– Здравствуй, Сонечка! А я вот в Астрахань вернулась, буду снова здесь жить. Теперь часто видеться будем.
На какой-то миг Софья Ивановна потеряла дар речи от удивления. Потом промямлила без особой радости:
– Да? Вот хорошо! И когда же ты приехала, Анита? Где жить станешь?
– Приехала вчера вечером, пока у дочки остановилась, потом квартирку себе прикуплю, внучек нянчить стану, бизнес здесь разверну. Вот увидишь! Ну, пока, до встречи! Пойду чемоданы разбирать.
– Пока, до встречи, – вяло повторила Софья. На душе у неё никакой радости от приезда родственницы не наблюдалось. Скорее, наоборот.
«Вот теперь они за меня возьмутся, будут подкатываться, чтобы завещание на квартиру написала в их пользу».
И в самом деле, радоваться было нечему. Анита, а на самом деле обыкновенная Анька, была первой женой Ефима, двоюродного брата Софьи. Эта семейка была вся какая-то непутёвая. Сын Софьиного родного дяди Петра был старше Софьи на год, в детстве они дружили, но потом Фимка как-то отошёл в сторону, мотался по разным девицам и поступал в институты. Сначала поступил в РыбВТУЗ, и их общая бабушка изучала вместе с ним матанализ. Хотя к математике у Фимки не было способностей никаких, и анализ что-то не шёл, один мат оставался, как смеялись родичи. Потом Ефим штурмовал мединститут, но и тут ушёл с первого курса. С пединститутом вышла та же история: исторический факультет вскоре избавился от нерадивого студента.
Укоренился Ефим только в Школе милиции и, слава Богу, окончил её. Ничего удивительного в этом не было, родители его были оба судейские. Отец занимал большой пост в областной прокуратуре, мать работала судьёй в одном из районных судов. Правда, с высоким постом дяде Петру пришлось расстаться из-за неуёмной страсти к женскому полу. Гулял он на сторону так часто, что жена перестала уже обращать на это внимание, а Фимка в детстве ходил бить окна отцовым зазнобам. Повзрослев, он полностью повторил отца. К этому времени его родители разошлись, и дядя с новой молодой женой и новым сыном укатил жить в Казань. А тётку тут же убрали с должности, мол, как она других судить будет, когда в своей семье непорядок. Потом оказалось, непорядок тут ни при чём, просто у какого-то высокого чина шофёр заочно выучился на юриста, и надо его хорошо пристроить. Тётя Инна долго огорчаться не стала, ушла в адвокаты и стала зарабатывать хорошие деньги…
Словом, попытка пойти по юридической части у Ефима удалась. И именно в Школе милиции он себе жену «отстрелял». Гулял, гулял до этого вольным казаком, даже в Москве у него подрастал сынок от одной бывшей астраханки, тихой, обожавшей его девушки. Но судьбу на кривой козе не объедешь, и в жёны Ефиму досталась однокурсница, да какая! Анита, яркая брюнетка с огненными глазами трижды успела побывать замужем и пребывала в очередном разводе. Фимкино жгучее мужское обаяние и её сокрушительная женская обольстительность создали взрывную смесь – обоим было не устоять! Поженились, стали жить у Фиминой бабушки, родили дочку и сына. Анита следователем стала работать, Ефим в отделении милиции какие-то бумаги перебирал, словом, жизнь наладилась нормальная. Но тут-то и нашла коса на камень: и у бабушки, и у Аниты характеры оказались крутые, две сильные женщины не могли вместе ужиться. Ревновали Ефима друг к другу страшно. Фимка – бабушкин любимый внук, она его обожала и холила с самого детства. У неё самой было два сына, поэтому внучку Соню, свою полную тёзку, она и не замечала. А вот Фимочка оставался всегда предметом её неусыпных забот. В детстве его кормила вкусно и помогала в учёбе, а как подрос, привечала всех его многочисленных девчат, выбирая из них лучшую для внучка. Да не послушал её внук, не на той женился. Вот и пошли в доме свара за сварой, страсти рвали в клочья, а порой в пылу ссоры даже деньги рвали на мелкие кусочки, правда, потом склеивали. Да и жить с мужем Аните вскоре надоело, и она взялась за старое – завела любовника. А Ефим, так много прежде гулявший, оказался примерным мужем и отцом, детей обожал, жену боготворил, измены её переживал остро, пытался покончить с собой. По её требованию бабушку отправил к отцу в Казань, сменил квартиру на лучшую. Но мира в семье это не прибавило. Даже переезд в другой город, где жили родители Аниты, не помог спасти семейное счастье. Анита дочку оставила в Астрахани, «сбросив» девочку на руки свекрови, с собой взяли только сына.
На новом месте Анита снова устроилась на работу следователем, Ефим тоже нашёл работу в отделении милиции. Но и тут Аните не сиделось, она без конца меняла квартиры, ссоры с мужем перешли в стойкую вражду. Донесла она на мужа за какую-то его промашку, и Ефиму пришлось уволиться из милиции. А потом и вовсе брак их распался. Ефим вернулся в родной город к матери, оставив сына жене. В пылу своих ссор не доглядели родители за сыном Славкой, пошёл он по кривой дорожке: в шестнадцать лет ограбил на улице незнакомого парня – снял с него понравившиеся ботинки, за что в тюрьму сел. Да так и стал по тюрьмам кочевать…
А тут время перестройки и власти дикого капитала подошло. Ефим заделался кооператором и с товарищами открыл своё дело. Софья не раз говорила ему:
– Фима, взгляни на себя в зеркало! Ну, какой из тебя бизнесмен? У тебя же на лице написано – простак! Тебя обдурить – раз плюнуть! Ты даже своего сына в руках удержать не смог. Где уж тебе капиталами ворочать!
– Да брось ты меня учить! У меня друзья – честные люди, не мошенники какие-нибудь. Мы в равных долях в кооператив вошли, уж как-нибудь сумеем торговлю наладить.
Но торговля продуктами что-то не пошла, таких магазинчиков в ту пору полно пооткрывалось, так что прибылей, что ожидались, так и не получили. Дело кончилось плохо: после развала кооператива всё в свои руки прибрал самый ушлый из друзей, а Ефим стал управляющим в его магазине. Но способностей деловых у него так и не прорезалось, и вскоре он был понижен и стал просто продавцом. А затем товарищ постарался избавиться от друга-недотёпы и выделил Фиме его долю в виде десяти тысяч бутылок шампанского. А когда Ефим решил их реализовать и пришёл на склад, там оказалось пусто, украли, мол, шампанское какие-то воры, и не найти их. Остался недокооператор с пустыми руками. Выручила бывшая жена. В отличие от супруга, в Аните проснулся истинный предпринимательский дар. Покинув пост следователя, она стала торговать… квартирами: покупала «убитую» совсем квартиру, ремонтировала и продавала за хорошую цену. Капиталец сколотила немаленький и смогла поэтому купить бывшему мужу домик в селе под Астраханью. Утомлённый бурной и неудачной предпринимательской деятельностью Ефим пожелал удалиться от дел и пожить в тишине, возделывая маленький садик-огородик. Анита присмотрела ему домик с участком и помогла с переездом. Квартиру оставили дочке, которая пошла в папу с мамой – меняла мужей и от каждого рожала по дочери.
Ефим без сожаления оставил астраханское жильё и заделался сельским жителем. Правда, огородник из него не получился, всё заросло сорняками, только старые плодовые деревья продолжали кое-как плодоносить. В город он почти не приезжал, а Софье и вовсе было некогда съездить взглянуть на сельские красоты – в фирме с работы не отпускали. В один из редких приездов брата Софью насторожила брошенная им фраза:
– Хорошо бы снова с Анькой сойтись, в ЗАГСе расписаться, а потом избавиться от неё и наследство получить…
– Как избавиться? Убить, что ли?
– Ну да, отравить или ещё что…
– Да ты что говоришь-то, Фима? С ума, что ли, сошёл?
– Это я так… Шучу…
– Дурак ты, и шутки у тебя дурацкие. И убивец из тебя такой же, как бизнесмен.
Не понравились Софье такие шуточки. К тому же одна дальняя родственница, неумная и болтливая старушенция, проболталась однажды, что как-то Ефим обсуждал с ней вопрос о Софьиной квартире. Почему, мол, завещание на него не напишет, вдруг что случится, так квартира ему не достанется – он ведь не родной брат, наследник второй очереди. Удивил Софью такой разговор: с чего это братец жаждет от неё наследства, ведь сам старше её? Вспомнив его слова про бывшую жену, она стала и вовсе опасаться встреч с ним. Правда, в селе Ефим не сидел совсем без денег, нашёл работу по себе – сторожил рыборазводные пруды, потом пошёл слесарить в местную больничку. Руки у него золотые, а вот голова…
В гости к нему Софья так и не съездила ни разу. Однажды летом к ней явился сын дяди Петра от второго брака, тоже Пётр, привёз ей громадный пакет с абрикосами из Фимкиного садика. И хотя мелькнула у Софьи мысль, а вдруг отравят, но она тут же отбросила её: абрикосы были на редкость червивыми, а червячок отраву есть не станет… Так что помыла Софья ягоды, червяков из них повытаскивала, сколько смогла, и сварила варенье. На этом её общение с братьями кончилось.
Прошло года четыре с Фиминого переезда, и вот теперь Анита вернулась… И что дальше будет? Ох, пристанут они к Софье с завещанием! Ведь одна живёт, мужа много лет уже нет на свете, детей у них не было, а остальные родственники в Питере да в Москве укоренились. Им её «убитая», давно не ремонтированная квартирка и вовсе не нужна. Да и не дадут много за «двушку» в престарелом доме на одной из центральных магистралей города, где днём и ночью рёв и вонь от бесконечного потока автомобилей. Столичным жителям прибыток небольшой, а вот местным – в самый раз. Так и жди теперь подвоха!
Поэтому Софья не слишком удивилась, когда через неделю раздался звонок, и в телефонной трубке она услышала голос Евгении, дочери Ефима и Аниты.
– Тётя Соня, приезжайте к нам завтра к часу.
– А что случилось, что так срочно?
– Маму хороним.
– Что-о-о? Как так? Ведь неделю назад мы с ней говорили, и она здорова была.
– Повесилась она…
– Постой-постой… Как так – повесилась? Почему? Где?
Софья сама понимала, что задаёт дурацкие вопросы, но потрясение не давало опомниться.
– Женя, что у вас случилось, почему она сделала такое? Как смогла?
– Да так – дома на детских качелях в дверях и смогла. Записку оставила…
– Я сейчас подъеду к вам!
– Не надо, тёть Сонь, её всё равно в морг увезли, а я больше ничего не знаю. Её муж мой нашёл, полицию вызвал и «Скорую». Они и увезли… А Вы завтра приходите к часу к нам домой. Папа тоже из села приедет.
– Приду, конечно…
Евгения попрощалась и повесила трубку. Голос её показался Софье каким-то спокойным и ровным. Наверно, это от стресса. Бедная девочка! Отец в селе, брат в очередной раз в тюрьме… Хорошо хоть муж рядом. Который же он у неё? Кажется, третий. И третья дочка от него. Господи! Да как же Анита могла сотворить такое дома? Ведь две младшие дочки живут с Женей, только старшая с её первым мужем и бабушкой отдельно живёт. А вдруг девочки всё видели? Какой кошмар! И вообще непонятно, с чего это вдруг преуспевающая бизнесвумен кончать с собой вздумала? Из разговора неделю назад выходило совсем другое: жить Анита собиралась, внучек воспитывать, дело своё открывать. Никаких намёков на неприятности и горести в её голосе не было, бодрый и весёлый был голос. И вдруг такое!
Софья стала рассуждать, стараясь включить логику. Может, за неделю случилось что-то ужасное, непоправимое? Но тогда перво-наперво Анита позвонила бы ей, ведь друзей у неё в городе нет, да и не было никогда. Значит, что-то другое… Может, окнология какая обнаружилась? Да тоже, вроде бы, нет. Правда, что-то по женским болезням у Аниты когда-то было, но не смертельное… Из-за неудач по вновь открываемому бизнесу пробивная Анита и горевать не стала бы, не то что с собой кончать. Талантливый юрист, она сотню обходных путей нашла бы… Может, любовник какой бросил? Да вот ещё, оборвала себя Софья, не в том мы уже возрасте, чтобы такие страсти разводить. Так что же тогда? Всё равно не догадаться, не додуматься… Вот завтра предсмертную записку покажут, тогда, может, что прояснится.
С этими мыслями Софья легла спать. Но не спалось. Всё вспоминалось, как поначалу счастливы были Ефим с Анитой, по Кавказу на мотоцикле мотались, дома резвились как дети, подушками шутливо дрались, раздражая своим счастьем бабку Софью Ивановну. А как радовалась Анита, когда дочка у них родилась, не могла наглядеться на свою крошечку Женечку, рассказывала бездетной Софье о своей великой радости, не понимая, что ранит её. Правда, после рождения сыночка Славочки она как-то сразу перестала обращать на дочку внимания, всю свою материнскую любовь полностью перенесла на сына, балуя его до невозможности. Девочку взяла к себе Фимина мать, и Женечка бабушку Инну стала называть мамой. А избалованный Славка хотел всё большего от жизни и от родителей. Вот теперь в очередной раз сел – в банде состоял, квартиры грабил. Но из-за сына Анита уже и переживать перестала, привыкла… Что же с ней случилось, что?
Испытывая глухую досаду из-за своей неосведомлённости и недогадливости, Софья смогла заснуть лишь под утро. Да и то вскоре её разбудил кот Чубчик, настойчиво требуя внимания к своей важной пушистой персоне. Пришлось вставать и кормить властелина квартиры, да и самой перекусить немного. Есть не хотелось… Воображение рисовало всё, что вычитано было когда-то в книгах о самоубийствах таким способом. Софья старательно отгоняла от себя такие мысли и подгоняла время, чтобы уж побыстрей поехать и своими глазами всё увидеть. Её била дрожь от волнения, и пришлось валерьянки наглотаться перед уходом.
Но в подъезде дома, где жила Евгения, крышки гроба не было. Войдя в квартиру, Софья застала там Евгению в компании нескольких молодых мужчин и брата Ефима.
– А Аниту ещё не привезли? – удивлённо спросила Софья.
– Мы с ребятами с моей работы сейчас в морг едем, муж там ждёт, оттуда хоронить будем, – ответила Евгения торопливо.
– Я с вами поеду.
– Нет, тёть Сонь, в машине места на всех не хватит. Вы здесь останьтесь, помогите папе стол к поминкам накрыть.
– Так я на маршрутке туда подъеду.
– Туда маршрутки плохо ходят, так что не надо Вам туда ехать.
– Фима, а ты что же не едешь?
– Да чего я поеду, что я там не видел? Я лучше здесь делом займусь.
Господи, какая всё же странная семейка, подумалось Софье. Она вспомнила, что и на похороны своей матери Фима на кладбище тоже не поехал, хотя мать обожал. Потом Софья свозила его туда, чтобы хоть знал, где мать схоронили. Ефим к этому времени увлёкся индуистской философией и на жизнь и смерть имел странные воззрения, хотел, чтобы его самого вместо христианских похорон сожгли бы в поле, это, мол, придаст его душе дополнительную энергию для достижения небесной нирваны. «А нас всех посадили бы за такие штуки», – комментировали родственники. Да что говорить, кто принимал Фимку всерьёз!
А вот Анита в последние годы стала очень религиозной, в один из своих приездов попросила Софью отвезти её на кладбище и показать могилу свекрови. Никто, кроме Софьи, на той могилке не бывал, только она и знала это место. Приехав на кладбище, они с Анитой выкорчевали кучу сорняков на могиле её свекрови, и Анита всё крестилась и читала молитвы, хотя одета была для таких молений, с точки зрения Софьи, неподобающе – в коротенькие шортики и маечку. Теперь вот Анита и сама там упокоится…
– Женя, а где же мамина записка? – вспомнила Софья.
Евгения, уже выходившая в подъезд в сопровождении своих спутников, махнула рукой.
– Там, на письменном столе, папа найдёт.
И быстрые шаги многих молодых ног застучали по лестнице.
Софья подошла к письменному столу. Записка нашлась сразу, это был помятый листок из какого-то блокнота. Вид у записки был странный, слова бежали по листку то вверх, то вниз под большим углом и были так небрежно накарябаны, что занимали весь листок, хотя могли бы уместиться в одной строчке.
«Ухожу Больше нет сил терпеть Во всём виновата бабушка-ведьма».
И всё… Софья помотала головой, не в силах отделаться от мысли, что здесь что-то не так, что-то неправильно. О чём это Анита пишет, чего стерпеть нет сил? И какая ведьма?
– Фима, ты записку читал? Что тут за бабушка-ведьма упомянута?
– Да это она нашу бабу Соню так обзывала, когда они ссорились. А бабка её профурсеткой в ответ кликала. Ох, и ругались же они!
И Ефим даже горделиво приосанился, вспомнив, какие баталии из-за него затевали его жена и бабка.
– Хватит тебе эту бумажку разглядывать, лучше иди на кухню помогать.
– А почему полиция записку не забрала? Ведь должны же они дело открыть, или что там у них ещё положено. И откуда этот листок вырван, где тот блокнот?
– Да чего тут дело открывать и блокноты искать? И так всё ясно. У них и без этого дел нераскрытых полно, станут они ещё с самоубийством морочиться! Вот нам морока будет с нотариусом и адвокатом – это да! Но это через полгода… А пока наше задача – стол накрыть, а соседка полы помоет здесь и в подъезде.
Так и не избавившись от недоумения, Софья пришла на кухню. На газовой плите в крохотной кухоньке стояли две огромные кастрюли и одна поменьше.
– Вы что же, всё дома готовили?
– Да что ты! В кафе заказывали и щи, и второе, и пироги, оттуда и привезли. Только разогреть осталось. А закуски сейчас нарежем. Вон их орава какая, Женькиных сотрудничков!
Софья занялась нарезанием колбасы и сыра, Ефим крошил салаты. Почему-то Софья вспомнила, что Женька с детства всегда была заводилой в компании парней. Она обладала яркой красотой своей матери, гибкой фигурой и… манерами разухабистого парнишки. Мужчины к ней липли, как мухи на мёд, а она расцветала в их обществе. Талантливая художница и пианистка, она нашла себя совсем на другом поприще и стала ярой компьютерщицей, работала в фирме по ремонту компьютеров, с увлечением что-то паяла и свинчивала и всегда была в окружении мужчин. Они ей и теперь помогли в трудную минуту и с ней поехали хоронить её мать.
Но всё же почему полиция не забрала записку, и откуда вырван этот листок?.. И почему её так настойчиво не пустили на похороны? Боялись за её нервную систему? Вряд ли, ведь знают же родичи, что у Софьи железный характер – в бабу Соню. Что же тогда? Может, она не должна была увидеть нечто, что могла заметить лишь она со своей незаурядной наблюдательностью и на что не обратили бы внимания другие? Но тогда встаёт вопрос – а самоубийство ли это? Софья никогда не видела почерка Аниты, поэтому понять, она ли писала, не сможет. Но ей всегда казалось, что потенциальные самоубийцы – люди горделивые, даже кокетливые, им важно, какое впечатление они произведут на окружающих, поэтому они и записку оставляют поаккуратнее и позаметнее. Да и Анита ведь следователем была, видала всякие виды смертей. А сама выбрала самый грубый и глупый? Что-то не вязалось, что-то всё-таки было не то…
Но говорить об этом с Ефимом Софья не стала, потихоньку резала закуски и относила их на длинный поминальный стол.
– Фима, а почему дело-то не открыли?
– Да открыли, открыли дело, что ты пристала! Только быстро закроют, потому что расследовать нечего, и так всё понятно.
– Странное дело какое-то…
– Да чего странного! Что ты, Аньку не знаешь, что ли! Что в голову вступило, то и сделала, – раздражённо пробурчал Ефим.
Стол они накрыли быстро, пироги нарезали, поставили разогреваться поминальные щи и мясо с гарниром на старенькую газовую плиту.
Вскоре дверной звонок возвестил возвращение Евгении с товарищами. Они шумной ватагой ввалились в маленькую прихожую, бросились мыть руки и умываться после кладбища. Потом быстро расселись за столом, перекидываясь шутками и смешками. Правда, Женька всплакнула при первом поминальном тосте, но потом и она включилась в их весёлую беседу, в которой вспоминали что-то по работе и связанных с нею казусах. Софья с Ефимом носили с кухни тарелки со щами, потом и сами присели за стол. Софья всё пыталась угадать, который же из парней очередной Женькин муж, да так догадаться и не смогла, услышала только, что младших дочек взяла к себе на эти дни мать третьего мужа.
Но тут в дверь снова позвонили: первая свекровь Евгении привела её дочку от первого брака. Девочке было лет четырнадцать, красоту матери она не унаследовала, была скромной блондиночкой и очень стеснялась незнакомых ей людей. А её бабушку Ефим приветствовал радостно и весело, объявив всем:
– А мы с Ленкой в одном классе учились, а по вечерам одной компанией по Броду шастали. Бывало, Ленка идёт, вся из себя такая сексуальная…
– Да ну тебя, Фима, – застеснялась Елена, – у нас вон уже Катенька скоро кавалеров разить будет. Только Брода теперь больше нет, жалко! Все по вечерам за компами сидят.
Вся компания весело рассмеялась. Софья смотрела на них и думала совсем о другом. Странное дело и поминки странные… Все веселятся вовсю, анекдоты рассказывают, угощение со стола мигом сметают. И никто об Аните не вспомнил, доброго слова не сказал. «А ведь её и не отпевали, наверное. Самоубийц отпевать ведь не положено…» И снова вспыхнуло подозрение. Ну не могла Анита, такая глубоко верующая христианка, на себя руки наложить! Грех ведь несмываемый! Не могла она, нет! Тогда, выходит, убийство было… Кто и зачем убил? А они все так веселятся, будто ничего и не произошло…
Кое-как досидев поминки, Софья быстренько попрощалась и заспешила домой. Посуду есть, кому перемыть, вон их сколько, помощников, и с посудой, и с уборкой справятся. Не по себе было Софье в такой компании. Жалко было девочку Катеньку, которая издали умоляюще смотрела на мать, сидевшую в другом конце стола. Ей бы подойти, приласкаться к маме… Да никому в голову не пришло пропустить девочку, а Евгения лишь слегка подмигнула дочке, мол, всё в порядке. Девочка ещё расцветёт, конечно, будет в бабушку Лену. А мать ей уже чужая, так же, как Женька, когда-то брошенная Анитой, оставалась чужой для своей матери. «Вот как всё повторяется», – подумала Софья…
Жизнь потекла дальше по своим непонятным законам, и потихоньку Софья стала забывать о происшествии. Тем более что ни девять дней, ни сорок дней не отмечали. Правда, Евгения позвонила и сказала, что будут их отмечать в селе у отца, и если тётя Соня хочет, то пусть приезжает… Но Софья отговорилась тем, что с работы её не отпустят. Да и ехать в такую даль, чтобы лицезреть всю эту компанию, ей вовсе не хотелось.
Через пару месяцев позвонил второй братец – Пётр, рвался пожить у неё и открыть в Астрахани своё новое дело. В отличие от несообразительного Ефима, Пётр только и делал, что метался по странам и континентам, занимался сомнительным бизнесом. То он менял железнодорожный состав цистерн с бензином на состав с пшеницей, то скрывался от полиции в Бразилии, то находил родственников в Аргентине… Кончалось всегда одинаково: профукав все деньги, Пётр оседал где-нибудь в молдавском селе, или у матери в Казани прятался от кредиторов. Теперь вот в родной город вернуться захотел. Поняв, что дело может кончиться отъёмом у неё квартирки, Софья наврала ему с три короба, мол, к ней переехала жить мамина старенькая тётка, и поселить братца негде. Тётку она и в самом деле вскоре забрала к себе, чему та несказанно обрадовалась, ведь жила в старом доме без удобств. Старушка была бойкая, ухода за ней не требовалось никакого, да и дома ещё одна живая душа… Словом, зажили дружно. Больше родичи звонками не беспокоили.
Ближе к Новому году вдруг объявилась Евгения, позвонила и радостно сообщила:
– Тёть Сонь, а я дом купила в вашем районе около мясокомбината. И Славику тоже дом купила, вот выйдет – переедет туда с семьёй. От мамы нам наследство досталось – шестнадцать миллионов, ещё и на джип хватило, я давно такой хотела. К вам на днях заеду с подарками к Новому году.
– Какого цвета джип? – почему-то спросила Софья.
– Серебристо-зелёный, мощный, как зверь!
– А мама, что же, вам со Славой завещание оставила?
– Да не было никакого завещания, мы и так наследники. Папа нам всё растолковал, не зря же в полиции работал. Я к Вам заеду, вот тогда всё расскажу.
И она быстренько повесила трубку. Голос у Евгении был весёлый, чувствовалось, что она жизнью вполне довольна. Конечно, ни к Новому году, ни потом она не заехала.
Без подарков Софья обошлась, но снова стала размышлять о том странном деле. Вот, значит, оно как… Шестнадцать миллионов и никакого завещания… Тут в голову снова вернулась уже почти забывшаяся мысль: так ведь не делала Анита завещание потому, что умирать не собиралась! Убили её! По всему выходит, что убили… Господи, неужели родные дети «заказали» мать? Славик из тюряги не вылазит, но мог дружков подослать. А Женька сроду мать не любила, она мамой бабушку Инну звала…
И вдруг молнией сверкнуло воспоминание: тот давний разговор с Ефимом, когда он мечтал от Аниты избавиться и наследство получить. А в беседах за поминальным столом Софья тогда почти не обратила внимания на фразу, всплывшую в памяти теперь. Женька ведь сказала, что по приезде в Астрахань мать съездила в село к отцу и там произвела капитальную уборку, даже намекала, что готова с ним сойтись… Так что же? Ефим осуществил свой замысел? Сам-то он слабак, курицу убить не способен, но ведь мог нанять Славкиных дружков… То-то он на кладбище не поехал попрощаться, и Софью не пустили взглянуть на усопшую…
Господи, неужели так всё было? И дело быстренько свернули в полиции, ведь у Ефима там знакомых полно… И подписи на Анитиной записке не было, да и она ли её написала? На душе у Софьи стало совсем тяжко от таких мыслей. Слава Богу, что с ней тётка мамина живёт, а то могут и её…
И она всем друзьям и знакомым наказала, чтобы ни за что не верили, если вдруг им сообщат, что она покончила с собой. Не бывать такому, не по-христиански это! А на пешеходных переходах, ожидая зелёный свет светофора, стала назад оглядываться – не толкнул бы кто под машину. Правда, родственнички больше не объявлялись, да кто их знает, что у них там на уме в наше озверелое времечко. Бережёного, как говорится, Бог бережёт.