Вовке грех было жаловаться на своё, совсем не босоногое детство. Родился в семье военного, служившего на ту пору в Германии в одной из танковых частей. Должность не ахти какая высокая – командир танковой роты, звание – капитан. Повоевать отцу не довелось, поскольку в сорок пятом году учился в пятом классе саратовской средней школы. А когда пришло время выбирать себе дорогу по жизни, по рекомендации отца — Вовкиного деда, ветерана Великой Отечественной войны, поступил в Казанское высшее военное училище, где готовили офицеров бронетанковых войск.

Несколько лет занимал командные должности в гарнизонах Урала и Дальнего Востока, а в 1965 году выпал ему счастливый лотерейный билет служить в Германии. Там-то он и познакомился со своей будущей супругой, работавшей официанткой в офицерской столовой. Ухаживания были не долгими, а когда влюблённые поняли, что у них будет ребёнок, официально оформили брак, и летом 1967 года родился у них сын, которого решили назвать Владимиром, в честь деда, к тому времени скончавшегося от полученных ещё во время войны ран.

После заграничной военной службы отец мотался по военным гарнизонам в собственной стране. И всё это время рядом с ним были супруга и сын. Жена нигде не работала, занималась исключительно домашними делами и воспитанием сына. В семье он был единственным ребёнком, и она вкладывала в него всю душу, потакая всяческим капризам. А Вовка действительно был настолько капризным ребёнком, что если что-то было не по нему, устраивал истерики, падал на пол и дрыгал ногами до тех пор, пока не добивался своего.

Когда он пошёл в школу, семья жила в Свердловске. Отец, незадолго до этого получивший звание подполковника, служил в штабе Уральского военного округа, где занимал весьма солидную должность. Деньги зарабатывал немалые, и их вполне хватало на то, чтобы исполнять любую прихоть сына. Захотел велосипед – вот тебе велосипед, захотелось иметь собственный кассетный магнитофон – да какие проблемы. Правда, со своей стороны он вынужден был исполнять требования родителей, и в первую очередь, учиться в школе на «отлично». Когда приносил домой «четвёрки» и, не дай Бог «трояки», отец порол его как сидорову козу. Мать пыталась заступаться за сына, но супруг был непреклонен. Всякий раз, когда она вмешивалась в «воспитательный» процесс, он переводил свой гнев с ребёнка на неё.

— Я не позволю, чтобы мой сын рос оболтусом! Достаточно того, что ты избаловала его с малолетства, и недалёк тот день, когда он сядет тебе верхом на шею!

Ругаться они старались в отсутствии сына, но были моменты, когда тот подслушивал их разговоры и, стараясь не подводить мать, из кожи лез, чтобы не давать повода отцу на гнев.

Школу закончил с серебряной медалью, хотя отец мечтал о золоте. Сам-то он к тому времени уже полковником был и, приходя порой подвыпивши, хвастался, что скоро станет генералом. Увы, не суждено ему было получить генеральские погоны. Поехал он как-то раз с инспекционной поездкой в одну из воинских частей округа, и случилось с ним несчастье – во время показательных стрельб на полигоне решил показать молодому водителю-механику танка, как надо правильно водить боевую машину.

Показал. А когда вылез наружу и встал позади танка, водитель резко сдал назад. Танк повалил на землю полковника, переехав гусеницей его ноги.

Провалявшись в госпитале несколько месяцев, отец остался инвалидом и о дальнейшей военной карьере не мог и мечтать. А сын, собравшийся поступать в военное училище, глядя на всё это, передумал связывать свою дальнейшую судьбу с армией.

Поступил в Свердловский университет, но проучился в нём всего лишь один курс. Однажды вечером с сокурсниками отмечали в кафе завершение учёбы. У кого-то из них оказалась бутылка водки, которую они и выпили. А потом потянуло на подвиги и, выйдя из кафе, устроили драку со случайным прохожим. Тот вечер и всю ночь студенты провели в милицейском «обезьяннике», а на следующее утро их повезли в суд, где всем дали по пятнадцать суток ареста. И это они ещё легко отделались, как им сказал сопровождавший милиционер, могли бы и по статье пойти за «хулиганку».

А когда с «чистой совестью» вышел на свободу, узнал, что из университета его отчислили. Сильно переживал по этому поводу, частенько начал «заглядывать в стакан». На работу устраиваться не собирался, сидел на шее у родителей. А осенью призвали его в армию и направили служить в Прибалтику. Едва успел пройти курс молодого бойца, как один из батальонов их воинской части, где служил Владимир, перебросили в Среднюю Азию, откуда они должны были убыть на замену военнослужащих, отслуживших свой срок в Афганистане. А перед отправкой в Афганистан построили их на плацу воинской части, и командир попросил выйти из строя тех, кто по каким-либо причинам не может там служить. Вышел только один, который в своё оправдание заявил, что его отец инвалид, и он не переживёт, если с сыном что-нибудь случится в Афганистане.

Владимир мог составить ему компанию, поскольку его отец тоже был инвалидом, но он не стал этого делать. Хотя в первый момент он готов был сделать шаг вперёд, но когда увидел, что стоящие рядом с ним сослуживцы даже не шелохнулись, тоже остался на месте. Много позже он об этом пожалеет, поскольку именно в Афганистане кардинально изменится его судьба, и оттуда он вернётся на родину с чувством неудовлетворённости и некой обиды.

Службу проходил в Кандагаре, где их рота участвовала в обеспечении охраны на трассе, ведущей из Союза в Кандагар. В первое время сопровождали идущие по трассе машины с военными грузами, а чуть позже их взвод разместился на одной из застав на западной окраине Кандагара. Гиблое было место – «духи» постоянно обстреливали передвигавшиеся по «бетонке» машины и бронетехнику. Доставалось и их заставе.

Тем не менее, это было всё-таки лучше, нежели выходить в рейды в «зелёнку», откуда бойцы зачастую возвращались «двухсотыми» и «трёхсотыми». Сама застава располагалась на небольшой горушке, у подножья которой расположился кишлак, куда они частенько бегали в один из дуканов, покупая в нём сигареты и прочую ширпотребную мелочёвку.

В один из таких «походов» к Владимиру обратился дуканщик, сносно говорящий на русском языке. Он пожаловался ему, что прошлой ночью в его дукан кто-то проник, украв оттуда китайский плеер и несколько кассет к нему. Дуканщик попросил Владимира продать ему сигнальную ракету, которую он планировал устанавливать по ночам возле того места, откуда вор проник в дукан. В тот момент у Владимира не оказалось при себе такой ракеты, но он пообещал принести её в следующий раз, как только выпадет возможность снова побывать в дукане.

Своё обещание он выполнил и спустя неделю вручил «сигналку» дуканщику. На радостях тот дал ему несколько пачек сигарет «Кэмэл», а заодно заявил, что готов и дальше вести торговые сделки с шурави, за что будет рассчитываться не только продаваемым товаром, но и кое-чем посерьёзней.

Что он имел в виду, когда говорил о серьёзности своих намерений, Владимир даже не догадывался, но однажды заметил, как один из его сослуживцев забивает «косячок». На ту пору он уже прослышал, что кое-кто из бойцов заставы покуривает чарс, после чего становился «тормознутым». Сам-то он не то что чарс – и обычные сигареты в рот не брал, а те пачки «Кэмела», презентованные ему дуканщиком, обменял у командира отделения, ответственного за питание личного состава, на три банки сгущёнки. С детства любил Володька всё сладкое.

Спустя несколько дней, поздней ночью, сработала та самая «сигналка» осветив ночную темень гроздью зелёных огней. Личный состав заставы был поднят по тревоге, и все бойцы заняли огневые точки, приготовившись к отражению нападения «духов». Но никто на них нападать и не собирался, да и сработала не их «сигналка».

— «Зелёные», наверно, шуткуют, — заметил офицер. Буквально накануне против их заставы табором разместились афганские военнослужащие, которые не спешили обустраивать свой блокпост, надеясь на надёжное соседство шуравийской заставы.

Спустя какое-то время Владимир вновь отлучился в дукан, и дуканщик встретил его с распростёртыми объятиями. На этот раз попросил продать ему ручную гранату, которую намеревается установить в том же месте, где и «сигналку». Что толку в этой ракете, которая просто спугнула безвестного вора, будет лучше, когда он на гранате подорвётся, и тогда станет ясно, кто именно повадился по ночам лазить к нему в дукан.

Владимир обещать ему ничего не стал, поскольку не был до конца уверен в том, что этим воришкой не окажется кто-нибудь из сослуживцев. Но спустя несколько дней его избили двое старослужащих. Избили ни за что. Накурились чарса, и им не понравилось, как он на них посмотрел. К тому времени Владимир от других бойцов прознал, что эта «сладкая парочка» ныряет в тот же самый дукан, куда наведывается он. Кто знает, может быть именно они шастают туда по ночам?

И такая злость его взяла, что решил он им отомстить. Разжиться лишней гранатой не составило особого труда, поскольку ручных гранат на заставе было в избытке. Принёс он её дуканщику, а тот и спрашивает, мол, какой бакшиш шурави желает за неё получить.

Владимир мечтал заиметь китайский кассетный плеер с наушниками, но как он объяснит сослуживцам, откуда его взял? На заставе всё на виду, и стоит у него появиться плееру, об этот прознают все, кому не лень. Те же дембеля тут же экспроприируют его да ещё физиономию «отрихтуют». Поэтому не стал он рисковать, а лишь узнал, сколько плеер стоит, и попросил дуканщика расплатиться советскими денежными чеками.

Чеков у того не оказалось, но он пообещал разжиться ими у родственника, который держит дукан в Кандагаре. Сговорились о встрече ровно через неделю.

В предвкушении халявы шёл Владимир в дукан, покинув выносной пост возле «бетонки». Своему напарнику сказал, что отлучится на несколько минут по делам к знакомому дуканщику.

— Если кто спросит, скажешь, что по нужде отошёл. А я за это тебе пачку сигарет накачу.

Напарник не стал возражать, поскольку сам при случае «нырял» в этот дукан.

Не успел Владимир зайти в помещение и подойти к дуканщику, как сзади его обхватили сильные руки, а на голову надели мешок. Потом с его плеча сорвали автомат и подсумок, после чего мешок с головы сняли. Перед нерадивым бойцом стоял бородатый мужик лет тридцати пяти, держащий в руках отобранный у Владимира автомат. Подошёл ещё один афганец, примерно такого же возраста, но только без бороды. Молча достав из нагрудного кармана ветровки листок плотной бумаги размером с конверт, поверху которого было что-то написано арабским шрифтом, положил его на стеклянную витрину. Потом он о чём-то спросил перепуганного дуканщика, и тот суетно достал из-под витрины металлическую шариковую ручку с электронными часами.

— Пиши, — чисто по-русски обратился незнакомец к Владимиру.

— Что писать? — с дрожью в голосе спросил до смерти напуганный боец.

— Пиши свою фамилию, имя, отчество и год рождения.

— А зачем писать?

— Пиши, тебе говорят! Не то прямо сейчас зарежу! – При этом незнакомец вытащил откуда-то из-под полы куртки нож с широким, кривым лезвием, и приставил его к боку Владимира.

Трясущейся рукой он вывел на листве требуемую информацию, после чего афганец достал из кармана небольшую коробочку со штемпельной подушечкой и, схватив правую руку бойца, вдавил в неё большой палец. Потом он приложил его к листку бумаги, оставив на нём отпечаток.

В довершение всего этого кошмара, он взял лежащий на полке дукана фотоаппарат «Полароид» и, направив объектив на испуганную физиономию бойца, сфотографировал его. Буквально сразу же из фотоаппарата выполз лист бумаги, который на глазах превратился в цветную фотографию.

— Вот теперь всё, – резюмировал афганец. — С этого момента ты агент пакистанской разведки.

— Как так! Какой ещё агент?! — дрожащим голосом выкрикнул Владимир.

— Самый обыкновенный. А пока иди, дальше служи. Когда ты нам понадобишься, мы с тобой свяжемся.

— А как же автомат? Без автомата я не могу возвращаться. Меня за утерю оружия посадят.

— Сейчас выходишь на улицу, отсчитываешь десять шагов, потом не спеша возвращаешься обратно и забираешь своё оружие. И не вздумай шутить — пристрелим как бешеную собаку.

Владимир сделал всё, как ему велел афганец. Когда же он вернулся в дукан, его владелец продолжал стоять, словно окаменевший. Видно было, что он здорово напугался от всего того, что произошло в его торговом заведении. Автомат стоял прислонённым к глинобитной стене, выходящей во двор дукана, на которой висел кусок плотной ткани. Догадавшись, куда «духи» скрылись, Владимир сорвал материю со стены, и за ней обнаружился узкий проём, ведущий в другую, меньшую по размеру комнату. Схватив автомат, он рванул туда и, выскочив через заднюю дверь дукана, оказался на узенькой, кривой улочке, где не было видно ни одной живой души.

Возвратившись обратно, он передёрнул затворную раму автомата, ткнул стволом в грудь дуканщика.

— Ты, сука, навёл?!

Но тот что-то «блеял» в ответ, давая понять, что сам испугался их визита.

Уходя, Владимир прихватил несколько попавшихся под руку пачек сигарет и, со всей силой хлопнув дверью, выскочил на улицу.

— Чё так долго мотался? – спросил напарник, — я уж беспокоиться начал.

— Не хрен за меня беспокоиться! На, держи! — Владимир сунул ему в руку пачку сигарет.

— А что такой нервный? — не унимался сослуживец.

— Да пошёл ты…! – грязно выругавшись, ответил Владимир. – Чтоб я ещё когда-нибудь ходил в этот поганый дукан, да ни в жисть!

Откровенничать о том, что произошло в дукане, он ни с кем не собирался. Происшествие воспринял как дурной сон, до конца не осознавая возможных для себя последствий. И откуда этот душара так хорошо шпрехает по-русски? Наверняка когда-нибудь обучался в Союзе, а теперь воюет против советской армии. Но фотка, его фотка! Как он сможет объяснить теперь попадание своего фейса к «духам»? Конечно, можно сказать, что его сфотографировал на память какой-то бабай, а потом эту фотку у того отобрали «духи». Вот только рожа у него получилась не совсем фотогеничной, не похожей на то, если бы он снимался на добрую память. Едва в штаны не наложил, когда блеснула вспышка фотоаппарата.

Все последующие дни бродил по заставе как неприкаянный, о чём-то размышляя, ни с кем не вступая в разговоры. Свербила лишь одна мысль – чем всё это закончится, и когда следует ожидать следующего визита «духов».

Шло время, но они не проявляли признаков внимания к его персоне. Словно и не было ничего, и всё произошедшее с ним – не более, чем дурной сон, однажды приснившийся ему на заставе. Вот и дембеля укатили в Союз, а их взвод перебросили с заставы в расположение Бригады. Теперь они были неотъемлемой частью строевого подразделения, входившего в состав 70-й Бригады. В расположении воинской части подолгу засиживаться не приходилось. То войсковая операция начиналась, то всевозможные рейды и зачистки по местам «боевой» славы «духов». Скучать не приходилось.

Так прошёл год, и Владимир сам теперь был почти что «дедушка». По-крайней мере его никто из военнослужащих не мог обидеть просто так. Да и сам он физически окреп, и мог дать сдачу любому обидчику. На его погонах появились лычки младшего сержанта и, исполняя обязанности командира отделения, он занимался муштрой своих «нукеров», коих у него в подчинении было девять душ.

А однажды к ним в палатку заглянул особист. В Бригаде их было несколько человек, и все они периодически рыскали по палаткам и модулям, Чего искали, зачем приходили, никто толком не мог объяснить, они вызывали к себе на аудиенцию то одного, то другого военнослужащего, и начинали с ними заводить тары-бары, пустые базары. Расспрашивали о службе, интересовались, есть ли какие жалобы или пожелания, предлагали свою помощь, если бойца кто-нибудь обижал из сослуживцев. Некоторым обещали золотые горы, если те будут оказывать посильную помощь в выявлении злостных нарушителей дисциплины и воинского Устава.

О таких откровенных беседах все знали, но ни один боец из числа вернувшихся после встречи с сотрудником военной контрразведки, не признавался своим сослуживцам, что он стал негласным осведомителем. «Стукачей» в своих рядах на дух не переносили, и после подобных вызовов к особисту начинали с повышенным вниманием приглядываться к такому бойцу, стараясь избегать откровенных разговоров в его присутствии.

С этими мыслями Владимир шёл за особистом, когда тот пригласил его в свой кабинет при штабе Бригады.

Как и ожидал Владимир, майор начал с вопросов: «Как служба?», «Какие есть жалобы и пожелания?», «Нет ли претензий к кому-либо?»

Владимир отвечал односложно и ничего конкретно. В какой-то момент майор перестал задавать свои глупые вопросы и, выдвинув ящик письменного стола, достал оттуда большой конверт, склеенный из «селёдочной» бумаги.

Глядя в глаза Владимира, он запустил в него руку и вытащил оттуда фотографию. Ту самую Вовкину фотографию, сделанную безвестным «духом». Положив её на стол таким образом, чтобы Владимир мог разглядеть изображённого на ней человека, особист немигающим взглядом продолжал наблюдать за реакцией младшего сержанта.

Владимир внутренне весь напрягся, но вида не подал, что растерялся.

— Ничего не хочешь мне сказать? — спросил майор.

— А чё говорить-то? Фотография как фотография, но я что-то не припомню, кто и когда меня сфотографировал. Мало ли шутников в Бригаде, так и норовят поймать момент, когда человек не готов фотографироваться.

— Вон оно как. Стало быть, с памятью у тебя проблемы. А как же ты до младшего командира дослужился с такой паршивой памятью?

— Товарищ майор, но я действительно не помню, кто и когда меня сфотографировал. Честное слово.

— Хорошо, тогда мне придётся освежить твою память.

С этими словами он вновь запустил руку в конверт, откуда вытащил тот самый листок, где значилась его фамилия и красовался синюшный отпечаток его пальца.

У Владимира словно что-то оборвалось внутри и по всему телу пробежал неприятный озноб, а лоб покрылся испариной.

— Вижу, что вспомнил, — с ехидцей в голосе заметил особист. – Конечно, фамилию твою кто-то из шутников накорябал, и отпечаток пальца не твой. А, может быть, дактилоскопическую экспертизу проведём, чтобы отмести от тебя все подозрения?

Владимир молчал. Его начала бить нервная дрожь, о чём красноречиво свидетельствовали трясущиеся пальцы рук. В тот момент он был готов провалиться сквозь землю и оказаться по другую сторону планеты, только чтобы не продолжать разговор с «контриком».

— Ты хоть понимаешь, что это значит для тебя? – продолжал измываться майор. — Не понимаешь. В уголовном кодексе есть статья, которая называется изменой родины, и за эту измену человеку её совершившему, полагается «вышак». Расстрел полагается! Ты хоть это понимаешь?!

Офицер выскочил из-за стола и стал нарезать круги вокруг сидящего на стуле военнослужащего, обеими руками ухватившегося за голову. В какой-то момент он остановился и, вернувшись на своё место, достал из ящика стола несколько листов писчей бумаги, положил их на стол напротив Владимира.

— Вот тебе бумага, вот ручка. Сейчас ты напишешь во всех подробностях, когда и кто тебя сфотографировал, какие условия ставил, когда ты заполнил эту карточку. Ты хоть знаешь, что это за карточка?

Вовка отрицательно помотал головой.

— Это учётная карточка осведомителей душманской разведки. Ты осведомитель моджахедов, вот ты кто. Понимаешь теперь, в какое дерьмо ты вляпался?

Владимир вместо ответа ещё ниже опустил голову.

— Пиши! Всё пиши! А я прочитаю твою исповедь и только потом решу, что с тобой дальше делать.

Больше часа ушло на то, чтобы Владимир изложил на бумаге своё сочинение на «вольную» тему, шесть листов бумаги мелким почерком исписал. В концовке особист заставил его подписаться под каждым листом, а в самом конце исповеди написать: «Написано собственноручно и мною прочитано» и поставить подпись и дату.

После того, как майор прочитал Вовкину писанину, он вложил исписанные листы в тот самый пакет, откуда до этого извлёк фотографию и злосчастный листок с его фамилией и отпечатком пальца.

— Теперь у тебя два пути – либо трибунал, который ничем хорошим не кончится, либо… — майор прервал монолог, многозначительно посмотрев на подчинённого.

— Либо? — переспросил тот, до конца не поняв, на что намекает особист.

— Либо оформляем подписку о негласном сотрудничестве с органами государственной безопасности Советского Союза.

— Это что же, вы мне предлагаете стать вашим «стукачом»?

— Не «стукачом», а агентом.

— Как Джеймс Бонд?

— Действительно дитё, ей-Боже, — едва не рассмеялся майор, но нахмурившись, продолжил, — или ты считаешь, что трибунал для тебя будет намного лучше? Если это так, то я тебя прямо сейчас арестую, и уже сегодня тобой будут заниматься сотрудники военной прокуратуры. Ты этого хочешь?

— Не хочу, — угрюмо ответил Владимир. – Но и «стукачом» быть не хочу.

— Что это за слово такое – «стукач»? Откуда вы все набрались этой дряни? А знаешь ли ты, что то, о чём сейчас говоришь, существует с древних времён, и название всему этому есть вполне конкретное – разведка. Вот скажи мне, как можно называть советского военнослужащего, который продаёт противнику оружие и боеприпасы, либо сливает секретные сведения о готовящейся военной операции?

— Предателем, наверно, – предположил Владимир.

— Вот именно – предателем! И такой предатель своими действиями может нанести своим сослуживцам намного больший вред, нежели дюжина отмороженных «духов».

— Но ведь вы мне предлагаете «стучать» на сослуживцев, а не на предателей, – нерешительно произнёс Владимир.

— А разве я предлагал тебе закладывать сослуживцев, из тех, кто чарс курит или водку пьет? Хотя и от этого до предательства всего один шаг. Ну, так как, пишем подписку?

— А разве у меня есть выбор?

— Значит, договорились. Вот лист – пиши.

— А что писать-то?

— Пиши: я, такой-то, даю настоящую подписку в том, что обязуюсь добровольно и на негласной основе сотрудничать с органами государственной безопасности СССР, сообщать все ставшие мне известными факты готовящихся или совершенных преступлений и правонарушений, направленных против государственного строя моей страны, военного могущества Советской армии, и прочих негативных проявлений со стороны военнослужащих Советской армии, которые могут привести к негативным последствиям в обеспечении боеготовности вооружённых сил. Также я обязуюсь сообщать о всех гласных и негласных контактах сослуживцев с представителями противника, либо совершающих дисциплинарные проступки и уголовные преступления, предусмотренные Дисциплинарным Уставом Вооружённых сил СССР и Уголовным кодексом РСФСР. Свои сообщения буду подписывать псевдонимом… Кстати, каким псевдонимом ты желаешь подписывать свои сообщения?

— Агент 007.

— Ну что за детский сад! Псевдонимом может быть любая вымышленная фамилия.

— Тогда — Михайлов.

— Почему Михайлов?

— Такая фамилия была у нашего участкового. Дюже вредный мужик.

— Хорошо, пусть будет Михайлов. Проставь подпись и сегодняшнюю дату.

После того, как Владимир написал текст подписки, особист внимательно прочитал написанное и в конце своей рукой дописал: «Подписку принял старший оперуполномоченный Особого отдела в/ч п/п №—— Васильев А.В.», поставил свою подпись и проставил дату.

— А что будет со мной? — нерешительно спросил Владимир.

— Иди, дальше служи, пока я не передумал. Нам – контрразведчикам, тоже план спускают по выявленным преступлениям. А по тому факту, что с тобой произошёл, меня, пожалуй, к ордену могли представить. Но не кровожадный я и не карьерист. Просто интересна мне оперативная работа, а тут – в Афгане, она вдвойне интересна, поскольку бороться приходится не с какими-то вшивыми диссидентами, а с самыми настоящими шпионами и разведчиками всех мастей. Именно поэтому это позорное словечко — «стукач», я на дух не переношу. Наступит такой момент, ты тоже это поймёшь. Пока же занимайся своими делами и помни про сегодняшний наш разговор. Если что разузнаешь серьёзное, знаешь, где меня найти, но желательно лишний раз тебе здесь не светиться. Об условиях дальнейшего сотрудничества поговорим чуть позже. И ещё – никогда не болтай лишнего среди сослуживцев. Всегда помни, что особист в Бригаде я не единственный, и таких, как ты, у меня и у моих коллег вполне хватает, чтобы даже самый незначительный «пук» был услышан в нашей «конторе».

Когда Владимир покинул кабинет, особист вновь вытащил из пакета содержимое и, заново перечитывая откровения новоявленного агента, вспоминал недавнюю встречу с советником царандоя, что принёс фотографию советского военнослужащего, а также карточку с его фамилией и отпечатком пальца. На вопрос – откуда всё это «богатство» появилось, не вдаваясь в подробности, советник ответил:

— Проводили спецоперацию по ликвидации одного одиозного полевого командира, в своё время обучавшегося в Союзе, и когда по подмётному письму его убил один из подчинённых головорезов, пользуясь всеобщей неразберихой царящей в банде, наш человек выкрал папку с документами, хранящуюся у главаря. Стали разбирать её содержимое и нашли этот пакет. Мы не знаем, кто изображён на фотографии, и почему его фамилия значится в учётной карточке негласного сотрудника душманских разведывательных органов. Вполне возможно, что это какая-то фальшивка или грязная провокация, но, тем не менее, проверка не будет лишней. Поскольку это уже ваша «епархия», вам и заниматься.

Контрразведчик ещё раз внимательно посмотрел на цветную фотографию с изображением испуганного военнослужащего и самому себе сказал:

— Ну что ж, будем заниматься.

Поделиться: