16 мая 1910 года в Ленинграде родилась русская поэтесса, прозаик, драматург Ольга Берггольц.
…Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…
В замерзающем, умирающем от голода блокадном Ленинграде голос Ольги Берггольц по радио был, как голос надежды. Негромкий, домашний, тёплый. Три года, почти каждый день, она выходила в эфир — и люди находили в себе силы прожить ещё хоть один день для этой радио-встречи. Листочек с её стихами в ту страшную зиму можно было обменять на кусочек хлеба. Великая женщина, Ленинградская мадонна, человек недосягаемой моральной высоты и мужества — она никогда не стала бы такой, если бы не огромное количество несчастий в довоенной жизни…
В юности Ольга Берггольц была невероятно хорошенькой: густые соболиные брови, светлые волосы, внимательные большие глаза. Родители мечтали отдать её в институт благородных девиц, воспитать идеальной женой и матерью, но у жизни были свои планы на Лелю. В 15 лет она была пламенной пионеркой, и эта внутренняя пионерка жила в ней много лет: идеалистка, свято верящая в советские идеалы. Она, пламенная и пылкая, никогда не вела себя, как красотка — скорее, как товарищ.
В 18 лет Ольга вышла замуж за поэта Бориса Корнилова. Сейчас его помнят как автора текста «Песни о встречном» («…Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река!») Он был известным поэтом. Но семейная жизнь не клеилась. Ольга разводится с мужем, уезжает в Казахстан, где работает корреспондентом газеты «Советская степь». Вернувшись в Ленинград, вышла замуж за своего однокурсника Николая Молчанова, начала писать детские книжки, и на этом всё хорошее в жизни Берггольц надолго кончается. Дочь Майя умерла в годовалом возрасте, ещё через два года умерла и дочь Ирина. Пережив эти потери в долгой, чёрной депрессии, мыслях о самоубийстве, Ольга решилась на новую беременность.
Но тут наступил кровавый 1937 год. Сначала арестовали бывшего мужа Ольги, Корнилова, потом пришли за ней. Ольгу оклеветал её бывший друг, поэт Леонид Дьяков. Под пытками он сказал, что Берггольц участвовала в контрреволюционном заговоре. Показания из Ольги буквально выбивали: избивали, пытали… Её третья дочь родилась мёртвой, прямо там, в тюрьме. И больше иметь детей она не смогла.
Двух детей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья — тюрьма…
Сестра Ольги, Мария Берггольц, сделала всё возможное и невозможное, чтобы вытащить её из тюрьмы. Но на свободу вышла совсем другая Ольга. Дни шли, а ей становилось только хуже. Ольга не понимала, за что с ней так обошлась страна, которой она была предана до последней капли крови. Другие побывавшие в этой шкуре могли делать вид, что ничего особенно не произошло: ну да, бывают ошибки… Ольга не могла. Но и перестать верить в идеалы коммунизма она не могла тоже. Она думала, думала и писала в свой дневник: «…Ровно год тому назад я была арестована. Ощущение тюрьмы сейчас, после 5 месяцев воли, возникает во мне острее, чем в первое время после освобождения. Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в неё, гадили, потом сунули её обратно и говорят: «Живи». Год назад я сначала сидела в «медвежатнике» у мерзкого Кудрявцева, потом металась по матрасу возле уборной — раздавленная, заплёванная, оторванная от близких, с реальнейшей перспективой каторги и тюрьмы на много лет, а сегодня я дома, за своим столом, и я — уважаемый человек на заводе, пропагандист, я буду делать доклад о Сталине, я печатаюсь, меня как будто уважает и любит много людей… Значит, я победитель?»
Она понимала, что жизнь несётся к какому-то страшному и позорному концу. Но ей казалось, что лучше так, по честному, чем притворяться, что живая, когда внутри давно умерла.
А тут началась война, блокада. Берггольц должны были эвакуировать вместе с Молчановым, но он умер. А она в эти голодные и страшные дни вдруг снова стала живой. Несчастья убивали её, да не убили — Ольга была сильнее многих; она была сильнее всех. В первые же дни блокады, исключённая из партии, но настоящая коммунистка Берггольц пришла в Ленинградский союз писателей и спросила, чем может помочь городу. Её направили в редакцию радио. Так голос Ольги Федоровны стал голосом истерзанного, но непобедимого Ленинграда.
У Ленинградской Мадонны не было никаких привилегий и дополнительных пайков: она голодала так же, как другие, заработала дистрофию. И она знала секрет своей несгибаемости: «Тюрьма — исток победы над фашизмом. Потому что мы знали: тюрьма — это фашизм, и мы боремся с ним, и знали, что завтра — война, и были готовы к ней».
После прорыва блокады Берггольц отправили в Москву. Впервые в жизни для неё настали благополучные дни. Ольга Фёдоровна вышла замуж за профессора ЛГУ, исследователя русской литературы Георгия Макогоненко. Она получила Сталинскую премию, по двум её книгам сняли кино. Её блокадные стихи известны каждому в нашей стране: уж строчка «Никто не забыт, ничто не забыто» точно известна даже самому далёкому от поэзии человеку. И люди до сих пор плачут, когда читают:
Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
не плача, рассказала, что вчера
единственного схоронила друга,
и мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова,
я тоже — ленинградская вдова.
Мы съели хлеб, что был отложен на день,
в один платок закутались вдвоём,
и тихо-тихо стало в Ленинграде.
Один, стуча, трудился метроном…