«Суть дела вовсе не в том, что поэт говорит нечто о природе, истории, народе: сказать о чём-нибудь могут многие, и совершенно ясно, в частности, что многие современные поэты фактически говорят о природе, истории, народе гораздо больше, чем Николай Рубцов. Дело в том, что в его поэзии как бы говорят сами природа, история, народ. Их живые и подлинные голоса естественно звучат в голосе поэта, ибо Николай Рубцов был, согласно слову Есенина, поэт «от чего-то», а не «для чего-то». Он стремился внести в литературу не самого себя, а то высшее и глубинное, что ему открывалось». Вадим Кожинов.
3 января — день рождения русского поэта Николая Михайловича Рубцова. В «лучших» традициях гениальных поэтов России Николай на этом свете долго не прожил — лишь 35 лет.
В 1987 году по телевидению прозвучала песня Александра Барыкина «Я буду долго гнать велосипед», которая стали хитом и которую помнят и любят до сих пор. Но единицы знают, что написана она была Барыкиным на стихи поэта Николая Рубцова, который умер за 14 лет до того.
Это лирическое стихотворение, написанное, когда Рубцов только начинал свой поэтический разбег, нельзя назвать визитной карточкой. Как поэт, он прославился другими произведениями. С другой стороны, «Я буду долго гнать велосипед» неспроста так полюбилась аудитории всех возрастов. Барыкин рассказывал, что сборник «Подорожники» Рубцова он купил в магазине совершенно случайно. Имя на обложке ему ничего не говорило.
«Стал читать, и мне всё очень нравится — совсем не по-нашему, не по-советски. А когда наткнулся на стихотворение „Букет“, сразу понял — это готовая песня, — вспоминал Барыкин. — Дома, на кухне, минут за пятнадцать написал музыку. Думаю: „Надо её быстрее записать и отдать на радио, а то кто-нибудь меня опередит“. Уверен — если бы не подсуетился, на эти стихи обязательно кто-нибудь другой написал бы песню».
В сборнике, который приобрёл Барыкин, стихотворение называлось «Букет». А впервые оно было опубликовано под названием «Желание» в 1958 г. в газете «Комсомолец Заполярья». Автору в тот момент было 22 года. И в его жизни произошло уже много драматичных событий. Удары судьбы сыпались на него с раннего детства.
В январе 1941 году семья, где росли ещё два старших брата и две старших сестры, переехала в Вологду. Отцу предложили должность в местном горкоме партии. В начале 1942 года отец ушёл на фронт. А в июле 1942 года скончалась мать будущего поэта. Пятилетний Коля выплёскивает своё горе в первом стихотворении. Старших детей на воспитание берут родственники. Младших, в том числе Николая, определяют в детдом. Ударом стало и то, что детей распределили в разные детдома. На маленького ребенка обрушилось не только голодное военное детство, но ещё и сиротство.
Отец Рубцова выживет на фронте, но к детям не вернётся. Он женится второй раз, в семье появятся двое детей, и он предпочтёт забыть детей от первого брака. Из детского дома младшего сына Николая он не забрал. Николай сам разыщет отца и увидит его после 13 лет разлуки в 1955 году. Встреча эта принесёт ему лишь горькое разочарование.
А вот в детдоме Рубцов запомнился как талантливый ученик. Характер у него был нежный и ранимый. Школьная учительница оставила о нём трогательные воспоминания. После семилетки он закончил лесной техникум, получил паспорт и решил исполнить давнюю мечту о море. Он отправляется на Белое море и устраивается кочегаром на тральщике «Архангельск». После года тяжёлой работы следует небольшая передышка, а затем срочная служба в армии на Северном флоте. Здесь-то и появляется «Я буду долго гнать велосипед». Незадолго до призыва Николай познакомился с девушкой по имени Таисия. Молодой человек пытается ухаживать, но в ответ чувствует холодок. В армии он узнает, что Таисия нашла своё счастье и вышла замуж. Считается, что Таисия и есть та девушка, что вдохновила поэта на стихотворение «Букет».
Демобилизовавшись из армии, Рубцов приехал в Ленинград, где устроился рабочим на Кировский завод. В одном из писем признается: «Живётся как-то одиноко, без волнения, без особых радостей, без особого горя. Старею понемножку, так и не решив, для чего же живу».
Эти раздумья не проходят даром. Рубцов, чей талант уже замечен, решает учиться дальше и стать профессиональным поэтом. Без отрыва от работы он поступает в девятый класс школы рабочей молодежи. Поворотным становится 1962 год — у Рубцова выходит первая книжка стихов «Волны и скалы», и он успешно сдаёт экзамены в Литературный институт в Москве.
Студенческие годы станут тяжким испытанием для поэта — Рубцова будут отчислять. Нет, дело вовсе не в успеваемости. Учился он прекрасно, его стихи публиковались в газетах и журналах. Официальной причиной было хулиганство. Вот один из примеров. Якобы в Центральном доме литераторов молодой поэт устроил драку. А на самом деле на лекции о советской поэзии оратор, перечисляя имена известных поэтов, не упомянул Сергея Есенина, которого Николай почитал. Возмущённый Рубцов стал кричать: «А Есенин где?» Администратор начал выталкивать молодого человека из зала, тот упирался. Это и было названо в документах дракой, став поводом для отчисления. К счастью, среди педагогов были те, кто понимал масштаб таланта Рубцова.
В другой раз на Рубцова пришла бумага из милиции. Николай, имея на руках гонорар за стихотворения, воспользовался такси (обычно он ездил общественным транспортом). На месте поэт вручил таксисту купюру, а тот отказался давать сдачу. Деньги для студента были существенные. Рубцов отказался выходить из машины, потребовал везти его в ближайшее отделение милиции. Ушлый шофёр привёз Рубцова в участок и со словами «Вот, не хочет деньги за поездку отдавать» сдал милиционерам. Сигнала из участка было достаточно, чтобы в очередной раз испортить студенту жизнь. Рубцов переводится на заочное отделение и уезжает в родную вологодскую глубинку. Летние месяцы 1964 года, проведённые в селе Никольское, историки назовут «болдинской осенью» Рубцова. В этом же году в «толстом» столичном журнале «Октябрь» появляется первая крупная публикация Николая Рубцова, куда вошли стихотворения «Звезда полей», посвящённое Владимиру Соколову, «Взбегу на холм и упаду в траву», «Тихая моя родина», «Памяти матери», «Мне лошадь встретилась в кустах», «Добрый Филя» (первоначально «Лесной хуторок») и знаменитый «Русский огонёк», который заканчивается строфами:
«Спасибо, скромный русский огонёк,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далёк,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле — и нет тебе покоя…»
В следующие годы у поэта выходят новые публикации в московских журналах «Юность» и «Знамя». В стихах появляются библейские и философские мотивы. А сборник «Звезда полей» делает Рубцова известным. Но на его бытовой неустроенности это никак не отражается. Николай получает место в общежитии в Вологде. Но в комнате живут ещё два человека. Работать там было невозможно. Впрочем, уж кому-кому, а Рубцову, выросшему в детском доме и проходившему срочную службу на Северном флоте, было к трудностям не привыкать. Он пишет новые стихи и заканчивает Литературный институт, будучи уже признанным поэтом. Рубцова принимают в Союз писателей СССР. Сдвигается с мёртвой точки квартирный вопрос. Николаю выделяют в Вологде небольшую однокомнатную квартиру. Если бы знать, что именно в этой квартире его настигнет смерть…
Рубцов трагически погиб в ночь на 19 января 1971 года, на 36-м году жизни. Согласно материалам уголовного дела, между ним и его гражданской женой Людмилой Дербиной (Грановской) произошёл конфликт. Следствие установило, что смерть поэта имела насильственный характер и наступила в результате удушения.
Впервые Дербина увидела Рубцова в общежитии Литературного института, правда, сама Людмила училась на библиотекаря. Тогда Рубцов, одетый в поношенное пальто, её не заинтересовал. Однако когда стихи поэта стали появляться в «толстых» журналах, вышли его сборники, и о нём заговорили в литературных кругах, Людмила появилась на горизонте поэта. Попросила совета, мол, тоже пишет стихи. Их отношения были «рваными» — пара то сходилась, то расходилась. Когда у Рубцова появилось жильё, решили пожениться. Николай предложил прописать Людмилу у себя, не дожидаясь росписи в ЗАГСе. В тот трагический день 18 января, накануне убийства, они как раз пошли уладить этот вопрос. Однако выяснилось, что невесту поэта можно было прописать только вместе с её маленьким ребёнком от предыдущего брака. А жилплощадь у Рубцова была так мала, что прописать на неё ещё двух людей закон запрещал. В прописке отказали.
Дело об убийстве рассматривалось в закрытом режиме. А потом его и вовсе засекретили. Поговаривали, что даже из архива оно исчезло. Это позволило Дербиной после выхода из тюрьмы по амнистии (она просидела менее 6 лет) продвигать свою версию. Вышла книга её воспоминаний. Она давала творческие вечера. Нередко её представляли вдовой поэта. Но в 2005 году земляк Рубцова по вологодской земле опубликовал сенсационную книгу, где было представлено то самое закрытое дело. А в нём показания Дербиной о том, как она задушила Рубцова.
Удивительным образом поэт предсказал точную дату своей гибели. Он писал: «Я умру в крещенские морозы…» Он погиб в ночь с 18 на 19 января, когда отмечается праздник Крещения Господня. Был убит тот, о ком писатель Виктор Астафьев сказал, что это поэт, «посланный прославлять землю свою, природу русскую и людей её, забитых и загнанных временем в тёмный угол…»
Эпитафией на могиле Николая Рубцова стали его знаменитые строки: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»
НИКОЛАЙ РУБЦОВ
ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ
Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою…
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром…
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей…
ТИХАЯ МОЯ РОДИНА
Василию Белову
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
– Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу. –
Тихо ответили жители:
– Это на том берегу.
Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.
Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.
Новый забор перед школою,
Тот же зелёный простор.
Словно ворона весёлая,
Сяду опять на забор!
Школа моя деревянная!..
Время придёт уезжать –
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
УТРО
Когда заря, светясь по сосняку,
Горит, горит, и лес уже не дремлет,
И тени сосен падают в реку,
И свет бежит на улицы деревни,
Когда, смеясь, на дворике глухом
Встречают солнце взрослые и дети, –
Воспрянув духом, выбегу на холм
И всё увижу в самом лучшем свете.
Деревья, избы, лошадь на мосту,
Цветущий луг – везде о них тоскую.
И, разлюбив вот эту красоту,
Я не создам, наверное, другую…
ДОБРЫЙ ФИЛЯ
Я запомнил, как диво,
Тот лесной хуторок,
Задремавший счастливо
Меж звериных дорог…
Там в избе деревянной,
Без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной,
Добрый Филя живёт.
Филя любит скотину,
Ест любую еду,
Филя ходит в долину,
Филя дует в дуду!
Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть…
– Филя, что молчаливый?
– А о чём говорить?
ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звёздами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
Светятся тихие, светятся чудные,
Слышится шум полыньи…
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?
Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное – все забывается,
Светлые звезды горят! –
Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звёздами нежно украшена
Тихая зимняя ночь…
НАГРЯНУЛИ
Не было собак – и вдруг залаяли.
Поздно ночью – что за чудеса! –
Кто-то едет в поле за сараями.
Раздаются чьи-то голоса…
Не было гостей – и вот нагрянули.
Не было вестей – так получай!
И опять под ивами багряными
Расходился праздник невзначай.
Ты прости нас, полюшко усталое,
Ты прости, как братьев и сестёр:
Может, мы за всё своё бывалое
Разожгли последний наш костёр.
Может быть, последний раз нагрянули,
Может быть, не скоро навестят…
Как по саду, садику багряному
Грустно-грустно листья шелестят.
Под луной, под гаснущими ивами
Посмотрели мой любимый край
И опять умчались, торопливые,
И пропал вдали собачий лай…
ПО ВЕЧЕРАМ
С моста идёт дорога в гору.
А на горе – какая грусть! –
Лежат развалины собора,
Как будто спит былая Русь.
Былая Русь! Не в те ли годы
Наш день, как будто у груди,
Был вскормлен образом свободы,
Всегда мелькавшей впереди!
Какая жизнь отликовала,
Отгоревала, отошла!
И всё ж я слышу с перевала,
Как веет здесь, чем Русь жила.
Всё так же весело и властно
Здесь парни ладят стремена,
По вечерам тепло и ясно,
Как в те былые времена…
ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Я уеду из этой деревни…
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.
Мать придёт и уснёт без улыбки…
И в затерянном сером краю
В эту ночь у берестяной зыбки
Ты оплачешь измену мою.
Так зачем же, прищурив ресницы,
У глухого болотного пня
Спелой клюквой, как добрую птицу,
Ты с ладони кормила меня?
Слышишь, ветер шумит по сараю?
Слышишь, дочка смеётся во сне?
Может, ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней…
Не грусти! На знобящем причале
Парохода весною не жди!
Лучше выпьем давай на прощанье
За недолгую нежность в груди.
Мы с тобою как разные птицы!
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу.
Ты не знаешь, как ночью по тропам
За спиною, куда ни пойду,
Чей-то злой, настигающий топот
Всё мне слышится, словно в бреду.
Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.
Чтобы девочка, куклу качая,
Никогда не сидела одна.
– Мама, мамочка! Кукла какая!
И мигает, и плачет она…
РАЗЛАД
Мы встретились
У мельничной запруды.
И я ей сразу
Прямо всё сказал!
– Кому, – сказал, –
Нужны твои причуды?
Зачем, – сказал –
Ходила на вокзал?
Она сказала:
– Я не виновата.
– Ответь, – сказал я, –
Кто же виноват? –
Она сказала:
– Я встречала брата.
– Ха-ха, – сказал я, –
Разве это брат?
В моих мозгах чего-то не хватало:
Махнув на всё,
Я начал хохотать.
Я хохотал,
И эхо хохотало,
И грохотала
Мельничная гать.
Она сказала:
– Ты чего хохочешь?
– Хочу, – сказал я, –
Вот и хохочу! –
Она сказала:
– Мало ли что хочешь!
Я это слушать больше не хочу.
Конечно, я ничуть
Не напугался,
Как всякий,
Кто ни в чём не виноват,
И зря в ту ночь
Пылал и трепыхался
В конце безлюдной улицы
Закат…
РАСПЛАТА
Я забыл, что такое любовь,
И под лунным над городом светом
Столько выпалил клятвенных слов,
Что мрачнею, как вспомню об этом.
И однажды, прижатый к стене
Безобразьем, идущим по следу,
Одиноко я вскрикну во сне
И проснусь, и уйду, и уеду…
Поздно ночью откроется дверь,
Невесёлая будет минута.
У порога я встану, как зверь,
Захотевший любви и уюта.
Побледнеет и скажет: – Уйди!
Наша дружба теперь позади!
Ничего для тебя я не значу!
Уходи! Не гляди, что я плачу!..
И опять по дороге лесной
Там, где свадьбы, бывало, летели,
Неприкаянный, мрачный, ночной,
Я тревожно уйду по метели…
ВИДЕНИЯ НА ХОЛМЕ
Взбегу на холм
и упаду
в траву,
И древностью повеет вдруг из дола.
И вдруг картины грозного раздора
Я в этот миг увижу наяву.
Пустынный свет на звёздных берегах
И вереницы птиц твоих, Россия,
Затмит на миг
В крови и жемчугах
Тупой башмак скуластого Батыя!..
Россия, Русь – куда я ни взгляну…
За все твои страдания и битвы –
Люблю твою, Россия, старину,
Твои огни, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шёпот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя…
Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времён татары и монголы.
Они несут на флагах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
в окрестностях
России…
Кресты, кресты…
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они – и где-то у осин
Подхватит эхо медленное ржанье,
И надо мной –
бессмертных звёзд Руси,
Высоких звёзд спокойное мерцанье…
* * *
Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат берёзы.
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывёт, забытый и унылый,
Разобьётся с треском,
и в потёмки
Уплывут ужасные обломки.
Сам не знаю, что это такое…
Я не верю вечности покоя!