АЛЕКСАНДР ТОКАРЕВ
ВЫПУСКАЯ ЧЁРТА ИЗ СКЛЯНКИ
О спектакле Алексея Матвеева «Морфий»
РЕЦЕНЗИЯ
Игрой света и тени, запахами спирта и серы, звуками разрезающей кость медицинской пилы и звоном склянок, криком и шёпотом, смехом и слезами, сосредоточенностью и надрывом наполняется пространство «Imaginarium» Астраханского драмтеатра во время спектакля «Морфий».
Каждый, кто берётся за постановку «Записок юного врача» Михаила Булгакова, неизбежно сталкивается с проблемой, скажем так, идентификации главного героя. Ведь доктор Бомгард, от лица которого ведётся повествование в рассказе «Морфий», и герой «Записок» — не одно и то же лицо, как может показаться на первый взгляд. На это указывают как географические, так и хронологические обстоятельства. Мурьевская больница близ уездного города Грачёвки в «Записках» и Гореловский участок в «Морфии». В первом случае врач приезжает в деревенскую больницу в сентябре 1917 года и пребывает там как минимум год, во втором – Бомгард в феврале 1918-го радуется уже состоявшемуся переводу в городскую больницу. Нет и общих героев, кроме находящегося под вопросом Бомгарда. Многие исследователи творчества Булгакова и вовсе не включают «Морфий» в сборник рассказов о юном враче.
Впрочем, всё это не является препятствием для творческого развития «Записок» на театральной сцене. В конце концов, реальным прототипом и «юного врача», и Бомгарда, и Полякова был сам Михаил Афанасьевич Булгаков, с медицинским этапом жизни которого спектакль также знакомит зрителя. А указанные противоречия режиссёр Алексей Матвеев решает довольно ловко, даже изящно.
Действие переносится на год ранее, в сентябрь 1916 года. Об этом зритель узнаёт из разговора доктора с возницей в самом начале спектакля. Бомгард становится у Матвеева тем самым «юным врачом», которому пришлось доказывать свой профессионализм в условиях, приближённых к полевым. Жаль, конечно, акушерку Анну Николаевну, которой по воле создателя спектакля пришлось стать «жертвой» доктора-морфиниста Полякова. Но слава богу, театральный режиссёр Матвеев не пошёл по пути кинорежиссёра Балабанова, который в своей экранизации «Морфия» просто надругался над Булгаковым, объединив в одном лице доктора Полякова и юного врача из Мурьевской больницы.
Главные действующие лица первого акта «Морфия» — доктор Бомгард (в этой роли будут периодически сменять друг друга актёры Николай Смирнов и Виктор Амосов), фельдшер Демьян Лукич (Олег Комаров), акушерка Анна Николаевна (Екатерина Спирина) и Аксинья, в роли которой объединены булгаковские образы собственно Аксиньи – кухарки и уборщицы квартиры доктора, а также второй больничной акушерки Пелагеи Ивановны (Лидия Елисеева). В эпизодических ролях заняты Данияр Курбангалеев, Анастасия Краснощёкова и Нелли Подкопаева.
Два акта спектакля отличаются не только атмосферой, но и вложенным в них смыслом.
В первом мы видим робкого доктора, которому приходится сталкиваться с серьёзными проблемами, решать их самостоятельно, доказывая, что его профессия – это и есть его призвание. Он решается на ампутацию девичьей ноги, попавшей в мялку для льна, и проводит операцию успешно, хотя и признаётся (зрителю), что делает это не второй раз (как соврал своим ассистентам), а впервые в жизни (рассказ «Полотенце с петухом). Лечит «вежливого» мельника от лихорадки, несмотря на то, что тот сам чуть было фатально не испортил всё лечение нелепым образом («Тьма египетская»). Распознает сифилис у больного, жалующегося на боль в глотке («Звёздная сыпь»). И не успевает помочь невесте конторщика, получившей черепно-мозговую травму («Вьюга»).
Жизнь и смерть, тяжёлые заболевания и счастливые исцеления, морально подавляющие неудачи и окрыляющие успехи, трагедии и курьёзы деревенской жизни – из этой ежедневной работы и состоит жизнь молодого, но мужающего на глазах врача.
Второй акт спектакля совсем о другом. Это собственно и есть булгаковский «Морфий». Его герой доктор Поляков (Максим Симаков) – прямая противоположность Бомгарда. Если тот сумел пережить испытания, свалившиеся на его юную голову и закалиться в них, утвердиться не только в глазах пациентов и коллег, но прежде всего в своих собственных, став сильнее морально и профессионально, то Поляков встал на путь саморазрушения. Не справившись с душевными муками, вызванными несчастной любовью, слабый человек пристращается к морфию, быстро разрушая свой организм и свою жизнь. Процесс этого разрушения показан в спектакле во всей его страшной красе: с болью, ломкой, приступами ярости, галлюцинациями. Неспособность Полякова справиться с запущенным им процессом саморазрушения приводит к трагедии. В эту трагедию оказывается вовлечена известная нам по первой части спектакля фельдшерица-акушерка Анна Николаевна, ставшая тайной женой Полякова. Она – связующее звено доктора с наркотиком. Ей приходится сносить оскорбления, побои и сексуальные домогательства морфиниста. Но видя, насколько жалок сам доктор, в минуты успокоения вымаливающий прощения у своей «жены», Анна Николаевна жалеет его и казнит себя за то, что согласилась сделать ему первый укол морфия, ставшего для Полякова роковой точкой обратного отсчёта. Пытается помочь, но усилия её оказываются тщетными, как и попытка героя излечить свои душевные раны путём погружения в наркотическое забытье.
В этом, по-видимому, и заключается посыл спектакля современному зрителю, живущему в мире, предлагающем человеку иллюзорные средства достижения блаженства. «Чёрт в склянке» по-прежнему жив и своей мохнатой лапой пытается удушить человека.
Сцена «Imaginarium», где максимально приближены друг к другу актёры и зрители, создаёт у зрителя эффект присутствия и рождает ощущение сопричастности к происходящему, позволяет отчётливо увидеть, услышать, впитать в себя все чувства и эмоции героев. И хотя количество зрительских мест здесь ограничено, лучшей площадки для постановки «Морфия», пожалуй, не найти.
Сцена операции девочки, скрытая от зрителя простынёй, но ощущаемая почти физически благодаря использованию звуков, запахов и наполненных пугающей медицинской терминологией диалогов, создающих эффект натурализма, — одна из лучших в спектакле. Бурную реакцию зрителей вызывает забавная сцена мытья доктора Аксиньей – со стекающей в тазик водой и натуральным намыливанием головы актёра, который после всей этой процедуры продолжает играть как ни в чём ни бывало. Восторг Бомгарда, получившего перевод в уездный город с глухого вьюжного участка, настолько силён, что места для его выражения становится мало. Он рвётся наружу, вызывая такой же восторг в душе зрителя.
Театральное пространство освещается то болезненно-жёлтым, то смертоносно-красным цветом. Бомгард благодаря здравому смыслу и силе воли эту смертоносность успешно преодолевает и прорывается к свету. Для Полякова она фатальна. Анимационная проекция, выполненная по мотивам картин Марка Шагала с использованием портретов артистов, занятых в спектакле, усиливает у зрителя ощущение наркотического бреда, порождённого больным воображением несчастного доктора Полякова.
Под звуки «Аиды» на экраны, расположенные по обе стороны от центра действия, выводится неутешительная статистика распространения наркотической заразы в современной России, связывая таким образом увиденное зрителем в спектакле с реальной действительностью наших дней.
Настолько страшны оказываются кошмары наркотического угасания личности, разыгрываемые в замкнутом пространстве театрального подвальчика, что, выходя из него по окончании спектакля, хочется глубоко вдохнуть свежего воздуха и радоваться, что весь пережитый ужас остался позади, а зловещего чёрта из склянки выпускать больше не станут.