Влюблён в XIX век, в его яснооких «смолянок» (Сумароков: «Не нимфы ли богинь пред нами здесь предстали?// Иль сами ангелы со небеси сошли»), блистательных кавалергардов, бесстрашных лейб-гвардейцев; в волшебные звоны московских «сорока сороков»; в золотого Ангела, взлетающего ночью со шпиля Петропавловского собора и благословляющего град апостола Петра; в вереницы карет на Невском и тень майора Ковалёва, пугающего прохожих «большими бакенбардами»; в песочного цвета сюртук Гоголя с модной клетчатой подбивкой (как ловко при ходьбе он будто невзначай задевает полы одежды так, чтобы красная щегольская подкладка была всем видна); в город, где петровское барокко вечно спорит с екатерининским классицизмом. И ещё…
Здесь бродил Достоевский не раз,
Пушкин к Дельвигу ехал под вечер,
Чернышевский в полуночный час
Шёл, сутуля высокие плечи…
(Дмитрий Мизгулин)
Влюблён в адмирала Шишкова с его сентенцией, что «лучше простой человек со здравым рассудком и добрыми нравами, нежели учёный с развращёнными мыслями и худым сердцем»…
В Пушкина, наконец, воспевшего вторую столицу:
На тихих берегах Москвы
Церквей, венчанные крестами,
Сияют ветхие главы
Над монастырскими стенами.
Кругом простёрлись по холмам
Вовек не рубленные рощи.
Издавна почивают там
Угодника святые мощи.
И изрекшего вечный приговор всем врагам России:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов…
В разгорячённые спорами лица членов общества «Арзамас», жадно внимающих Жуковскому. В Пушкина, Батюшкова, Вяземского…
В бегущих по ночному Петербургу весною 1845 года Белинского и Некрасова. Куда? К молодому Достоевскому, чтобы обнять и поздравить с только что законченным им первым романом «Бедные люди»…
За несколько часов до этого «неистовый Виссарион», размахивая небольшой тетрадью, кричал из окна своей квартиры Анненкову: «Идите скорее, сообщу новость!..»
Едва Анненков вошёл в комнату, Белинский сказал: «Вот от этой самой рукописи… которую вы видите, не могу оторваться второй день. Это – роман начинающего таланта: каков этот господин с виду и каков объём его мысли – ещё не знаю, а роман открывает такие тайны жизни и характеров, которые на Руси до него и не снились никому. Подумайте, это первая попытка у нас социального романа, и сделанная притом так, как делают обыкновенно художники, то есть не подозревая и сами, что у них выходит» (П.В. Анненков «Литературные воспоминания»).
И критик, волнуясь, стал читать отрывки из новой повести «Бедные люди» неведомого автора, Ф. М. Достоевского.
Вечером к Белинскому явился Некрасов, молодой ярославец, альманашник, водевилист и поэт. Белинский с первых же слов закричал: «Давайте мне Достоевского! Приведите, приведите его скорее» (И.И. Панаев «Литературные воспоминания»).
Разве можно не любить это время?! Когда общество и литература были чем-то единым, подобно глыбе? Когда литература пробуждала и формировала общественное сознание, а золото русского слова, изливаясь на каждого читающего жителя Великой Империи, отливало бесценный слиток будущего «Золотого века»!
Где всё это? Какой «новый Белинский» сегодня побежит ночью к «новому Достоевскому», чтобы обнять, поздравить? Да что там «побежит»? Хотя бы просто позвонит? Нет, и этого не сделает… Да и где они, «новые Белинские и Достоевские»? Не явились, не выдержали испытания историей, временем! А ведь…
Судьба испытывает дважды,
И дважды ты ответ давал.
В Париже Вяземский однажды
Был зван на некий важный бал.
Соображаясь с политесом,
Стоял, как маршал на плацу…
И вдруг, о Господи, с Дантесом
Столкнулся он лицом к лицу.
Под сводами блистали свечи.
Дробился в хрустале огонь.
Дантес обрадовался встрече
И князю протянул ладонь.
О чём подумал князь? – не знаю.
Быть может, стал припоминать,
Как бедный Пушкин, умирая,
Шептал-просил морошки дать.
А за окном – дождливый вечер,
Парижских улиц мерный гул…
И Пётр Андреевич навстречу,
Помедля, руку протянул.
А пары в танце мимо, мимо.
Бокалов пенных гулкий звон…
Не так уж труднообъяснима
Распавшаяся связь времён.
Мы духом вознеслись в победах,
Окрепли в горе и любви,
Но некого винить нам в бедах,
И в смутах русских, и в крови…
Да, мы обречены на муку,
Нас презирают все вокруг –
Ведь твоего убийцы руку
Смущённо жмёт твой старый друг.
И мы, как «пары в танце» из мудрого стихотворения Дмитрия Мизгулина (моего друга и одного из любимых поэтов), проскакиваем «мимо, мимо». Мимо великой русской литературы, русского слова, судьбы, друг друга! Мимо себя! Скоро современный писатель и самому себе станет ненужным. Что уж там говорить о других?
В чём причина? Не в том ли, что (по известной формуле) каков народ, таково и правительство, и, соответственно, каков читатель, таковы и писатели? Писатель же, по большому счёту, тоже читатель! Но не вырастили его (читателя), не научили, не показали, как надо… Что же теперь?
Слышите гулкое эхо? Это бегут по пустым улицам наших городов Белинский и Некрасов… Куда? К кому? Зачем?