АНАТОЛИЙ ВОРОНИН.

«КАКАВА»

Рассказ.

Отгремевшие январские, а затем и февральские бои в Грозном, стали потихоньку затихать, напоминая о себе дымящимися развалинами домов, пустыми глазницами окон уцелевших высоток у площади «Минутка» и полностью вымершими улицами. Преследуемые передовыми частями внутренних войск и подразделениями Российской армии боевики, огрызаясь смертоносным свинцом от наседавших на них «федералов», уходили в предгорья Кавказского хребта. На улицах Грозного в те, ещё не совсем спокойные дни, и, уж тем более, в совсем не спокойные ночи, не было видно ни одной гражданской автомашины, ни одного пешехода.

Грозный напоминал город-призрак, выплывавший из утренних февральских туманов вперемешку с дымом пожарищ, словно из какого-то сюрреалистического небытия. И только проносящиеся по разбитым дорогам бронемашины с сидящими на них гирляндами бойцами, свидетельствовали о том, что в этом городе-призраке ещё есть хоть какая-то жизнь. Дополнительным подтверждением тому, были длинные автоматные очереди, срывающиеся вдруг за ближайшим углом разрушенного дома, да тяжело ухающие вдалеке выстрелы тяжёлых орудий.

   Вон, тощая породистая собака, боязливо поджавшая хвост, быстро перебегает через дорогу и исчезает в развалинах элитного дома. Может быть, она и сама там раньше жила — в чистой, уютной квартире, ласкаемая добродушными хозяевами. А теперь вот мыкается по пустынным улицам, в поисках чего-нибудь съестного и не знает, что с ней будет в ближайшие минуты.

   А вон, из подворотни с покосившимися металлическими створками ворот, на которых мелом выведено: «ЗДЕСЬ ЖИВУТ ЛЮДИ», озираясь по сторонам, выползла согнутая в три погибели старуха. Её, чёрное от копоти лицо, укутанное в чёрный платок, не выражает никаких эмоций. Старческие глаза видимо постоянно слезятся, от чего на дряблых щеках появились грязные разводы. Ни дать, ни взять — Баба Яга. Перебирая руками вдоль забора, старуха направляется к соседнему дому, на воротах которого красуется точно такая же надпись: «ЗДЕСЬ ЖИВУТ ЛЮДИ». Чуть ниже тех слов, видимо той же рукой, торопливо дописано: «НЕ УБИВАЙТЕ НАС».

   Старуха не успела сделать и десяти шагов, как из-за ближайшего переулка выскочил бронетранспортер с солдатами. Сворачивая в улицу, водитель бронемашины заложил такой вираж, что едва не придавил старуху к покосившемуся забору. Со страху бабка упала на колени и стала усиленно креститься правой рукой. Сидящим на броне солдатам, от увиденного стало почему-то весело, и они дружно заулюлюкали, размахивая руками, а один из них, схватив лежащую перед ним огромную духовую трубу, дунул в неё что есть мочи. Труба издала звук, скорее напоминавший призывное рычание дикого изюбря, зазывавшего на бой своего соперника. От этого страшного протяжного рева старуха испугалась ещё больше и, упав навзничь, распласталась на мокром и грязном от копоти снегу.

   А БТР с солдатами полетел дальше, навстречу своей судьбе. И только развевающееся на ветру алое полотнище, с вышитым на нём профилем Ленина, окаймленным жёлто-золотистыми словами «Всесоюзная пионерская организация…», ещё долго виднелось огромной каплей крови среди всего этого серо-чёрного, унылого пейзажа…

   Крупные «зачистки» в городе закончились совсем недавно, и оставленные в городе для наведения порядка подразделения МВД и российской армии, приступили к обустройству своего быта. Подыскивались подходящие помещения, которые можно было бы использовать под казармы. Бронетехнике и военному автотранспорту тоже требовались укрытия, поскольку постоянные ночные вылазки боевиков были ещё весьма серьёзны, чтобы сбрасывать их со счетов. Используя всего лишь пару — тройку гранатомётов, под покровом тёмной ночи, небольшая группа боевиков могла в считанные минуты раздолбать большое войсковое подразделение. Горящие машины и бегающие между ними военнослужащие, не соображающие спросонья, откуда противник ведёт по ним огонь, всеобщая паника — это страшное дело.

   Рытье окопов, строительство оборонительных сооружений, обустройство вновь возведённых блокпостов – всем этим «федералам» пришлось заниматься все эти слякотные дни и ночи, в промежутках между текущими стычками с боевиками и многочисленными рейдами и «зачистками» в самом городе и его ближайших пригородах.

   Тактика ведения боевых действий для них теперь сменилась с наступательной на оборонительную. Ну а там, где передовые части становятся «обозниками», как известно, ничего хорошего не жди. И в городе начали происходить события, далёкие от того, что укладывается в понятие «война». А, может быть, наоборот, именно только на войне и могут происходить такие события.

   Почувствовав некую «расслабуху» от затихающих с каждым днём боёв в городе, военный люд начал искать любую возможность, как «расслабуху» моральную, перевести в плоскость «расслабухи» чисто физической, оторвавшись по полной программе с использованием соответствующего, вполне ощутимого на вкус и запах допинга.

   И едва ли не каждый приступил к поискам этого самого «допинга».

   Надо сказать, что в Грозном, с этим никогда не было особых проблем. Правда, при Дудаеве частное шинкарское производство несколько приутихло. Народ всё-таки побаивался вооружённых блюстителей шариатских правил и вполне официальное, кустарное производство вина и чачи перешло на полулегальные рельсы. Сколько этого зелья сгорело и испарилось в огне пожарищ за прошедшие два месяца, пожалуй, никто не знал.

   Но вот что странно. Уж как ни старались лётчики и артиллеристы сравнять этот город с землей, им не удалось нанести существенный урон официальным производителям коньяка и марочного вина. Частично разрушенные корпуса коньячного и консервного заводов, открыли взору страждущих огромные запасы «вожделенного» напитка, в виде звёздного коньяка и марочного хереса.

   Сначала спиртное было доступно широким слоям военного люда, и его оттуда возили все, кому не лень. Канистрами, продуктовыми термосами и даже флягами. Пьянка среди военнослужащих стала носить повсеместной и массовый характер, а вышеуказанные заводы превратились в объекты паломничества для всех, кто носил на плечах погоны.

   Военное и милицейское руководство «федералов» с тревогой стало отмечать участившиеся случаи не только поголовной пьянки, но и связанных с ними ЧП. Пошли «самострелы», подрывы на собственных же «растяжках», мордобой и выяснение отношений друг с другом за нанесённые когда-то обиды. Словно чья-то злая рука бросила камень раздора в стройные ряды воинов.

   Такой бардак совершенно не устраивал командование, в связи с чем было принято решение об ограничении доступа посторонних на эти «стратегически важные объекты». На обоих заводах была выставлена военизированная охрана, в обязанности которой вменили пресечение любых попыток проникновения на охраняемую территорию мародёров в форме.

   Но они не учли одного маленького обстоятельства — менталитета русского человека. Это, когда малого дитятку лишают любимой игрушки, он добивается её возврата хныканьем или истеричным рёвом. «Дитятки» – любители винно-коньячных изделий – были уже весьма зрелого возраста, да к тому же ещё и с «ружьишками» в руках. Не пристало им пускать слезу по каждому поводу и без повода.

   В первый же день, а, если быть точнее, — ночь, на охраняемые объекты въехали бронемашины, с замазанными грязью бортовыми номерами и восседавшими на них людьми в масках. Держа в руках разнокалиберную тару, визитёры без особых разговоров направились по протоптанным дорожкам к ёмкостям с горячительными напитками.

   Охранники пытались, было, остановить их окриками, типа: «Стой! Кто идет? Стрелять буду!»

   Но не на тех они нарвались.

   Лихие ребята к ним в гости пожаловали. Всё «спецура» да «десантура», коим ночные поездки по стреляющему Грозному были, что бальзам на душу.

   Непрошенные гости в считанные секунды разоружили охранников, и поставили их на колени у полуразрушенного забора, не давая возможности наблюдать за дальнейшими событиями. Свобода, хоть и кратковременная, для них наступила только после того, как «налётчики», наполнив все свои ёмкости алкоголем, покинули территорию. Но не успел отъехать один БТР, как буквально через считанные минуты, во двор уже въезжала другая бронемашина, а то и танк, и вся процедура с экзекуцией охранников и экспроприацией спиртного, повторялась заново. Охранникам довольно быстро это надоело и, закрывшись в уцелевших помещениях, они в окна наблюдали за тем, как всё новые и новые партии трофейного спиртного покидают охраняемую ими территорию.

   Средств радиосвязи у охранников не было вообще, и поэтому они не имели возможности доложить о ЧП своему начальству. Да если бы эти самые средства связи и были, вряд ли кто из «комендатурских» отважился бы ехать ночью на разборку с вооружёнными мародёрами. Чего доброго «налётчики», снявшие пробу на месте, могли ненароком и пристрелить. А спорить и качать перед ними свои права — себе же дороже, поскольку эти охламоны в масках равным счётом ничего не поймут и сделают всё по-своему.

   На следующий день о ночном происшествии знали все, кому это положено было знать.

   Военное начальство самых высоких уровней отпускало матюки командирам более низкого ранга, а те, в свою очередь, добавив к тем словам свои, более «изысканные» обороты рабоче-крестьянского мата, отсылали инструктивные указания этажом пониже.

   На самом последнем, низшем уровне, устами командира взвода или отделения указание высокого начальства изменялось до неузнаваемости. Как в том испорченном телефоне.

   Суть того, о чём говорил ещё не опохмелившийся лейтенант, сводилась к тому, что он всех стоящих перед ним раз…несёт, если сегодня же они не привезут ему «какаву». А если они, ко всему прочему, не дай бог, спалятся и залетят вместе с «какавой» в комендатуру, то он их потом…

   Что после этого оставалось делать непосредственным исполнителям?

   Вот именно — совершенствовать своё мастерство по добыванию «какавы» для своего командира. Ведь они-то знали, что той «какавой» их взводный делится с ротным, а тот — с комбатом. И так по всей цепочке.

   А генералы, говорят, «какаву» тоже дюже уважают. Особенно с лимончиком.

   Витамин «Ю», однако.

   Так что, как ни буйствовали «верхи» по поводу ночных налётов на эти заводы неизвестных «летучих голландцев», «низы» как ездили, так и продолжали ездить.

   С лёгкой руки безвестного лейтенанта, а, может быть, сержанта или прапорщика, коньяк теперь повсюду обзывался «какавой», а марочный, креплёный херес — «борщом». Слова «какава» и «борщ» стали чем-то вроде паролей, или кодовыми словами, которые, как волшебные ключики, открывали потайные загашники обладателей этих несметных «сокровищ».

   Но, рано или поздно, всему когда-то приходит конец.

   Поняв, что бороться с пьянством на этой войне не только бесполезно, но и крайне опасно, в дело вмешались высокопоставленные лица ФСК.

   Они отдали распоряжение — взорвать все ёмкости со спиртными напитками и слить «какаву» с «борщом» в канализацию.

   Можно только представить, что испытывали в душе люди, которым пришлось выполнять этот варварский приказ.

   Но приказ есть приказ, и он был выполнен неукоснительно и в срок.

   Ещё с пару недель «федералы» жили на старых запасах «какавы» и «борща».

   А во второй половине марта по всему городу, как грибы после обильного дождя, стали появляться всевозможные торговые точки, под прилавками которых в неограниченном количестве лежала самопальная водка из Владикавказа.

   Контртеррористическая операция в Чечне продолжалась…

Поделиться: