Да скользи же ты, скользи!.. Вот так, вот так… Господи, до чего же ты тяжёлый, как зверь, так ведь и родить можно! Попадались и полегче. Стоп. Дух переведём и покряхтим дальше. Эх, я и лошадь, я и бык…Ладно, поехали за орехами… Если ранили друга, сумеет подруга. Да, девочки мои дорогие, видели бы вы меня сейчас. Как дура в этой каске. Зато волосёшки мои жидкие да немытые, сколько уж?.. Не вспомню, никому не видно. Когда же я мылась? А, ну да, с самого наступления. Это сколько же дней? Или ночей? Шинель от кровищи как панцирь, не гнётся. Чёрт! Опять стрелять начали, паразиты! Скорей, скорей!.. Не могу, сил нет… Нет моих силушек. Пальцы, о-о-о, судорогой сводит, все ногти об этот брезент обломаны. Надо. Надо! Есть такое слово – надо. Не хочу, не хочу…

…Ну, потерпи, потерпи, ты же умная девочка. Ну, помычи, зубами поскрипи, легче будет. Вот этого дотянешь и отдохнёшь. Поваляешься, спиртику примешь, тушёночкой закусишь американской. Курить охота. Терпи! Господь терпел и нам велел. Скоро, скоро, ещё метров пятьдесят. Или сто? Ничего не видать. Черти безрогие, опять начали! Сбесились, что ли, боеприпасы девать некуда?! Что ж ты такой небритый-то… Не стони, ползём уже, ползём.

Боже мой, да куда мы ползём-то? Ну, да, к своим, к нашим, к перевязочной, где кровь, вонь, плач, стоны, огрызки человечьи. Да что матерщина, родной язык, как нас учили на нашем филфаке, филологическом. Ах, Петербург, Петербург, что за жизнь, право… Кто это говорил? Чацкий? Нет, Хлестаков в «Ревизоре». Не помню… Плохо помню… Питер, Питер, как мысль, пришедшая ночью, а наутро забытая напрочь, как ни вспоминай, как ни мучайся. А сейчас я научилась материться не хуже бывалых вояк. Я, девушка из приличной, как говорится, семьи. Как мама заходилась в крике в тот день! «Какой Красный Крест! Там же солдафоны, мужланы! Учись, дура, пока учится!».

Рук не чувствую, пальцев. Неужели мои пальцы были предназначены для этого? Для этой брезентовой, становящейся на морозе коробом плащ- палатки, на которой я выволакиваю раненых? Разве мои руки не для ласки, не для изящных украшений, обручального кольца? Неужели я рождена для этой тяжести и грязи? Мне двадцать один год! А сколько мне ещё отведено? Лет, дней, минут? Да помогай же, милый, тяжело мне, понимаешь? Господи, Господи, Господи! Да нет, не молю, мольба – это что-то книжное, а мы с тобой не в книжке… Понимаешь разницу? Засыпаю, сейчас засну… Нет! Нельзя. Пушкин – великий русский поэт. Так… Россия – величайшая железнодорожная держава. Пифагоровы штаны во все стороны равны. Волга впадает в Каспийское море. Облака суть конденсированные испарения.

Гады! Так ведь и убить можно! Ненавижу, ненавижу… Скрипи, скрипи зубами, поплачь, поплачь, Москва слезам не верит, пропади оно пропадом. Как там на курсах майор говорил? На такую грудь орденок просится. Да, да. Курсы. Казарма, где во всю стену: «Живи по уставу – завоюешь честь и славу!» Целых три недели. Рай!

Всё, родной, кажется, доползли… Спать сейчас будем. Нет, не жёстко, я сама деревянная стала, на чём угодно могу, не чувствую. Отец газетой шелестит, мать штопает, кот… Мама, я не хотела так, я хоте…

Дай огня, красивый, на цыгана похожий. Ну и вот. А после контузии одиннадцать дней лазарет, пока кровь из ушей течь не перестала, и вчистую. Отвоевалась. Да, «За отвагу» на койке получала. К пижаме и прицепили. Что-то говорили, не помню. А я что? «Служу Советскому Союзу!»

В образовавшейся тишине стало слышно, как потрескивает сгорающий в сигаретах табак. Хорошие сигареты «Наша марка». Сухие. Из Ростова-города.

Поделиться: