Давно идущая в обществе дискуссия о нецензурной брани после прошедшего в конце прошлого года заседания Совета по реализации государственной политики в сфере поддержки русского языка получила новый импульс. А во Всемирный день борьбы с ненормативной лексикой (неофициальный праздник, но отмечаемый во многих странах 3 февраля) многие стали требовать запретить мат на законодательном уровне не только в СМИ, соцсетях и общественных обсуждениях, но и в быту. Но будет ли работать такой запрет? И нужен ли он?
Матерная лексика – естественная и древняя часть нашего языка. Если она до сих пор существует, значит, «это кому-нибудь нужно». Что там греха таить, в жизни каждого (даже культурного) носителя языка регулярно возникают ситуации, когда без мата обойтись сложно. Можно, конечно, но сложно.
Он облегчит боль, причём не только физическую. Молотком по пальцу попал или с работы уволили несправедливо… Он поможет установить психологический контакт в компании (желательно мужской); кратко, но ёмко охарактеризовать крайне неприятного человека. Он заставит пьяного гопника хорошенько подумать, прежде чем начинать драку. Он может вынудить накачанного наркотиками боевика поднять руки и сдаться. Наконец, в тексте он сыграет роль приправы – такой острой, что у читателя глаза на лоб полезут и участится сердцебиение. И много ещё можно вспомнить случаев, когда он словно сам на язык просится.
Только вот почти все эти случаи в той или иной степени экстремальны. Они выходят за границы нормы. И запретная лексика есть нарушение языковой нормы. Отсюда её запредельная экспрессия – ведь к ней прибегаешь, когда другие слова уже «кончились». Именно в таком качестве она имеет право на существование – обозначать нарушение табу. И тем самым вновь напоминать о границах, иначе мы забудем, где они. И есть ли вообще? Культура в целом и язык как система иерархичны по сути своей. В них заложено чёткое представление о «верхе» и о «низе». Да, без «низа» нельзя. Но нельзя забывать о том, что он – «низ»!
То, что происходит в последние десятилетия в общественном речевом пространстве, недостаточно характеризовать как широкое распространение мата. Это лишь внешнее выражение более глубокой проблемы, которую можно назвать повреждением ценностей. Иерархия не перевёрнута с ног на голову, она именно разрушена. Нет больше «верха» и «низа», нет святого и постыдного, нет хорошего и плохого. По точному замечанию лингвиста В.И. Шаховского, «широкая распространённость мата в современном функционировании нейтрализует его противоположные валентности, когда он и не оскорбляет, и не выражает никаких эмоций, никаких нейтральных синонимов не заменяет, а становится нормативным средством общения».
Никакой экстремальной ситуации нет, например, во время разговора мальчика и девочки, идущих вместе после школы домой. Он даже рюкзак ей несёт. И вообще относится к ней с нежным вниманием. Но слушать его, да и её без содрогания и возмущения невозможно. Просто потому, что вперемешку с матом – это их обычная речь. Не окрашенная сильными эмоциями – повседневная. Конечно, в общении с учителями и с родителями (мы ведь взяли для примера хороших, воспитанных подростков) они надевают нормативную, литературную «речевую маску». Но на свежем воздухе с удовольствием сбрасывают её – тесная и чужая, зачем она? А правда, зачем?
Если мат так удобен, зачем себя ограничивать? Минимум затрат, максимум эффекта – разве не в этом сущность прогресса в развитии живых организмов? В чем, собственно, опасность?
Во-первых, в привыкании, которое становится зависимостью. «Мат, – как верно заметил Шаховский, – стал потребностью, и в этом плане он может быть сравним с наркотиком. Как и от наркотика, от использования мата некоторые люди получают удовольствие. Можно говорить не только о потребности в мате, но и о зависимости от него. Так же, как и наркотик, мат разрушает личность, отменяет прежние ценности, требует ещё, ещё и ещё».
Во-вторых, мат неизбежно ведёт к упрощению. Сокращение личного словаря приводит к тому, что эмоциональная палитра беднеет, из неё пропадают оттенки и нюансы, которые ты не можешь выразить словесно – и поэтому перестаёшь их чувствовать. И мышление неизбежно примитивизируется, поскольку отдельно от языка не существует.
Малярной кистью вряд ли нарисуешь глаза. На трёх клавишах не сыграешь фугу Баха. Из одной лишь приправы не приготовишь блюдо (умрёшь от голода). Из букв О, П, Ж, А не получится составить слово «ВЕЧНОСТЬ». Весь спектр жизненных ощущений и размышлений постепенно сведётся к двум состояниям – «хреново» и «охренительно». Мы постепенно превратимся в растения. Или в грибы (помните, у Маленького принца: «А на самом деле он не человек. Он гриб!»).
А когда мы расстанемся с естественным интеллектом, нас с удовольствием использует интеллект искусственный – как бессловесную биомассу. А потом избавится от нас – как от биомусора. Не страшно?
«Литературная газета».
Согласна с автором. Мат изначально применялся для усиления действия, это мантра, усиливающая энергию. При строительстве, например, чтобы сруб был крепким. Но разговаривать матом неприемлемо, иначе наша энергия тратится впустую.
В своё время в одной умной книжке вычитал — «Мат — удел бескультурных людей, портовых грузчиков и люмпенов не отягощённых знаниями богатого спектра великого могучего русского языка.»
В собственной жизни к мату приходилось прибегать когда попадал в экстремальные ситуации, будь то нахождение на войне, либо при столкновении с преступником во время работы в милиции. В перечисленных случаях какие либо иные слова в определённый критический момент просто не приходили в голову, да и «оппоненту» они были более понятны, нежели если бы я с ним общался как-то иначе.
В литературе если и бывают моменты употребления нецензурных выражений, то они не должны выходить за рамки прямой речи героев повествования. Хотя, и в этом случае их можно заменить на иные слова и выражения, которые читатель поймёт именно так, как бы их произнёс книжный герой.
Но когда мат звучит из уст театральных и киношных героев, это уже перебор. На сей счёт на память приходит сюжет из советского фильма «Председатель», где герой фильма в исполнении Михаила Ульянова просит присутствующих на собрании женщин заткнуть уши, после чего говорит о том, что он думает по поводу бардака в колхозе. Мата не слышно, но если даже вороны от этих слов стаей взлетели с веток деревьев, зритель можно догадаться, что он такого сказал в тот момент. Как говорят в таких случаях: «Каждый индивидуум понял это в зависимости от степени своей испорченности.»
Сам я очень редко употребляю мат, только в крайних случаях, но слышать это с экрана телевизора или в повседневной жизни при общении, бывает крайне неприятно.