Нестареющая поэзия. 19 декабря 1819 года родился замечательный русский поэт Яков Полонский.

ЯКОВ ПОЛОНСКИЙ

ПЕСНЯ ЦЫГАНКИ

Мой костёр в тумане светит;

Искры гаснут на лету…

Ночью нас никто не встретит;

Мы простимся на мосту.

Ночь пройдёт — и спозаранок

В степь, далёко, милый мой,

Я уйду с толпой цыганок

За кибиткой кочевой.

На прощанье шаль с каймою

Ты на мне узлом стяни:

Как концы её, с тобою

Мы сходились в эти дни.

Кто-то мне судьбу предскажет?

Кто-то завтра, сокол мой,

На груди моей развяжет

Узел, стянутый тобой?

Вспоминай, коли другая,

Друга милого любя

Будет песни петь, играя

На коленях у тебя!

Мой костер в тумане светит;

Искры гаснут на лету…

Ночью нас никто не встретит;

Мы простимся на мосту.

ДОРОГА

Глухая степь — дорога далека,

Вокруг меня волнует ветер поле,

Вдали туман — мне грустно поневоле,

И тайная берёт меня тоска.

Как кони ни бегут —

мне кажется, лениво

Они бегут. В глазах одно и то ж —

Всё степь да степь, за нивой снова нива.

— Зачем, ямщик, ты песни не поёшь?

И мне в ответ ямщик мой бородатый:

— Про черный день мы песню бережём.

— Чему ж ты рад?

— Недалеко до хаты —

Знакомый шест мелькает за бугром.

И вижу я: навстречу деревушка,

Соломой крыт стоит крестьянский двор,

Стоят скирды. — Знакомая лачужка,

Жива ль она, здорова ли с тех пор?

Вот крытый двор.

Покой, привет и ужин

Найдёт ямщик под кровлею своей.

А я устал — покой давно мне нужен;

Но нет его… Меняют лошадей.

Ну-ну, живей! Долга моя дорога —

Сырая ночь — ни хаты, ни огня —

Ямщик поёт — в душе опять тревога —

Про чёрный день нет песни у меня.

ЗИМНИЙ ПУТЬ

Ночь холодная мутно глядит

Под рогожу кибитки моей,

Под полозьями поле скрипит,

Под дугой колокольчик гремит,

А ямщик погоняет коней.

За горами, лесами, в дыму облаков

Светит пасмурный призрак луны.

Вой протяжный голодных волков

Раздаётся в тумане дремучих лесов. –

Мне мерещатся странные сны.

Мне всё чудится: будто скамейка стоит,

На скамейке старуха сидит,

До полуночи пряжу прядёт,

Мне любимые сказки мои говорит,

Колыбельные песни поёт.

И я вижу во сне, как на волке верхом

Еду я по тропинке лесной

Воевать с чародеем-царём

В ту страну, где царевна сидит под замком,

Изнывая за крепкой стеной.

Там стеклянный дворец окружают сады,

Там жар-птицы поют по ночам

И клюют золотые плоды,

Там журчит ключ живой

и ключ мёртвой воды –

И не веришь и веришь очам.

А холодная ночь так же мутно глядит

Под рогожу кибитки моей,

Под полозьями поле скрипит,

Под дугой колокольчик гремит,

И ямщик погоняет коней.

* * *

Уже над ельником из-за вершин колючих

Сияло золото вечерних облаков,

Когда я рвал веслом густую сеть пловучих

Болотных трав и водяных цветов.

То окружая нас, то снова расступаясь,

Сухими листьями шумели тростники;

И наш челнок шёл, медленно качаясь,

Меж топких берегов извилистой реки.

От праздной клеветы

и злобы черни светской

В тот вечер, наконец, мы были далеко —

И смело ты могла

с доверчивостью детской

Себя высказывать свободно и легко.

И голос твой пророческий был сладок,

Так много в нём дрожало тайных слёз,

И мне пленительным казался беспорядок

Одежды траурной и светлорусых кос.

Но грудь моя тоской

невольною сжималась,

Я в глубину глядел, где тысяча корней

Болотных трав невидимо сплеталась,

Подобно тысяче живых зелёных змей.

И мир иной мелькал передо мною —

Не тот прекрасный мир,

в котором ты жила;

И жизнь казалась мне суровой глубиною

С поверхностью, которая светла.

* * *

Заплетя свои тёмные косы венцом,

Ты напомнила мне полудетским лицом

Всё то счастье,

которым мы грезим во сне,

Грёзы детской любви ты напомнила мне.

Ты напомнила мне зноем тёмных очей

Лучезарные тени восточных ночей —

Мрак цветущих садов —

бледный лик при луне, —

Бури первых страстей

ты напомнила мне.

Ты напомнила мне много милых теней

Простотой,

тёмным цветом одежды твоей.

И могилу, и слёзы, и бред в тишине

Одиноких ночей ты напомнила мне.

Всё, что в жизни с улыбкой

навстречу мне шло,

Всё, что время навек от меня унесло,

Всё, что гибло, и всё,

что стремилось любить, —

Ты напомнила мне. —

Помоги позабыть!

КОЛОКОЛЬЧИК

Улеглася метелица… путь озарён…

Ночь глядит миллионами тусклых очей…

Погружай меня в сон, колокольчика звон!

Выноси меня, тройка усталых коней!

Мутный дым облаков и холодная даль

Начинают яснеть; белый призрак луны

Смотрит в душу мою — и былую печаль

Наряжает в забытые сны.

То вдруг слышится мне –

страстный голос поёт,

С колокольчиком дружно звеня:

«Ах, когда-то, когда-то мой милый придёт –

Отдохнуть на груди у меня!

У меня ли не жизнь!.. чуть заря на стекле

Начинает лучами с морозом играть,

Самовар мой кипит на дубовом столе,

И трещит моя печь, озаряя в угле,

За цветной занавеской кровать!..

У меня ли не жизнь!..

ночью ль ставень открыт,

По стене бродит месяца луч золотой,

Забушует ли вьюга — лампада горит,

И, когда я дремлю, моё сердце не спит

Всё по нём изнывая тоской».

То вдруг слышится мне,

тот же голос поёт,

С колокольчиком грустно звеня:

«Где-то старый мой друг?..

Я боюсь, он войдёт

И, ласкаясь, обнимет меня!

Что за жизнь у меня! и тесна, и темна,

И скучна моя горница; дует в окно.

За окошком растёт только вишня одна,

Да и та за промёрзлым стеклом не видна

И, быть может, погибла давно!..

Что за жизнь!..

полинял пёстрый полога цвет,

Я больная брожу и не еду к родным,

Побранить меня некому — милого нет,

Лишь старуха ворчит, как приходит сосед,

Оттого, что мне весело с ним!..».

УЗНИЦА

Что мне она! – не жена, не любовница,

И не родная мне дочь!

Так отчего ж её доля проклятая

Спать не даёт мне всю ночь!

Спать не даёт, оттого что мне грезится

Молодость в душной тюрьме,

Вижу я — своды… окно за решёткою,

Койку в сырой полутьме…

С койки глядят лихорадочно-знойные

Очи без мысли и слёз,

С койки висят чуть не до полу тёмные

Космы тяжёлых волос.

Не шевелятся ни губы, ни бледные

Руки на бледной груди,

Слабо прижатые к сердцу без трепета

И без надежд впереди…

Что мне она! – не жена, не любовница,

И не родная мне дочь!

Так отчего ж её образ страдальческий

Спать не даёт мне всю ночь!

БОЛГАРКА

Без песен и слёз, в духоте городской,

Роптать и молиться не смея,

Живу я в гареме, продажной рабой

У жён мусульманского бея.

Одна говорит: «Ну, рассказывай мне,

Как ваше селенье горело;

И выл ли твой муж, пригвождённый к стене,

Как жгли его белое тело…».

Другая, смеясь, говорит мне: «Ну да,

Недаром тебя пощадили:

Наш бей, уж, конечно, был первым, когда

Твою красоту обнажили…».

«Ну, что ж? —

нараспев третья мне говорит,

Держа над лицом опахало, —

Хоть резать детей нам Коран не велит…

Но — ты ли одна пострадала?!..»

И злятся, что я так скупа на слова,

Внимая речам безучастным…

Глаза мои сухи, — в огне голова,

Всё небо мне кажется красным:

Как будто сады, минарет и дома

В кровавом стоят освещенье…

В глазах ли обман, иль схожу я с ума, —

Иль это предчувствие мщенья!

Навеки тот душу отравит свою

Стыдом или жаждою битвы,

Кто в страшную душу заглянет мою

В часы безнадёжной молитвы.

Приди же, спаситель! — бери города,

Где слышится крик муэдзина,

И пусть в их дыму я задохнусь тогда

В надежде на Божьего Сына!..

Поделиться:


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *