонтировала рельсы с улиц города. Десятки километров рельс, сотни тонн стали, несколько миллионов рублей. Куда делись? Вот многие видели, как их грузили на машины, и отправляли в порт Оля, а кто кому продал, где за них деньги – никто не знает! Судно, на котором их увезли, утонуло. Вместе с рельсами. Следствие идёт уже несколько лет, и никаких результатов. Знаешь почему? Потому, что боятся «копнуть» поглубже. За этим всем такие «шишки» стоят, которые не то что прокурора – самого губернатора в порошок сотрут.  Потому, что всё у них там схвачено. Так что…

— Ладно… – вздохнул Ильнур. – Значит завтра в десять у тебя здесь?

— Да. За два рейса, думаю, управимся. Там, правда, потом дел будет уйма! И как раз по твоей части. А ты работаешь… жалко…

— Слушай! – неожиданно вспомнил Ильнур. – Я же с понедельника в отпуске!

Влад, казалось, не поверил своим ушам:

— Да ты что!!! Так давай ко мне! В понедельник я буду пристрой там ломать – помоги! Я бы и один управился, но… вдвоём же веселей!

 

19.

 

Ильнур вернулся домой, когда муэдзин с минарета Белой мечети пел предпоследний азан. Проклиная себя за то, что соблазнился вторыми «стограммами» коньяка, он не свернул к себе, а медленно поплёлся в ближайший магазин. Хмель ударила в голову – коньяку было больше, чем необходимо для того, чтобы проветриться и спокойно лечь спать совершенно трезвым, но меньше того количества, которое свалило бы его в пьяный сон. По своему опыту Ильнур знал, что в таком состоянии он долго не сможет заснуть. Именно поэтому он купил полуторалитровую «баклажку» пива и, вернувшись к дому, сел на лавочке у ворот.

Попивая пиво из горла, Ильнур наблюдал за тем, как темнеет небо, как зажигаются звёзды, и как город погружается в свои вечерние заботы.

Вот мимо прошёл Дамир, живущий через два дома. Вскинув приветственно руку, он спросил его — «Ни халь?»  «Якши!» — ответил Ильнур. Дамир был лет на десять моложе Ильнура. Жил с женой и с сыном Фаридом, которого этой весной призвали в армию. В своём дворе он устроил маленькую автомастерскую, с неё и кормился.

Стасик, как всегда опасливо оглядывая землю, подошёл к Ильнуру, подчёркнуто вежливо поздоровался за руку и, бормоча что-то себе под нос, побрёл дальше.

Две пьяные женщины, о которых Ильнур знал только то, что одна из них живёт в конце квартала, прошли мимо, что-то громко обсуждая.

Медленно и степенно, о чём-то тихо беседуя, прошла молодая семья – хорошо одетые женщина и мужчина, кативший перед собой детскую коляску.

Прошла девушка, разговаривавшая по сотовому телефону, как понял Ильнур – обсуждала со своей подругой общую знакомую.

Проехала «иномарка», оглашая улицу, да и все окрестности, музыкой (если только это можно назвать музыкой, скорее – ритмической какофонией) из своей акустической системы в салоне.

Сумерки сгустились окончательно, и улицу освещали только фонари на столбах. Над минаретом повисла яркая четверть луны. Ильнур пил своё пиво сидя на лавочке, и вспоминал о том, каким был город двадцать – тридцать лет назад. Всё течёт, всё меняется. Вот только – в какую сторону?

Он вспомнил, как мальчишкой ходил в кинотеатр «Луч», где смотрел «Белое солнце пустыни», как перед армией гулял с друзьями по улице Розы Люксембург, и по Семнадцатой пристани, как каждый день приходил в книжный магазин «Современник» в надежде купить такую же книгу, которую там случайно купил его одноклассник. Всё тогда было другим. Деревья были раскидистее, а улицы тенистее. Да и солнце, казалось, светило по-другому.

И машин тогда было меньше. И дома, и набережные были другие, да и люди говорили по-другому… Ильнур вспоминал былые времена, отхлёбывал пиво из пластиковой «баклажки», и пытался понять: это он состарился, и стал ко всему новому относиться недоброжелательно, или город действительно превратился из заброшенного оазиса среди нижневолжских степей, в «урбанизированную» каменную пустыню?

Чем больше пьянел Ильнур, тем больше его раздражали «нововведения» последних лет. Зачем убрали Астраханские трамваи? Зачем городские власти обрезают деревья в городе, где тень необходима, как воздух? Зачем сносят парки и скверы, а на их месте возводят элитные дома, торговые центры и административные здания? А главное – почему четыре года назад, когда федеральное правительство выделило огромные средства к празднованию 450-летию Астрахани, все эти деньги пошли на «показуху»? Почему переделали площадь Ленина (которая и без того довольно прилично выглядела), но не отремонтировали ливнёвую канализацию, из-за которой город после каждого дождя тонет?

В какой-то момент, Ильнуру стало стыдно. Ведь он житель этого города… гражданин, имеющий свой голос и свою точку зрения! Где он был этой весной, когда кто-то протестовал против власти? Один раз был на большом митинге, а всё остальное время сидел на диване перед телевизором и смотрел этот «зомбоящик», утверждавший, что всё вокруг хорошо, всё прекрасно?!…

Вдруг ему подумалось, что если бы Шеин стал мэром, то возможно всё было бы так, как и должно быть: Шеин-мэр проведёт ливнёвую канализацию, закупит автобусы для пассажирских перевозок, разобьёт парки и скверы на месте снесённых ветхих домов, а их жителям даст новые квартиры…Но тут же усмехнулся: да ничего он не сможет!

Время шло, и пиво в пластиковом баллоне заканчивалось. Ильнур подумал, что пора бы, наконец, подниматься к себе, на второй этаж. Вот только… почему-то не хотелось. После знойного летнего дня он оказался в Астраханской ночи, окружённый своими ностальгическими воспоминаниями, среди до боли знакомых домов, деревьев, заборов и странным чувством, что кто-то смотрит на него сверху с упрёком, как бы говоря: что же ты жалуешься, что город становится хуже? Ведь сам-то ты ничего не делаешь!

 

20.

 

Утром Ильнур проснулся как всегда – за десять минут до звонка будильника его сотового телефона. Ему иногда казалось , что его биологические часы чувствуют время точнее, чем самая современная техника. На какое бы время он не ставил будильник, просыпался он всегда за пять – десять минут до звонка! Он лежал в постели, окунувшись в свои утренние фантазии, но с тревогой ожидая «пиликания» будильника.

Отходя ото сна, Ильнур вспомнил вчерашнюю встречу с Владом, его просьбе помочь с переездом, а потому — будильник должен позвонить в половине девятого. Каким бы он не был пьяным, но о своих обещаниях не забывал никогда.

Он продолжал нежиться, обдуваемый стареньким вентилятором «Эфир», который служил ему уже двадцать пять лет. Ему подарили его на день рождения и с тех пор, каждое лето этот прибор помогал ему спасаться от Астраханской жары. Он работал ночи напролёт, и ни разу серьёзно не ломался. Под его слабое жужжание Ильнур засыпал, спал и просыпался. Он настолько привыкал за лето к нему, что осенью, когда надобность в нём отпадала, подолгу не мог заснуть – ему было непривычно в тишине.

Ильнур снова было задремал, но в это время будильник его сотового телефона запиликал свою песню и пришлось встать. Потягиваясь, он вышел из затенённой плотными занавесками спальни в зал и, зажмурившись, взглянул в окно – день обещал быть знойным. Впрочем — как всегда. На небе ни облачка, а солнце уже утром палило «на всю катушку». Ильнур вышел на кухню, зажёг конфорку и поставил чайник на плиту.

Всё-таки, вчера он перебрал. Что ему стоило остановиться на ста граммах коньяка, и сегодня наслаждаться пробуждением от спокойного и здорового сна? Вот обязательно надо было напиться так, чтобы не уснуть от усталости, а забыться от опьянения! Часа в два ночи, когда действие алкоголя закончилось, он проснулся, и до пяти утра не мог заснуть. Задремал, когда уже рассвело, а  через три часа проснулся опять, ожидая напоминания будильника. «Ничего, — как всегда в таких случаях думал Ильнур, — сегодня вечером лягу пораньше и высплюсь! И буду спать до позднего утра — завтра же воскресение!»

Лёгкий завтрак Ильнура на этот раз состоял из сладкого чая и бутерброда с маслом. Обычно, он не загружал свой желудок по утрам, почти никогда не обедал, в основном «наедаясь» на ужин, попивая «Жигулёвское» пиво из полуторалитрового баллона. Так, чтобы потом оставалось время вскользь посмотреть телевизор в полупьяном виде, и завалиться спать – сытым и довольным. А на утро опять: если будни – то на работу, если выходной – то прогулка на рынок (чисто из любопытства), «ничегонеделание» перед телевизором, вечерняя прогулка по набережной Волги. И, как всегда – баклажка пива за плотным  ужином и… «баиньки».

Как Ильнур и обещал, ровно в десять утра он был на месте. Во дворе он заметил грузовую «Газель», которая стояла прямо у подъезда где жил Влад. Подойдя ближе, увидел Диму, который вышел из подъезда. С редкой золотистой шевелюрой, в пёстрой рубашке навыпуск, он что-то крикнул водителю «Газели», который стал разворачиваться. Когда Ильнур подошёл к ним, «Газель» уже была готова для приёма вещей.

— Привет! – крикнул Ильнур Димке, который только теперь его заметил.

— О! Ты что опаздываешь?

Ильнур достал сотовый телефон и посмотрел время:

— Ровно десять! Как и договаривались! А что?

— Да Руслан уже давно здесь.

— Да ты что! – искренне удивился Ильнур. – Не может быть!

— Да! Здесь он! Да ты зайди к Владу-то!

В квартире у Влада царила обычная для переездов неразбериха. Жена его, Лена, хлопотала вокруг мешков из-под сахара, набитых вещами и книгами, и картонных коробок с посудой. В кресле посреди комнаты Ильнур увидел вальяжно восседающего Руслана, который небрежно листал какой-то журнал.

— Привет, Лен! Где хозяин-то? – спросил Ильнур у Лены, пожимая руку Руслану.

В это время Влад вышел из другой комнаты и, поздоровавшись с Ильнуром, хлопнул в ладоши:

— Так! Все в сборе?

— Гриши нет, – отозвался Руслан.

— Гриша подойдёт туда. Значит так: машина у подъезда, начинаем грузить. Сначала мебель. Вот этот шифоньер, диван и два кресла. На них закидаем мешки и коробки.

— А кровать? А стол? – спросил Дима, вошедший в квартиру следом за Ильнуром.

— Это вторым рейсом. За один всё равно не управимся, – ответил Влад — Значит так. С первым рейсом поедем мы с Ильнуром, туда должен подойти Гриша, он знает куда, и втроём разгружаемся. Ильнур там остаётся, а я с Гришей возвращаюсь сюда, загружаем остальное. Как загрузимся — мы с Гришей едем туда на «Газели», а Лена, Дима и Руслан — на такси. Там разгружаемся, отмечаем это дело, и все свободны! Понятно?

Последнее слово Влад произнёс с такой же интонацией, как и в одном рекламном ролике, популярном лет десять назад. Но Дима, видимо, до сих пор его помнил, поэтому в полголоса спросил у стоящего рядом Ильнура с наигранным акцентом:

— Как пишется «переносица»?

Ильнур улыбнулся – он тоже вспомнил этот рекламный ролик. Влад, похоже, тоже – он многозначительно посмотрел на Диму и заторопился:

— Давайте, ребята, грузимся! Ринат! Вставай!

Ринат нехотя отложил журнал, и тяжело поднялся.

В тентованную «Газель» уместились, как и предполагал Влад: шифоньер, диван, два кресла, несколько мешков с вещами и коробок с домашней утварью.

Когда водитель уже закрывал борт, у Влада зазвонил сотовый телефон.

— Да, Гриш! – сказал он в трубку. – Вот, только загрузились, выезжаем. А ты где? Ну, молодец! Жди там – мы, минут через двадцать, подъедем.

Водитель, молчаливый казах предпенсионного возраста, завёл машину и стал выезжать со двора. Рядом с ним сидел Влад, чтобы показывать дорогу, а у двери – Ильнур.

Только когда они выехали на дорогу, и машина набрала скорость, в открытые окна задул ветер, хоть немного, но освежавший их потные лица.

Как всегда в Астраханский июль, на небе не было ни облачка, а полуденное солнце поджаривало город почти с зенита. После того, как местные власти стали по какой-то, одной ей ведомой причине избавляться от скверов и парков, обрезать кроны деревьев, превращая их в уродливые «обрубки», не дающие никакой тени, город обнажил свой асфальт и бетон для солнцепёка, и жить в нём летом стало невмоготу. Ильнур ещё раз вспомнил об этом сейчас, когда они ехали по этим улицам, знакомым с детства. По улицам, которые когда-то накрывались от палящего солнца тенью раскидистых деревьев, и даже в «часы пик» были относительно свободны.

И в памяти всплывали образы далёкого детства. Бочки с квасом, автоматы газированной воды, лотки с мороженным… Ох, уж это мороженное! Либо в вафельном, либо в бумажном стаканчике, с палочкой в придачу. То ли из-за того, что в детстве всё воспринималось особенно остро, то ли действительно — тогда всё было из натуральных продуктов, но вкус того мороженного вспоминался теперь, как нечто невообразимо вкусное.

У одного их перекрёстков, они попали в «затор». Как оказалось – из-за аварии: две иномарки «не разошлись» и стояли в ожидании «Гаишников», перегородив дорогу. Ильнур невольно подумал, что в его детстве такого не было. Машин было мало, в основном – грузовики и такси. Частные машины были редки.

 

21.

 

Когда они наконец-таки доехали до места, их встретил изнурённый жарой Гриша. В пёстрой рубашке, со своей неизменной сумкой на правом плече, он ещё издали делал руками шутливые жесты — вы где, мол, пропадали?

— Ну… сколько можно ждать? – возмущался он, когда Ильнур и Влад выходили из машины.

«Ждать и догонять – последнее дело» — вспомнил Ильнур нравоучения тёти Рамили. Он совершенно размяк в дороге, и с ужасом подумал, что теперь им втроём предстоит разгружать почти полную «Газель».

Зайдя в общий двор, в котором теперь будет жить Влад, Ильнур заметил под тенью большого дерева скамейку, на которой сидел совершенно седой старик с клюкой между колен – сосед Влада. И почему-то подумалось, что со временем и сам Влад состарится, и тоже будет сидеть на этой лавочке. «Пост сдал – пост принял…» — промелькнуло у него в голове.

Тем временем Влад открыл большие металлические ворота, и «Газель» «задом» въехала во двор, остановившись перед самым крыльцом. Гриша открыл борт, и позвал задумавшегося Ильнура.

— Ильнур! Не спи!

Влад открыл дверь пошире, приперев её какой-то дощечкой, чтобы не закрывалась и разгрузка началась.

 

Когда Влад с Гришей уехали на «Газели» за остальными вещами, Ильнур сел на лавочку во дворе рядом со стариком, достал сигарету и закурил, приготовившись к тому, что обратного рейса придётся ждать очень долго.

Старик в лёгких серых штанах и светлой рубашке на выпуск, с незатейливым рисунком, с грустью посмотрел на курящего Ильнура и тяжело вздохнул.

— Я ведь, когда-то, тоже курил. И много курил… – заметил старик.

— И что — бросили? – спросил Ильнур.

Старик прокашлялся и грустно ответил:

— Пришлось… Я курил с десяти лет и до шестидесяти пяти… А потом бросил… Кашель доконал. До сих пор кашляю.

— Сколько Вам сейчас?

— Семьдесят восемь. Весной исполнилось.

— Ого! – удивился Ильнур. – Много, наверное, повидали за свою жизнь?

— Я всю жизнь шофёром проработал. У меня отец был шофёром, а дед был извозчиком.

— Династия, значит? А вы на легковой или грузовой?

— Да на всех! – не без гордости сказал старик. — У меня все категории были открыты, кроме мотоциклов. После армии работал на автобазе, на «Газ-51», потом много лет проработал на «хлебовозке», а когда начали строить Аксарайск – работал там на самосвале. Потом на автобусе… «восемнадцатый» маршрут помнишь? Вот! От ТРЗ до «Войкова», и обратно. А уж потом, во времена «реформ» — на «Волге» — возил начальника одного предприятия. Вот оттуда и ушёл на пенсию.

— А я до сих пор мечтаю научиться водить машину… – грустно признался Ильнур.

— А ты кто по профессии?

— Ну… скажем так – строитель.

— Хорошая специальность. Всегда нужная. Работаешь?

— Да я уже два года работаю в одном Госучреждении рабочим по зданию. Там подкрасить, здесь подмазать… короче – текущий ремонт. Ну и там же на полставки грузчиком: то что-то привезли, то что-то увозят.

— И сколько выходит?

— Ну… десять «чистыми» получаю.

Старик закивал:

— Хорошо! Хотя… всё равно мало. А живёшь с кем?

— Один.

— Что так?

Они познакомились. Старика звали Халит Фаридович, и жил он здесь очень давно. С самого рождения. Неизвестно почему, но Ильнур проникся доверием к этому старику и рассказал о себе практически всё. Он говорил, а его собеседник внимательно слушал. За это время несколько раз звонил Влад. Сначала сообщил, что остальную мебель погрузили и выезжают, потом – что попали в пробку, затем несколько раз перезванивал, чтобы узнать – не подъехали ли остальные на такси.

Когда Лена, Дима и Руслан, приехавшие на такси, появились во дворе, Ильнур всё ещё беседовал со стариком. Лена сразу же направилась в дом, Дима названивал по сотовому Владу – сообщить, что они уже на месте и поинтересоваться, долго ли им ещё ждать. Руслан же критично осматривал двор и высокомерно улыбался, видимо – готовился высказать своё мнение Владу о его новом местожительстве. Это было в его стиле – он считал себя очень мудрым, повидавшим жизнь и свято верил, что имеет право давать наставления всем, особенно – своим друзьям. Если он кого-то и хвалил, то только себя «любимого».

Дима, заметив, что Ильнур общается со стариком-соседом, не стал им мешать, а зашёл в дом и завалился на диван «подремать», пока Лена разбиралась с уже привезёнными вещами.

А Ильнур всё «точил лясы» со стариком, пока какая-то женщина  в пёстром халатике не позвала его в дом. Как раз в это время наконец-то подъехала «Газель» с остальными вещами, и старик тяжело поднялся со скамейки. Ильнур ему помог и, поддерживая за локоть, проводил его до двери. Перед тем, как Халит Фаридович зашёл в свой дом, они пожали руки, и старик сказал:

— Добрый ты, Ильнур. Будь осторожен – в этом мире столько мрази!

И он скрылся в своём доме, где его ждала внучка.

 

22.

 

Мебель и вещи разгрузили быстро. Дима всё подтрунивал над Русланом, который норовил взять то, что полегче.

— Жирок-то сбрасывай! – кричал он, указывая на его солидное брюшко. – Вон какой «мамон» отъел!

— Это – «подушка безопасности», — парировал Руслан, похлопывая себя по животу.

Пока выгружались вещи, Лена уже сходила в ближайший магазин за водкой, салатами и приготовила на кухне картошку с тушёнкой. Руслан вёл «здоровый образ жизни», поэтому для него она купила «полторашку» минеральной воды. Когда все вещи были занесены в дом, стол на кухне был уже накрыт, и друзья сели за него – уставшие, но в предвкушении ужина с выпивкой и общения.

— Что-то мы редко видимся?! – посетовал Дима, выражая, в общем-то, общую мысль.

Влад уже раскупорил первую бутылку, и разливал по стопкам. Руслан обслуживал себя сам – наливал минералку в свой высокий бокал.

— Ну! За что пьём? За твой переезд! – поднял свою стопку Дима.

Все остальные тоже подняли свои стопки и, чокнувшись, почти в один голос произнесли, обращаясь к Владу:

— С новосельем!

Выпив и немного закусив, друзья разговорились.

— И всё-таки – почему мы стали редко видеться? – снова спросил Дима.

— Потому, что уже взрослые, – грустно ответил Гриша.

— Не поэтому, – не согласился Дима. – Понимаешь… раньше,  мы не думали о завтрашнем дне. Мало того — нам коммунисты запрещали работать на двух работах. А сейчас? Вот ты, Гриша, на скольких работах работаешь?

— Ну, на двух.

— Влад, а ты на скольких?

— Ну, на трёх!

— Ну, а наш достопочтимый Руслан, наверное, на четырёх?

Руслан только ухмыльнулся. Он работал менеджером в рекламном агентстве, и что делал, за что отвечал, а главное – за что получал довольно не плохую зарплату, никто не знал.

— А я на одной, – сказал Ильнур. — И мне хватает!

— Ну, у тебя семьи нет, поэтому и хватает, – махнул рукой Дима.

— Нет, а что – при коммунистах мы лучше жили? – спросил Руслан.

— Лучше, — твёрдо сказал Дима. – И доказать это очень просто.

— И как же? – Заинтересовался Руслан.

— А вот смотри, — Дима поднял вилку. – Раньше люди «крутились», чтобы жить лучше. А сейчас «крутятся», чтобы просто выжить.

— Тогда была гарантированная бедность, – вставил слово Гриша.

— Вот! ГАРАНТИРОВАННАЯ БЕДНОСТЬ! – Дима оглядел всех, и вдруг спохватился: — а что это никто больше не наливает?

После того, стопки были наполнены и опрокинуты за здоровье хозяев, Дима продолжил:

— Вдумайтесь: ГАРАНТИРОВАННАЯ БЕДНОСТЬ! Что это значит? Значит — не было нищих и сверх богатых! И потом, та бедность, которая тогда, и та, которая сейчас, ну, извините…

Гриша вдруг обратился к Руслану:

— Что усмехаешься, «животоносец», ты наш?

Руслан, попивая свою минералку, ничего не ответил, а Дима продолжал:

— Вот смотри. Есть у меня сосед. Как-то разговорились мы с ним, и говорит он мне, что в «советские» времена он жил намного лучше, чем сейчас. Чем он занимался? «Крутился»! Нигде официально не работал, его даже чуть не посадили «за тунеядство». Была у него машина, и он «втихаря» занимался, как сейчас говорят, «частным извозом». Тогда это было вне закона. Но жил он тогда много лучше, чем сейчас. И на всё ему хватало. И жил он намного лучше, чем работяги с завода. Вот и вспоминает те времена с ностальгией.

В это время Лена внесла огромное блюдо с картошкой, поставила его на середину стола и, оглядев всех с шутливым упрёком, сказала:

— Вот вы, мужики… как соберётесь – так либо о работе, либо о политике!

— А куда же без неё?! – развёл руками Дима. – Тем более — сейчас! Кстати, мужики, вот кто из вас весной ходил на митинги Шеина?

За столом оживились.

— Ну, я был! — отозвался Влад. – Ильнура там встретил. Помнишь, Ильнур?

— Да, встретились мы там, — потупив глаза, подтвердил Ильнур, как бы стесняясь этого факта из своей жизни.

— Я только на тот «большой» митинг смог прийти, — признался Гриша. – Народу было!!!

— Это четырнадцатого апреля? Да-да. Были мы там с Ильнуром. – повторил Влад. – Но тебя что-то не видели.

— Я был! — как бы оправдываясь, воскликнул Гриша. — Да у меня в «сотовом» и фотографии есть с того митинга! Сам сделал!

Он смутился, словно стесняясь чего-то. Но разговор постепенно перетекал из русла в русло. От политики – к тонкостям строительства, к неустроенности личной жизни находящихся за столом (прежде всего – Ильнура), И снова о политике.

 

23.

 

Друзья разъехались, и Влад вышел во двор проветриться. Кажется – сбылась его мечта: последний период своей жизни он проведёт здесь, в деревянном доме в «частном» секторе, среди сада, который он будет растить сам, своими руками. Дом «пятистенка» с пристроем, во дворе – летняя кухня, фруктовые деревья, небольшой виноградник, и добрые соседи… что ещё нужно?

Давным-давно, ещё в приснопамятные «советские» времена, он каждое лето проводил здесь, в этом доме, у бабушки с дедушкой. Многое изменилось с тех пор: другой забор, другие ворота, да и сам дом стал выше, чем был тогда (дед перед смертью успел поднять дом и устроить полуподвал). Да и сосед-татарин состарился, и теперь это глубокий старик, а его дочь давно выросла и сама теперь имеет внуков.

Водка кружила голову, выбила из реальности, и Влад окунулся в ностальгические воспоминания. Вон там стоял сарай, который давно снесли и посадили малинник, а вон там – наоборот: росли два абрикоса, а теперь на этом месте – летний душ.

Когда десять лет тому назад деда не стало, бабушка заболела, и мама Влада взяла её к себе. Дом решили сдавать квартирантам. Много их (квартирантов) было. Но при них дом только ветшал. Мать часто просила Влада: сделай то, сделай это… но не было у него настроения что-то делать для этого дома. И лишь теперь он понял: это его дом и надо за ним смотреть. «Ничего! – думал подвыпивший Влад. – Приведём дом в порядок: укрепим, подкрасим, починим крышу, поменяем окна… ничего! Теперь здесь живу я!»

Сумерки уступили место ночи. Взошла полная луна, и Владу вдруг вспомнилось, как в далёком детстве…

Как в далёком детстве он жил здесь, у бабушки с дедушкой. Бегал с местными мальчишками по улице, запускал «воздушных змей», ходил купаться на речку…

Тогда этот район был скорее селом, чем городом – деревянные дома с небольшими участками для огорода и фруктовых деревьев, широкие (как ему тогда казалось) улицы, курятники чуть ли не в каждом дворе. А потому, каждое утро округа оглашалась петушиными криками.

Сколько лет прошло! Никого из тогдашних его друзей здесь уже нет – все они живут в других районах города, а один из них – Сашка, по кличке «щербатый», его ровесник — уже давно перебрался в Москву. Как-то, лет пять назад, Влад случайно встретил на улице его старшую сестру — Нинку. Разговорились, она рассказала о брате, о себе, своей семье, а Влад – о себе. Тогда, много лет назад, она казалась недосягаемо старшей, а теперь… теперь они почти одного возраста. Всего-то разница – пять лет. Ему пятьдесят два, а ей – пятьдесят семь.

Про других, он давно ничего не слышал. В их домах живут другие люди, ничего о них не знающие. Где сейчас тот «рыжий»? Голубоглазый пацан, на год моложе Влада с Сашкой, с огненно рыжей копной волос. Влад не помнил даже его фамилии – только имя: Димка! И жил он тут не далеко – вон в том деревянном доме.

Новые времена, новые люди, новый быт. Влад вдруг осознал, что настал новый период в его жизни – жизни здесь, в этом доме. Может… последний, и именно здесь окончит он свои дни когда-нибудь, через много лет. Он вернулся в дом и, умиротворённо засыпая на диване, подумал: «Пусть будет так».

 

Халит Фаридович проснулся среди ночи. Свет от полной луны врывался в комнату, наполняя её какой-то загадочной сущностью. И вдруг он вспомнил, что вот так же в детстве, просыпаясь в ночи, он видел эту комнату в лунном свете, задумывался о своей предстоящей жизни, и мечтал совершить в ней подвиг. Вот только война уже заканчивалась. Была только надежда, что в мирной жизни он непременно сделает что-то такое, что оставит память о нём у людей. Ещё есть неоткрытые земли, ещё есть место для подвига. Как давно это было! С тех пор много воды утекло. Вот ему уже семьдесят восемь, жизнь прожита, а великим первооткрывателем, как мечталось в детстве, он так и не стал.

Он вспомнил своё детство. Ночи, когда подолгу не мог уснуть, и смотрел на залитую лунным светом комнату, мечтая о будущем… залитые солнцем летние дни, когда бегал с друзьями по улице, лазил через забор во двор соседу, и каждая дощечка того забора, каждый выступ, за который надо хвататься, или куда ставить ногу, были ему знакомы. Столько лет прошло… всё давно забылось, вот только почему-то именно сейчас, он всё это вспомнил. Вспомнил не только лунные ночи, шелест листвы за окном, но и все свои ощущения, даже запахи. «А ведь я тоже был когда-то ребёнком!» — с грустью подумал старый Халит.

Неожиданно, ему показалось, что кто-то подошёл к его дому. Он не увидел, не услышал, а почувствовал это каким-то внутренним чутьём. Почувствовал, как открылась запертая на ночь дверь, как кто-то неслышно прошёл через прихожую, затем через кухню, и вот уже Халит видел его в дверях своей комнаты.

В чёрной рубашке с длинными рукавами и чёрных брюках, совершенно лысый, и с большой амбарной книгой в руке, он стоял в дверном проёме, и смотрел настолько по-доброму, что  старик не испугался. В лунном свете лицо гостя словно светилось изнутри каким-то неземным сиянием, а глаза его, казалось, смотрели прямо в сердце. Халит поднялся и сел в постели, причём сделал это без особого труда, совершенно легко, как в молодости, словно не было у него одряхлевшего за долгую жизнь тела.

Гость молча прошёл в комнату, и сел на табурет у стола рядом с постелью Халита, положив на колени свою амбарную книгу. Неожиданно, Халит узнал его:

— Азраиль?!

— Я! – гордо ответил гость и улыбнулся.

— Ты… ко мне?

— Нет. Я – за тобой.

Халит окаменел. Он понял всё: что настал его час, что завтра для него уже не будет, что внучка Алия от приёмной дочери останется без него… но страха не было – улыбка гостя источала столько доброты, что старик смирился со своей участью. Он только сказал с упрёком:

— Я просил тебя об одном одолжении: встретиться перед смертью со своим сыном. Узнать: кем он стал, как живёт… прикоснуться к нему. – Халит вздохнул, и на секунду  разочаровался в госте. – Что же, если ты не смог выполнить мою просьбу…

— Я выполнил твою просьбу! – ответил гость. – Тот мужчина, с которым ты долго беседовал сегодня днём на лавочке, это и есть твой сын.

— Так это был он?! – Халит прослезился. Он с нежностью вспомнил всё, что рассказывал о себе на лавочке у дома его собеседник, помогавший с переездом соседа. – Так вот какой он стал…

— Так что… я своё обещание выполнил.

— Жаль, что его не будет на моих похоронах, я так хотел… — посетовал старик.

— И на похоронах он будет, – пообещал гость, – в понедельник утром он придёт к своему другу, и их обоих попросят помочь с похоронами.

— Вот как… — вздохнул старик.

— Да – «вот так»! Ну… вот и всё! — с этими словами гость раскрыл свою амбарную книгу, и вытащил из нагрудного кармана своей чёрной рубашки карандаш.

 

24.

 

Воскресный день был для Ильнура особым. Он запомнил его, и потом, до конца своей жизни, вспоминал с какой-то необъяснимой нежностью.

Утро опять началось с очередного скандала Василия с женой. Солнце ещё не встало, а двор уже огласился его руганью. Но почти все спали, только тётя Клава, как всегда вставшая, «ни свет, ни заря», стала свидетельницей их очередного утреннего скандала.

На этот раз, она не стала стучаться в их убогое жилище, чтобы попытаться помочь бедной и забитой Катерине, а устроившись на табуретке у окна веранды, стала ждать, когда Василий сходит за разбавленным спиртом, чтобы без опаски выйти во двор, и немного прибраться.

И всё повторилось, как обычно – Василий сходил за бутылкой, шум скандала в их квартире постепенно начал стихать, утро вступало в свои права, соседи начали просыпаться, и появляться во дворе.

Вот только это воскресение было чуть-чуть особенным. Все соседи знали, что сегодня в квартире Марьи Николаевны поминки. И удивлялись: как быстро бежит время! Вроде только что дядя Миша возился в своём сарае… и вот уже девять дней!

Хлопот у Марьи Николаевны в тот день было немеренно. Утром за ней заехали дочери, чтобы поехать на кладбище. Затем – хлопоты по поминкам. Жена Дениса спозаранку отправилась к ней, и сопровождала её на кладбище, в церкви и, конечно же, помогала дома, где готовили поминальный обед.

Денис сходил на «блошиный» рынок, но не для того, чтобы что-то купить. Ему нравилось ходить по рядам и осматривать выставленный «товар»: видавшие виды инструменты, кухонная утварь, потрёпанные книги, сувениры Советских времён. У некоторых выставлялись «узкоспециализированные» товары. У кого-то —  сантехника (краны, сгоны, отводы), у кого-то – столярный инструмент (ножовки, рубаночки). У кого-то – диски с музыкой или фильмами.

Однажды он увидел транзисторный приёмник «Альпинист-405». Точно такой был у них в доме, когда он был ещё подростком. Куда он потом делся – Денис не помнил. В другой раз увидел керамическую пепельницу в виде чебурашки. Точно такую же ему подарили на 23 февраля в училище, где он учился на токаря.

Осматривая всё это старьё, Денис ощущал ностальгию по прошлому. Куда девалось то время? Тот быт, те улицы, звуки, запахи. Он ведь даже и не заметил, как мир, в котором он жил, стал другим. Конечно, менялся он не сразу, постепенно одно уходило, а на смену приходило что-то другое. Шаг за шагом уходил прошлое. И тот город, который он помнил, стал другим.

Впрочем, думал Денис, наверняка их бабушки и дедушки тогда тоже задумывались об этом. Они помнили город совершенно другим, и то, что сверстники Дениса воспринимали обычным, для них было новым, возможно – даже чужим.

Денис вспомнил, почему этот рынок называется Большие Исады. До революции основным транспортом в городе были лодки. На старых фотографиях, которых Денис видел в интернете, на берегах каналов много причаленных лодок. А «Исады» — это торговые причалы. Сюда на лодках приходили жители окрестных сёл, привозили свой товар – в основном овощи, мясо, рыбу, и продавали свой товар.

Не случайно Астрахань в те далёкие времена называли «Русской Венецией». Даже набережная, рядом с которой жил Денис (Набережная 1 Мая), получила своё название в честь маёвки 1909 года, которую рабочие провели на лодках.

Уже давно основной транспорт в городе – это автомобили. Менялись поколения, менялся город, менялся мир.

 

Поминки прошли спокойно и деловито.

Ильнур вышел  на веранду уже с сигаретой во рту. Денис, увидев его, удивился:

— Ты что это? Опять куришь?

— Да вот — после похорон дяди Миши… — ответил Ильнур, прикуривая от спички.

Денис горько усмехнулся и сказал:

— Начать курить намного труднее, чем бросить! По себе знаю!

— Как это? – удивился Ильнур.

— А вот так. Был у меня случай лет десять назад. Осенью почувствовал себя плохо. Как  раз в середине сентября. То озноб, то жар, на животе – сыпь, а во рту такая дрянь, что ничего есть не мог! Жена и перчики фаршированные сготовила, и борщ с мозговой косточкой – ничего не хотел. И курить не хотел. Пошёл к врачу на приём. Та меня осмотрела, направила на срочный анализ, а когда принесли ей результаты – вызвала скорую: подозрение на «желтуху». Отправили меня в Инфекционную. Там проверили ещё раз, и выдали диагноз: «Астраханская лихорадка»!

— Астраханская? – переспросил Ильнур.

— Да. Прославился наш город в медицинских кругах. Говорят, что эта болезнь появилась после того, как начали в Аксарайске газ добывать. Первые случаи у нас описаны, вот и назвали учёные-медики эту разновидность лихорадки «Астраханской». Ну, да я не об этом. Попал я в палату (там палаты назывались «боксами») с ещё тремя мужиками, и ни один из них не курил. Первое время не хотелось, потому, что состояние было отвратительное. А потом – стрельнуть было не у кого. Моя навещала меня, приносила фрукты, булочки, сигареты… вот от сигарет я отказывался. Не брал, говорил, что не могу даже смотреть на них. Такое было состояние. А когда выписали… приехал домой, нашёл на полке свои сигареты — я тогда «Приму» курил – и дай, думаю, закурю. Взял сигарету, вышел сюда, на веранду и закурил. Какая же это оказалась гадость! В горле скребло, как будто туда щётку засунули! Было такое ощущение, что лёгкие сами собой закрываются перед табачным дымом. Меньше половины сигареты выкурил — и в пепельницу её. И вот веришь, нет… через час насильно заставил себя закурить ещё. А потом ещё. И с каждой следующей сигаретой курить становилось всё легче и легче. На следующий день уже не было неприятных ощущений, и я курил как обычно.

— Вот дурак! – вырвалось у Ильнура. – Другие по врачам ходят, психотерапевтам деньги платят, в аптеках дорогие лекарства покупают, чтобы курить бросить, а ты насильно заставлял себя снова курить! Не понимаю!

Денис тяжело вздохнул и ответил:

— Так ведь надобности, чтобы бросить курить, не было. Отказываться от  стиля жизни с сигаретой не хотелось. На подсознательном уровне не хотелось.  Понимаешь?

Ильнур задумался.

— М-да! – наконец сказал он, затушив свой окурок в консервной банке из-под кабачковой икры, что стояла на веранде в роли пепельницы. — А я вот обязательно брошу снова. Хотя… не знаю, обещать не буду. У меня ведь тоже стаж большой. Я с одиннадцати лет курю «в затяжку». Сначала «втихаря» от родителей. Запирался в нашем сарае, — он показал на свой сарай, — якобы для того, чтобы прибраться, и там спокойно курил. Потом действительно прибирался, чтобы запах развеялся, и шёл домой.

— И что? Не «палили»?

— Да было дело! И не раз! Ох, и попадало мне! От отца, прежде всего! Но однажды, когда я уже заканчивал ПТУ, у отца как-то вечером закончились сигареты, и он решил «стрельнуть» у меня. Отозвал он меня в сторонку и доверительно так говорит: так мол и так, я знаю, что ты куришь. Угости сигаретой, а то магазины закрыты, а курить хочется. Ну, я и дал ему сигарету. Как сейчас помню – «Аэрофлот»! И он сказал мне тогда: «Я подозревал, что ты куришь, но теперь знаю это точно»! Впрочем, маме он так ничего и не сказал. После этого «стрелял» у меня ещё пару раз, а потом я ушёл в армию. А уж после армии то, что я курю, было естественным. Вот только курить при матери я не решался до последних её дней. Она знала, но никогда не видела – я постарался.

 

25.

 

Ильнур вернулся домой, включил компьютер, и вдруг вспомнил, что забыл купить хлеба. Выпитые на поминках три рюмки «за упокой» слегка кружили  голову, но он, тяжело вздохнув, обулся, взял портмоне, пакет, и вышел в близлежащий магазин.

На улице, недалеко от ворот, он заметил трёх котят. Один белый, с чёрными пятнами, другой – трёхцветный, а третий – «персикового» цвета. «Как Бежка» — с грустью подумал он.

В магазине было многолюдно. Молодая пара – парень с девушкой – долго набирали различной снеди, и потому образовалась очередь. «Ничего, — подумал Ильнур, — постою». И, пока он стоял, думал об этих трёх котятах, которых кто-то выбросил у их дома. Вспомнил он, как пять лет назад подобрал кошечку «персикового» цвета, принёс домой, и она жила у него полтора года. Он назвал её «Бежка». Почему так? Наверно потому, что она была (как ему показалось) бежевого цвета.

Она была довольно подросшим котёнком – месяцев пять от роду, и Ильнур боялся, что она не захочет жить у него. Но квартира ей понравилась, и она с удовольствием нежилась на его диване, игралась со скомканной бумажкой, которую Ильнур кидал ей на пол, забиралась к нему на колени и, свернувшись клубком, впадая в сладкую дрёму. Она росла медленно, возможно из-за того, что привередничала в еде – каши, которыми Ильнур с ней делился, её не привлекали, а всякие «вискасы» Ильнур ей не покупал принципиально – не хотел травить её химией. Кильку в томатном соусе она ела с удовольствием, но мало, как и хлеб, размоченный в молоке.

К весне Бежка превратилась в красивую стройную кошку приятного цвета, часто убегала из квартиры, и появлялась только вечером – чтобы поесть, попить, и снова просилась на улицу. И так всё лето, а когда наступила осень, всё больше оставалась дома. Дремала на диване или сосредоточенно умывалась. Всю свою вторую зиму Бежка провела рядом с Ильнуром, согревая его одиночество. А однажды, когда прошли морозы, она выбежала утром из дома и…

И больше Ильнур её не видел. Неизвестно, что с ней стало. Вечером Ильнур вернулся с работы, но у дверей Бежки не было. Он осмотрел двор, близлежащие дворы – её не было. Расспрашивал соседей – никто не видел. Несколько дней он её ждал, даже выходил на веранду перед сном, кутаясь в старую куртку, и тихонько звал в темноту: «Ксс-ксс-ксс»! Но её не было…

И стало как-то пусто. Под столом ещё долго стояла чашечка для воды и лоток для корма. Что случилось с Бежкой, Ильнур так и не узнал. Но теперь, приходя с работы домой, он грустил.

Друзья и товарищи по работе наперебой предлагали ему котёнка, но Ильнур отказывался: то ли всё надеялся, что вернётся Бежка, то ли не мог принять другого, пока память о ней не сгладится.

 

Его очередь подошла. Ильнур взял буханку серого хлеба, пачку сигарет и попросил ещё и двухсотграммовую упаковку молока — что-то нахлынуло на него, а что именно – он понять не мог.

Перед домом он остановился у трёх котят, присел на корточки и погладил одного, второго, третьего… а затем схватил «персикового» в охабку и решительно направился домой.

Дома он опустил котёнка на пол и, выгружая на стол купленные хлеб и молоко, стал за ним наблюдать. Котёнок осматривался, принюхивался, прислушивался, изучая новую обстановку. Шёл то в одну, то в другую сторону, озирался вокруг, время от времени поглядывая на Ильнура, который сел в кресло, и с интересом наблюдал за ним.

Обследовав комнату, котёнок запрыгнул на диван, и принялся изучать лежащие на нём плед и подушку-«думку». Ильнур смотрел на него, пытался представить, что чувствует этот маленький пушистый комок жизни? И вдруг до него дошло – надо его покормить. Налив в блюдечко молока, Ильнур взял котёнка, опустил его перед блюдечком, и слегка подтолкнул. Котёнок, осторожно понюхав молоко, начал жадно лакать.

— Ты будешь у меня «Бежик»! — сказал ему Ильнур, и подумал, что это самое подходящее для него имя.

Чтобы не смущать котёнка, он отошел к окну, и стал глядеть на улицу, постепенно погружающуюся в летний вечер. Солнце подходило к горизонту, и золотило дома, деревья и редкие облака. А по улице проходили редкие прохожие. Старик-татарин в круглой шапочке и с клюкой, рыжеволосая девушка в коротком «донельзя» платьице, два паренька, что-то громко обсуждая.

Воскресный вечер всё больше вступал в свои права. Для многих завтра наступала новая трудовая неделя, но не для Ильнура. Он в теперь отпуске. «Хорошо-то как!!!» — хотелось крикнуть ему в окно на всю улицу. Завтра понедельник, но вместо работы он займётся своими делами – надо помочь другу.

Он хотел отойти от окна и окунуться в мир интернета, но его внимание привлекла странная парочка, что медленно шла по улице. Он – в чёрной рубашке и таких же брюках, совершенно лысый, с амбарной книгой подмышкой — показался очень знакомым. Как ни пытался Ильнур вспомнить, где они встречались, и о чём говорили, но не мог. Она – с роскошной косой русых волос, в белом, словно свадебном платье, которое Ильнур сначала принял за медицинский халат. Они шли не спеша, держась за руки, и Ильнур решил: «Муж и жена!»

Они остановились напротив их дома. Мужчина посмотрел на часы, она чмокнула его в щёчку, и направилась к воротам. «К кому это она? – пытался угадать Ильнур. – К тёте Маше на поминки? Так ведь уже закончилось всё!» А человек в чёрном, с амбарной книгой подмышкой, не спеша зашагал прочь.

Ильнур отошёл от окна, и сел за компьютер. Наткнувшись на какой-то фильм, решил посмотреть, и лениво откинулся в кресле. Котёнок сначала крутился у ног, но потом Ильнур взял его на колени, и продолжил смотреть кино, поглаживая свернувшегося клубочком Бежика.

 

Неожиданно, Ильнур услышал, как во дворе тётя Клава что-то кричала, а Денис деловито отвечал ей с веранды: «Хорошо, хорошо! Сейчас иду!»

Остановив воспроизведение, и аккуратно положив задремавшего котёнка в кресло, Ильнур обулся, и вышел на веранду, где стоял Денис:

— Что там? – спросил он.

— Скорую вызвали – просили встретить, – отвечал Денис.

— А что случилось?

Денис как-то странно заулыбался:

— У Светки схватки начались.

— У-у-у-у!!! Ну, пойдём встречать!

Они спустились вниз, встали у ворот и, как по команде, закурили.

— Пойдём, присядем, — предложил Ильнур, показав на лавочку. – «Скорая» всё равно мимо не проедет.

— Ну, давай, – согласился Денис и, как только они сели, добавил: — Мы ведь с тобой здесь в последний раз в понедельник сидели, после похорон.

— Да. А что?

— Да нет, так… подумалось.

— О чём же?

Денис оглядел пустынную вечернюю улицу и заговорил:

— Я здесь с рождения живу. И помню нашу улицу другой. Вот так выйдешь летним вечером – и везде были люди. Женщины сидели на лавочках, судачили, мужики собирались на углу улицы, говорили о своём, а мы, ребятня, гоняли туда-сюда, играли в «Коли», «Казаки-разбойники», купались в «Канаве», запускали воздушных змеев. Телевизоры тогда были не у всех, да и смотреть особо было нечего. Все были на улице, все друг друга знали. А сейчас…

— Ну, почему же? – не согласился Ильнур. – Мы же всех на нашей улице знаем! Вон в соседнем доме тётя Света, со Стасиком, Дальше – Дамир-автослесарь, после его дома – большой дом, где Сергей Сергеевич…

— …Сергей Сергеевич. И семья молодая, а ещё — какая-то женщина с дочерью-школьницей… Ты их хорошо знаешь?

— Да нет, не знаю.

— То-то же! А вон дальше «хоромы» построили, там кто живёт знаешь?

— «Кавказцы» какие-то…

— А в конце улицы?

Ильнур пожал плечами и вынужден был согласиться:

— М-да! Я ведь даже старше тебя, и тоже помню те времена, даже лучше, чем ты. В детстве я жил на Трофимова, где сейчас «Магазин номер один». Знаешь… недавно я был там. Прошёлся не спеша по улице, на которой прошло моё детство, но узнавал всё с трудом. Вот вижу дом, вросший в землю, обветшавший «донельзя», полуразрушенный… и вспоминаю, каким он был тогда, когда я бегал пацаном мимо него. Тогда этот дом был и «новее», и «стройнее». А сейчас… многих домов уже нет, кое-где построили новые дома, совершенно мне не знакомые. И тех деревьев, которые росли при мне, теперь нет, и наоборот – там где ничего не было, теперь растут деревья… всё изменилось. И какое-то странное чувство на душе! Ведь детство-то было! И был мир этого моего детства! А сейчас от него остались какие-то куски воспоминаний…

— Тот район – под снос. Давно пора – там одна ветхость!

— Но пока не снесли, я там бываю. Медленно прохожу по улице, и что-то щемит в груди!

— Ностальгия… — вздохнул Денис.

— Да – ностальгия! – согласился Ильнур. – А насчёт того, что мы замкнулись в своих квартирах с телевизорами, и перестали интересоваться друг другом – ты прав. Я тут недавно в интернете жуткую историю вычитал. Жила одинокая женщина с грудным младенцем. Пошла она как-то в соседний магазин за хлебом, ребёнка дома оставила. А её машина сбила. Две недели она в коме пролежала, а когда открыли её квартиру — ребёнок был уже мёртв от голода. И никому из соседей не было дела…

 

«Скорая» подъехала без мигалок и сирен. Ильнур и Денис поднялись навстречу врачам в голубых спецовках, и показали, как пройти в квартиру Марии Николаевны. Впрочем, тётя Клава уже выбежала им навстречу и проводила их до двери.

А Ильнур с Денисом поднялись на свою веранду, снова закурили, облокотившись на подоконник и, оглядывая пустой двор, замершем в ожидании чего-то необычного, снова разговорились.

— Что же ты так и не завёл семью-то? А? – с шуточной укоризной спросил Денис.

Ильнур пожал плечами:

— Я уже говорил…

— Знаешь, — признался Денис, — я когда со своей ссорюсь – а бывает и такое – завидую тебе. Но только недолго. Ты только не обижайся, но… по моему мнению, ты – несчастный человек.

— Почему?

— Потому, что без семьи.

— Ну-у-у!!! – расправил плечи Ильнур, — это ещё неизвестно! Я сам, например, считаю себя очень счастливым.

— Как знаешь. Но только… серо у тебя как-то. Вот я со своей поссорюсь – я несчастлив. А как помирюсь – такое счастье чувствую!!!

Ильнур промолчал. Затушив окурок в консервной банке, он снова облокотился на подоконник, оглядывая двор. Слова соседа задели его «больное место»: в тайне он страдал от одиночества, только делал вид, что счастлив. Это сейчас ему пятьдесят два, и не чувствует ни возраста, ни болезней. Но он не вечен — обязательно придёт время, когда постареет, начнёт потихоньку «разваливаться», и останется наедине со своей старостью.

Через двор прошествовала процессия: санитар и Федя, муж Светы, несли на носилках виновницу суеты. Следом – тётя Маша с запеленованным младенцем на руках, Анна (сватья тёти Маши), Оля (сестра-близняшка Светы), ещё родственники, тётя Клава,  врач с чемоданчиком, и Валентина. Все они, как нетрудно было догадаться, направлялись к машине «Скорой». Посмотреть на них и узнать, что случилось, из своей квартиры вышла уже пьяная Катерина. Последней выходила та самая неизвестная женщина в белом, словно свадебном платье, которую Ильнур видел из окна. Кто она, и какое отношение имела к семье тёти Маши, он так и не понял.

Обратно во двор вернулись не все – кто-то уехал вместе со Светой, и новоявленным правнуком. Валентина попрощалась с соседями, и поднялась на веранду.

— Ну что? – спросил её Денис.

— «Что-что»… родила! Мальчишку! Отправили в роддом, — доложила Валя. Она уже почти вошла в квартиру, но вдруг остановилась и, улыбаясь, сказала: — И ведь родила на том самом диване, на котором дядя Миша девять дней назад скончался…

И она скрылась в дверях.

— Ну, вот… жизнь продолжается! – с улыбкой констатировал Ильнур. Он потянулся и вздохнул: — Ладно, пошёл я к себе!

Дверь за ним захлопнулась, а Денис остался на веранде, выкурил ещё одну сигарету, теперь уже в одиночестве, каким-то новым взглядом оглядывая и эту обшарпанную веранду, и двор. «Надо же! – думал он, – одни умирают, другие рождаются!» И ему вдруг показалось странным, что в одно и то же мгновение где-то гуляют на свадьбе, а где-то – сидят на поминках, кто-то кричит от родовых схваток, а кто-то – от предсмертных мук. И всё это в одном и том же мире, в одно и то же время.

 

26.

 

Денис вернулся в свою квартиру. Жена Валя уже смотрела телевизор в кресле, сын Славик в своей комнате сидел в наушниках за компьютером – то ли играл, то ли слушал музыку, то ли с кем-то переписывался. Денис сел на диван, попытался вникнуть в сериал, который смотрела жена, но началась реклама. Он вышел на кухню, сел на табурет и, уперевшись локтями в обеденный стол, задумался.

Вошла Валя, достала из холодильника стеклянный кувшин с холодным компотом, налила себе чашку и спросила мужа:

— Тебе налить?

Денис отрицательно покачал головой, и вдруг попросил:

— Достань коньячку.

В холодильнике стояла початая бутылка коньяка, которую Денис купил пару месяцев назад, чтобы выпить с женой на день Победы. Но тогда, почав бутылку, и отпив грамм по пятьдесят в тесном семейном кругу, Вале вдруг стало плохо. Как потом оказалось — не от алкоголя: какая-то «болячка» давно зрела в ней. Вызвали «скорую», её отвезли в больницу…

С тех пор, Денис подзабыл про эту бутылку — долгие хождения по врачам, анализы, «маркеры», волнения, надежды, разочарования… Денис видел её, когда открывал холодильник, но «приложиться» к ней не решался – не до того было. И вот сейчас он неожиданно о ней вспомнил.

Валя поставила на стол бутылку «Кизлярского пятизвёздочного», и пузатый коньячный фужер из буфета.

— И себе тоже, – сухо попросил Денис.

Валентина несколько смутилась, но достала ещё один фужер и села напротив. Денис деловито разлил коньяк, поднял свой фужер и сказал:

— Давай за нас!

— Без закуски? – с иронией спросила Валентина и, поднявшись, достала из холодильника банку с порезанным на дольки лимоном, который обычно добавляла себе в чай.

Они чокнулись и выпили по половинке. Только после этого, Валя спросила:

— Ты чего это вдруг?

— Да так… захотелось, – ответил Денис, уставившись в свой недопитый фужер.

— Ты что? На поминках дяди Миши «недопил»? – в её голосе не было укоризны, скорее – какая-то ирония. Она посмотрела на мужа усталыми глазами.

— Что-то грустно стало… — признался он. – Сколько мы уже вместе? Больше двадцати лет?

— Двадцать четыре. А что?

Денис поднял свой фужер, давая понять, что надо выпить. Валентина чокнулась с ним, и они допили до дна.

— Всё. Хватит. – Валентина хотела убрать бутылку в холодильник, но Денис удержал её:

— Тебе хватит. А я ещё буду! – и, поймав удивлённый взгляд жены, добавил: — Имею я право хоть иногда расслабиться?!

Валя с интересом посмотрела на мужа, стараясь понять: что это с ним произошло? А Денис налил себе ещё и, отпив глоток, спросил:

— Ты хорошо знаешь Ильнура?

— Соседа?

— Да.

Валя пожала плечами:

— Да не очень…

— Жалко мне его. – Денис вилкой достал из банки дольку лимона и морщась закусил. — Нормальный мужик, работящий, а вот остался один… и сойтись с кем-нибудь ему уже трудно. Привык он. Ему уже за пятьдесят… пятьдесят два, кажется. В этом возрасте менять что-то уже очень трудно.

— А у меня даже была мысль познакомить его с кем-нибудь. У нас на работе много одиноких женщин.

— И что не познакомила?

Валя снова пожала плечами:

— Не знаю. Наверное, не хочу брать ответственность на себя. Вдруг у них ничего не получится – они меня же будут винить. Оба.

Денис отпил ещё глоток и, закусывая следующей долькой лимона, сказал:

— Знаешь, вот живёт он здесь уже почти десять лет, а я его только сейчас начал узнавать.

— Как это? – не поняла Валя.

— Я за эту неделю узнал о нём больше, чем за все эти годы. Почему так? Мы совсем не интересуемся теми, кто живёт рядом. Каждый в своём мире, ограниченном четырьмя стенами. А помнишь, как раньше в нашем дворе было?

— Ну… ты вспомнил…

Да, он вспомнил. Как привёл в эту квартиру молодую жену, как они начинали жить втроём — Денис, его мать и Валентина. Как трудно по началу складывались отношения между матерью и Валей. И отец, который ушёл из семьи, когда Денис оканчивал школу, но время от времени навещавший их, пытался убедить мать быть терпимее к снохе. Что там произошло между отцом и матерью, Денис не знал, да и не хотел знать, но вдруг их отношения стали налаживаться, и уже через несколько месяцев они снова сошлись. Теперь Мать переехала к отцу, оставив квартиру им.

Тогда во дворе жили другие люди. В квартире Ильнура жила тётя Люба – крупная, давно овдовевшая дородная женщина со своим сыном Николаем, который был на двадцать с лишним лет старше Дениса, но так никогда и не женившийся, до конца остававшись под опекой престарелой матери. Лишь после её смерти, в начале «двухтысячных», он продал свою «частичку» Ильнуру и купил «однушку» где-то в ЦКК.

В другой квартире на их веранде жила баба Лиза. Интеллигентнейшая старушка с непривычной фамилией — Эргер. Елизавета Карловна знала латынь, прекрасно владела немецким, и когда-то, до пенсии, преподавала в Мединституте. Денис всегда помнил её старой пенсионеркой. Маленькая, сухонькая, жила она одна, но часто к ней наведывалась дочь, тётя Юля тоже врач. Баба Лиза умерла в самом конце двадцатого века в очень почтенном возрасте — девяносто два года. Тётя Юля продала квартиру, но новые хозяева не стали жить здесь сами, а сдавали жильё внаём. Жили здесь и студенты, и «кавказцы», и «алкаши». А несколько лет назад подарила квартиру своему внуку – механику на судне, крайне редко появлявшемуся здесь. Квартира, в основном, пустовала (парень большую часть времени проводил в плавании), и соседи – и Денис, и Ильнур — начали к этому привыкать.

Что касается остальных квартир в их дворе, то только покойного дядю Мишу и его жену — тётю Машу — Денис помнил с самого раннего детства. Все остальные ныне здесь проживающие, поселялись позже. И как то так получилось, что с каждым годом, жильцы всё больше чурались друг друга, замыкались в своих квартирках, и двор перестал быть той «общностью», которой был когда-то.

— Я пойду… – сказала Валентина, заметив, что муж отключился на воспоминания.

— К телевизору? – спросил Денис, даже не заметив, как многозначительно это прозвучало.

Зашёл Славик. Открыв холодильник и, достав кувшин с компотом, налил себе стакан. Увидев, что родители пьют коньяк, спросил:

— А что это вы?

— Культурно отдыхаем!  — пояснил Денис.

И Славик, утолив жажду, вернулся к своему компьютеру. Следом ушла и Валя. Денис допил свой фужер, закусил лимоном и, взяв сигарету, вышел на веранду покурить. Но тут же вернулся, заглянул в комнату и сказал жене:

— Не убирай там. Я покурить.

Солнце садилось. Двор давно уже погрузился в тень, но кроны тополей, что выглядывали из-за сараев, позолотились заходящим солнцем, ярким пятном выделялись на синем безоблачном небе. Денис закурил, поглядел на дверь Ильнура, и попытался представить, что делает сейчас его одинокий сосед. Один, без семьи, неужели ему комфортно? Или только делает вид, что ему хорошо?

И снова, сравнивая свою жизнь с жизнью соседа, Денис почувствовал себя счастливым. Он вернулся домой, заглянул в комнату, где Валя смотрела телевизор, затем в комнату сына, который уже лежал на кровати при свете бра и по сотовому болтал с другом. Денис вернулся на кухню, налил остаток коньяка в фужер, пустую бутылку сразу выкинул в мусорное ведро под мойкой и, склонившись над столом, задумался о сыне.

Бывало, что ему задавали этот вопрос: почему Слава родился только после пяти лет после их свадьбы? Вопрос, на который он отвечал уклончиво – говорил, что время тогда было такое, не до детей. А на самом деле…

Через год совместной жизни, Валентина забеспокоилась: время шло, а беременность не наступала. И тогда начались хождения по врачам. Сколько они вдвоём прошли медицинских кабинетов! Сколько анализов сдали! Сколько лекарств приняли! Не помогало! Прошёл ещё год, потом ещё… Валентина ходила по всяким «бабкам», по экстрасенсам, коих расплодилось в то время немеренно… сколько денег тогда ушло на них! И в церковь стала ходить, и ставить свечки святым, и молиться на коленях перед образами! Не помогало.

Валентина, как и всякая нормальная женщина, воспитанная в Советское время,  очень хотела ребёнка. Своего, от мужа. Она готова была на любые, самые зверские ритуалы, поверить в любую чушь, лишь бы исполнить своё предназначение. По ночам она ревела и билась в истерике, а Денис пытался её успокоить. Валя стала не просто злой – невыносимой! Дело почти дошло до развода, как вдруг однажды…

Однажды в их дом пришло долгожданное. Причём тогда, когда надеяться перестали все: и Денис, и Валентина, и их родители, которые естественно переживали из-за её бесплодности. Вдруг Валентина поняла: она ждёт ребёнка. И неизвестно – что именно помогло её в этом. То ли травы, настойки из которых она пила чуть ли не ежечасно, то ли святые образа, которыми завесила весь дом, то ли ещё чего, но в самом начале девяносто пятого появился на свет долгожданный Славик…

И всякий раз, когда Денис сердиться на сына, он вдруг вспоминал, с каким трудом они дождались его. А потому – смягчался в своём гневе, и Славик чувствовал это — норовил использовать в с вою пользу. «Избаловал я его что ли?» — иногда думал Денис.

Было уже около девяти часов вечера…

 

27.

 

Было уже около девяти часов вечера. Солнце село, и город погрузился в летние сумерки. В Астрахани даже в самые длинные, летние дни темнеет рано. Южный город, в котором своя экзотика, свои особенности, свой климат. Лето жаркое, для многих – невыносимо жаркое, при полном безветрии. Зимой может ударить мороз, и задуть восточный ветер с казахских степей. И тогда кажется, что в Сибири при минус сорока теплее, чем здесь.Есть ещё одна особенность в этом городе. В конце декабря обязательно слякоть. «Какой Новый год в Астрахани без грязи!» — известная присказка среди Астраханцев.

Но сейчас – разгар лето. Жара, комары, лёгкие одежды. Днём у многих можно увидеть бутылки с минералкой. Кто-то берёт запас воды с собой из дома, чтобы не покупать по дороге. Кто-то предпочитает купить воду из холодильника в магазине, чтобы была холодной.

А вечерами, когда уходит солнце, многие любят гулять по Семнадцатой пристани, по площади Ленина, или ещё где.

Ильнуру показалось, что выпитых на поминках трёх стопок «за упокой» ему мало и, чтобы уснуть, надо «догнаться» пивом. Он сходил в ближайший магазинчик и купил полуторалитровую «баклашку» пива «Дон-классический», две упаковки солёного арахиса, и корм для котят.

Котёнок мирно дремал на диване полусвернувшись, а Ильнур вошёл в интернет и, попивая пиво из любимой кружки, продолжил смотреть фильм. За окном темнело, наступала летняя ночь, и Ильнур, оторвавшись от компьютера, снова подошёл к завешенному противомоскитной сеткой раскрытому окну и, облокотившись руками о подоконник, стал смотреть в тёмно-синее небо.

С улицы доносились звуки редких машин, шаги случайных прохожих, и среди всего этого – крики соседа Стасика: «А-а-а-а-а-а!!! У-у-у-у-у-у!» И хлёсткие шлепки — это он прыгал по асфальту, бил землю широким кожаным ремнём, чтобы защититься от подземных монстров. А потом громкий и строгий голос тёти Светы: «Стасик! Домой!»… И неустрашимый борец с подземными чудовищами покорно покинул улицу.

Ильнур думал о своих друзьях  и знакомых: что они делают в эту минуту? В его воображении вырисовывались разнообразные картины, которые, в общем-то, были не очень далеки от действительности.

Денис — его сосед за стеной, окончательно захмелевший от коньяка, вместе с женой смотрел какую-то юмористическую передачу по телевизору, и постепенно впадал в сон, развалившись в кресле.

Василий, сосед снизу, уже спал. А Катерина всё ещё хлопотала по хозяйству. Хотя она и сама была «под хмельком», но всё же — помыла посуду, вытерла в который раз стол, замочила бельё на ночь, чтобы утром, как Василий угомонится после очередного утреннего скандала, спокойно заняться стиркой.

Другие соседи, посудачив о новорождённом в день поминок, давно разошлись по своим квартирам и, уткнувшись в телевизоры, привычно ожидали, когда наступившая Астраханская ночь в очередной раз заберёт их сознание из этого мира, и отправит в страну сновидений…

А где-то далеко, его друг Влад, осмотрев ещё раз дом, строил планы по его реконструкции, мечтая о спокойной старости в этих стенах. Вот только ни он, ни его жена, и вообще никто не знал, что всему этому не суждено будет сбыться. Что ровно через три года все его друзья, помогавшие ему с переездом, а после отмечавшие это событие, снова соберутся вместе в этом доме, но только по другому поводу. Печальному: Влад не доживёт до пенсии – подведёт сердце. Но кто из людей сейчас об этом знает? Из людей — никто.

Ильнур не знал, что один из его друзей (Дима) — «белоленточник», что каждые выходные гуляет он по Семнадцатой пристани, раздавая белые ленты, и называя это мероприятие «Акупай-Абай». Только почему-то, он скрывал это от окружающих, даже – от своих друзей. Стеснялся что ли?

 

И вот уже совсем стемнело. Ночь опустилась на воскресный город, накинув на него своё сине-звёздное покрывало. Запел муэдзин на минарете Белой Мечети, призывая мусульман к последнему, на сегодня, намазу. Для Ильнура это было знаком того, что Астраханская июльская ночь официально вступила в свои права. Он попытался мысленно охватить весь родной город, и представить его, как один организм, живущий своей размеренной и неторопливой жизнью.

Астраханцы живут, стареют, умирают, рождаются дети, которым уготовлено тоже самое: жить, стареть, и умирать… а город ветшает, обустраивается, сносятся старые дома, строятся новые. И нет того города, которого он помнил в детстве – редкие машины, гужевые повозки, трёхвагонные трамваи с деревянными сидениями, уличная агитация, вещающая о скорой победе Коммунизма…

Всё течёт, всё меняется! Но всё так же, день сменяется ночью, одна неделя – другой, и меняются цифры на календаре. Всё также кричат в роддомах новорождённые, и всё также по своим делам, не торопясь, но деловито, идёт по улицам абсолютно лысый гражданин в чёрных брюках и рубашке, с амбарной книгой под мышкой.

 

Рафаэль Басыров

г. Астрахань.

2012 – 2017гг.

Поделиться:


Рафаэль Басыров. Тихая провинция: 1 комментарий

  1. Хорошая, интересная повесть! Как в каждом стоящем произведении всего в меру и всё в равновесии: смех, слёзы, немного мистики. И главное — любовь, которая пронизывает всё, к чему прикасается автор, любовь к городу детства и к простым людям, персонажам повести. Я люблю людей своего поколения, рождённых в 60-е. Стругацкие, Ефремов… Гуманизм и глубина восприятия мира. Очень-очень понравилось!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *