Некоторые хорошо знакомые каждому слова в Древней Руси значили совершенно другое. Бумажникъ. Слово это не раз встречается в древнерусских источниках и означает «хлопчатобумажный войлок» или «тюфяк на вате». По-видимому, бумага — заимствование из позднелатинского bombacium, «хлопок». Бумага, на которой пишут, появилась на Руси только в XV веке и быстро вытеснила бересту и пергамен (Пергамен — обработанная специальным образом кожа животных, основной материал для письма до изобретения и распространения бумаги). А бумага в смысле «документ» и бумажник как место хранения документов (а также «бумажек», денег) — явление ещё гораздо более позднее.
ь бы живу». Сейчас слово «жир» окрашено скорее отрицательно. Показательно, как Мандельштам обыграл взятое им из «Слова» сочетание печаль жирна (где это значит просто «обильна»): «О боже, как жирны и синеглазы // Стрекозы смерти, как лазурь черна…», потом «жирными, как черви», станут у него пальцы Сталина.
Задница. У слов передьнии и задьнии в древнерусском языке были метафорические значения, связанные с временем. Обычно передним считалось «предстоящее», а задним оставшееся «позади», но бывало, что и наоборот (например, слово «прежний» тоже связано с «передний»). Задницей называлось то, что осталось после человека на будущее, — наследство. Это характернейший славянский социальный термин, много раз упоминающийся в Русской Правде. Там есть и такой заголовок: «А се о задницѣ». «Аже братья ростяжються передъ княземь о задницю» — «если братья будут вести тяжбу перед князем о наследстве». А земля, не доставшаяся никому по наследству (выморочная), называлась «беззадщина». Историки иногда стыдливо ставят ударение задни́ца, хотя акцентология однозначно свидетельствует, что и тысячу лет назад ударение было на первом слоге.
Здоровый (сдоровъ, сторовъ). В древности это слово, означающее этимологически «из хорошего дерева», означало «благополучный», «успешный», входило в состав устойчивого сочетания здоровъ добръ (ср.: подобру-поздорову). Например, в Новгородской четвёртой летописи (в статье 1292 года) есть такой поразительный пример: и приидоша вси здорови, но ранени, а Иванъ Клекачевичь привезенъ преставися с тои раны. Даже смертельно раненный воин может быть «здоровым» — ведь он выиграл битву!
Принимать (приимати). У этого слова в древнерусском было много значений, причём оно, как и упомянутые выше слова «передний» и «задний», могло значить противоположные вещи: как собственно «принимать» (гостеприимно), так и, наоборот, «арестовывать». Впрочем, в последнее время такое жаргонное значение появилось опять: «ребят приняли» можно услышать и в современном бандитском фильме. В «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия, переведённой, возможно, на Руси, утверждается, что один персонаж «лучших» людей «принимал», а «злых» тоже «принимал». В греческом тексте этой фразы нет. Если текст не испорчен, то это свидетельство того, как русские люди могли легко понимать слово в разных значениях в одинаковом контексте (и, вероятно, каламбурить).
Присягнуть (присягнути). Голландский исследователь Де-Влаам видел в берестяной грамоте № 724 XII века (где начальник отряда жалуется, что «осмь», то есть восьмёрка воинов, «высягла») антоним к присягнути, то есть «воины сложили присягу». Версия красивая и идеально подходящая к контексту, но неверная. В древнерусском языке слово присягнути могло значить только «прикоснуться», «дотронуться» (ср.: осязание, досягать). Новое значение «поклясться (в верности)» появилось у него только в XVI веке под влиянием польского przysięgać.
Убить (убити). Раньше это слово могло значить не только «убить до смерти», но и «поколотить». Одно из самых жутких дошедших до нас берестяных писем — послание «с плачем» от женщины к влиятельному родственнику: «Избил (убиле) меня пасынок и выгнал со двора. Велишь ли мне ехать в город? Или сам поезжай сюда. Я избита (убита есьмъ)».
Хотеть (хотѣти). Раньше это слово было, в частности, вспомогательным глаголом, обозначающим будущее время (конструкции «буду делать» ещё не было) или что-то неотвратимое. «Хотеть» можно было довольно необычных вещей. В «Повести временных лет» (статья 997 года) осаждённые горожане жалуются: се уже хочемъ померети отъ глада, а отъ князя помочи нѣту. Умереть от голода они, конечно же, не хотят, просто говорят, что это вот-вот произойдёт, если ничего не поменяется.
Целовать (цѣловати). Наши далёкие предки не обязательно имели в виду лобзание (прикосновения губ) — слово это означало «приветствовать» (буквально «желать быть целым») и носило, вероятно, даже несколько литературный оттенок. В найденной в прошлом году грамоте купец обсуждает с компаньоном возможные убытки: «А если испортишь товар, пусть будет ни тебе, ни мне. И целую тебя», то есть, конечно же, просто «приветствую». Было слово «целовь» (цѣлъвь), «приветствие», которое тоже один раз встретилось в начале письма. Были определённые контексты, в которых этот глагол подразумевал физический контакт, — это те, где речь идёт о приложении к кресту и иконам, особенно в знак клятвы (на страницах летописей князья постоянно «целуют» крест или Богородицу, клянясь соблюдать договор, а потом нередко «целование» нарушают). Но и здесь это производная от основного значения — «поклоняться, чтить».