190 лет назад, 6 октября 1833 года Александр Пушкин начал работу над «Медным всадником». Пушкин признаётся в любви Петербургу и показывает одновременно трагедию маленького человека, бессильного перед мощью стихии и государства. История бедного чиновника Евгения, бросающего вызов грозному создателю города, становится основанием литературного петербургского мифа.
О чём эта книга? Поэма, или, по авторскому определению, «петербургская повесть», «Медный всадник» — история безумия и гибели мелкого чиновника Евгения, потерявшего возлюбленную во время наводнения 7 (19) ноября 1824 года. Кульминационный момент поэмы — противостояние Евгения с Петром Великим (воплощённым статуей работы Этьена Фальконе ).
Когда она написана? Поэма писалась в Болдине, нижегородском имении Пушкиных, во время так называемой второй Болдинской осени 1833 года. Как известно, Болдинская осень 1830 года была самым плодотворным периодом для Пушкина. Вторая Болдинская осень также была наполнена трудами. В эти месяцы написаны «Анджело», «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Пиковая дама», ряд стихотворений, а также закончена «История пугачёвского бунта». Работа на «Медным всадником» шла с 6 по 31 октября 1833 года.
Как она написана? Поэма написана самым распространённым у Пушкина размером — четырёхстопным ямбом. «Медный всадник» состоит из лирического вступления (97 строк) и двух повествовательных глав. Общий объём поэмы невелик — 464 строки (для сравнения: «Полтава» — более 1500, «Цыганы» — 537). Характерна для романтической поэмы 1820–30-х годов быстрая смена картин и образов, пространственно-временные скачки. Общая картина наводнения и частная история Евгения разворачиваются одновременно и параллельно, и внимание автора постоянно переключается.
В то же время от типичной постбайроновской романтической поэмы «Медный всадник» отличает подчёркнутая «ничтожность» героя, внешняя прозаичность его биографии. Именно потому Пушкин использует «прозаическое» жанровое определение. «Медный всадник» внешне становится в ряд таких «бытовых» (но полных внутреннего драматизма) нарративных поэтических произведений 1830-х годов, как «Сирота» Кюхельбекера или «Тамбовская казначейша» Лермонтова. Но наличие фантастического мотива, а главное — масштабность и символичность образов резко выделяют пушкинскую поэму в этом ряду.
Ещё одно важное отличие — полифоничность.
«Отсутствие жёсткой связи между автором и высказыванием соответствует повествовательной стихии «Медного всадника», которая вбирает в себя слухи, толки, анекдоты, «общие места» поэтических традиций, разноречивые идеологические установки. Это «хоровая» стихия, в ней важен не индивидуальный голос, а полифония речевых партий, из которой и родится «историческая правда», — указывает филолог Мария Виролайнен. Не только герой со своей бедой время от времени теряется на фоне картин общего несчастья, но и голос автора исчезает среди «чужих слов».
«…Вещий бред безумца, слабый шёпот его возмущённой совести уже не умолкнет, не будет заглушён подобным грому грохотаньем, тяжёлым топотом Медного Всадника.»
(Дмитрий Мережковский).
Что на неё повлияло?
Исследователи указывают ряд текстов, воздействие которых заметно в «Медном всаднике». Во-первых, это весь корпус ранее написанных русских поэтических текстов, посвящённых Петербургу, начиная с Михаила Ломоносова («Ода на прибытие Её Величества великия Государыни Императрицы Елизаветы Петровны из Москвы в Санкт-Петербург 1742 года по коронации») и Василия Тредиаковского («Похвала Ижёрской земле и царствующему граду Санкт-Петербургу», 1752) и кончая С. П. Шевырёвым («Петроград», 1829) и Петром Вяземским («Графине Е. М. Завадовской», 1832). Во-вторых, эссе Константина Батюшкова «Прогулка в Академию художеств» (1814), в котором впервые возникает мотив «строгого, стройного вида» Петербурга, каким он предстаёт в эпоху александровского ампира. В поэме есть прямые ссылки на «Письма о России» (1739) Франческо Альгаротти, итальянского писателя и фаворита прусского короля Фридриха II. Отмечают связь поэмы с современной Пушкину прозой, — например, с повестью Владимира Титова «Уединённый домик на Васильевском», представляющей собой запись устного рассказа Пушкина.
Наконец, Пушкин ведёт прямой диалог со своим другом, соперником и (в 1830-е годы) идейным противником — Адамом Мицкевичем, с его стихотворениями «Памятник Петру Великому» и «Олешкевич». Кроме того, существует версия Михаила Эпштейна о параллелях между «Медным всадником» и опубликованной в 1832-м второй частью «Фауста», написанной тоже отчасти под впечатлением от петербургского наводнения.
Как она была опубликована? Поэма цензурировалась лично Николаем I. Так как Пушкин не согласился с его замечаниями, публикация поэмы была отложена, и лишь вступление (с изъятиями ряда строк) было напечатано в 12-м номере журнала «Библиотека для чтения» за 1834 год. В 1836-м Пушкин вернулся к тексту поэмы и попытался его переработать. Текст, радикально отредактированный Жуковским в соответствии с требованиями царя, был посмертно напечатан в «Современнике» (1837, т. V). При этом из поэмы исчезла кульминационная сцена: вызов, брошенный Евгением Петру. Аутентичный текст опубликован в 1904 году, однако его текстологическое уточнение (с учётом прижизненных рукописных вариантов) продолжалось до 1949-го, когда был сформирован канонический вариант.
Как её приняли? Текст поэмы дошёл до читателей в искажённом виде. Возможно, это повлияло на её восприятие — оно поначалу было довольно сдержанным. «Медный всадник» далеко не сразу стал одним из главных текстов пушкинского канона. Тем не менее высокую оценку «петербургской повести» дал Виссарион Белинский в «одиннадцатой и последней» статье из цикла «Сочинения Александра Пушкина» («Отечественные записки» 1846, т. XLVIII, № 10).
Идею «Медного всадника» Белинский интерпретирует так:
«В этой поэме видим мы горестную участь личности, страдающей как бы вследствие избрания места для новой столицы, где подверглось гибели столько людей, — и наше сокрушённое сочувствием сердце, вместе с несчастным, готово смутиться; но вдруг взор наш, упав на изваяние виновника нашей славы, склоняется долу… Мы понимаем смущённою душою, что не произвол, а разумная воля олицетворены в этом Медном Всаднике, который, в неколебимой вышине, с распростёртою рукою, как бы любуется городом… Смиренным сердцем признаём мы торжество общего над частным, не отказываясь от нашего сочувствия к страданию этого частного».
В то же время Белинский делает многозначительный намёк: «…Страх, с каким побежал помешанный Евгений от конной статуи Петра, нельзя объяснить ничем другим, кроме того, что пропущены слова его к монументу». Это отсылка к слухам о вырезанном цензурой «резком монологе», с которым Евгений якобы обращался к Петру в аутентичном тексте. В действительности же речь идёт всего об одной оборванной (хотя и весьма выразительной) фразе («Добро, строитель чудотворный! / Ужо тебе!..»)
Высокую оценку поэме дал Александр Дружинин в статье «А. С. Пушкин и последнее издание его сочинений» («Библиотека для чтения», 1865, № 3):
«Если «Медный всадник» так близок к сердцу каждого русского, если ход всей поэмы так связан с историей и поэмой города Петербурга, — то всё-таки поэма в целом не есть достояние одной России: она будет оценена, понята и признана великой поэмою везде, где есть люди, способные понимать изящество». Однако образ главного героя кажется критику «бесцветным»: «…Смелость, с которою Пушкин противопоставил судьбу своего бедного мальчика Евгения с судьбой нашего родного Петербурга и памятью великого Преобразователя России, заслуживает удивления…»
Несмотря на относительную малочисленность критических отзывов, «Медный всадник» оказал влияние на становление «петербургского текста русской литературы» (термин Владимира Топорова) в 1840–50-е годы.
Что было дальше? Новая волна интереса к «Медному всаднику» возникла на рубеже веков в связи с публикацией авторского текста поэмы. Это совпало с окончательным становлением «петербургского мифа», одной из ключевых составляющих которого стал образ страдальца и бунтовщика Евгения. В том же 1904-м, когда публикуется пушкинский текст, появляются классические иллюстрации Александра Бенуа. Начиная с 1900-х годов «Медный всадник» входит в читательском восприятии в число главных, базовых текстов русской поэзии XIX века. Образы «петербургской повести» многократно переосмысляются в поэзии и прозе следующего столетия (см., например, прямые отсылки в стихотворении Мандельштама «Петербургские строфы», в «Петербурге» Андрея Белого; во второй половине XX века на аллюзиях к «Медному всаднику» построены, например, рассказ Андрея Битова «Фотография Пушкина», ряд стихотворений Елены Шварц , Сергея Стратановского , Александра Миронова ).
Чем примечательно наводнение, которое легло в основу сюжета?
С момента основания Петербурга в городе произошло более 300 наводнений. Причина их в том, что под воздействием циклонов в Финском заливе формируется волна, которая преграждает путь невским волнам.
По шведским источникам, самое грандиозное наводнение случилось ещё до основания города, в 1691 году. Но за последующие столетия самое большое наводнение произошло именно в 1824 году. Вода поднялась на 4 м 21 см, затопив бóльшую часть тогдашнего города. Несмотря на то что наводнение продолжалось всего несколько часов (с 10–11 утра до 6–7 вечера), число жертв составило, по разным оценкам, от 200 до 600 человек. И по масштабам, и по последствиям наводнение не имело себе равных. Сопоставимый (но меньший) «потоп» в Петербурге произошёл ровно через сто лет, в 1924 году.
Вот описание событий 7 (19) ноября 1824 года, сделанное по свежим следам:
«Бедствие на Адмиралтейской стороне (кроме Коломны) не было столь ужасно, как в вышеупомянутых селениях на берегу Финского залива, в поперечных линиях Васильевского острова близ Смоленского поля, на Петербургской стороне и вообще в местах низких, заселённых деревянными строениями. Там большая часть домов была повреждена, иные смыты до основания, все заборы ниспровергнуты и улицы загромождены лесом, дровами и даже хижинами. На многих улицах, во всех низких частях города, находились изломанные барки, и одно паровое судно огромной величины, с завода г. Берта, очутилось в Коломне, возле сада его высокопреосвященства г. митрополита Римских церквей Сестренцевича-Богуша. На Неве все пловучие мосты сорваны, исключая Самсоньевского и прелестного моста, соединяющего Каменный остров с Петербургскою стороною. Все чугунные и каменные мосты уцелели, но гранитная набережная Невы поколебалась, и многие камни, особенно на пристанях, сдвинуты с места или опрокинуты».
Эта цитата заимствована из книги Василия Берха «Подробное историческое известие о всех наводнениях, бывших в Санкт-Петербурге» (1826), которой пользовался Пушкин. Примечательно, что статья о наводнении 1824 года, включённая в эту книгу, принадлежит беллетристу и журналисту Фаддею Булгарину , в 1830-е ставшему злейшим литературным противником и личным недругом Пушкина. Впервые она опубликована в журнале «Литературные листки» (1824, ч. IV, ноябрь, № XXI–XXII) под названием «Письмо к приятелю о наводнении, бывшем в С.-Петербурге 7 ноября 1824 года».