Кинофильм «Покровские ворота» режиссёра и актёра Михаила Козакова — пожалуй, лидер по упоминанию героями поэтов и писателей среди фильмов, вышедших в тихом прибрежневском 1982-м. Тут и «Эмиль Золя угорел», и «Тоскую, как Блок», и «какой-то Херасков», и «Фалехов гендекасиллаб», конечно. А также Александр Грибоедов, Артюр Рембо, Франсуа Вийон, Бертран Дюфуа, Камоэнс, Сервантес, Шекспир. Если не считать Леонида и Эдит Утёсовых (чья песня звучит на финальных титрах), а также Булата Окуджавы, автора-исполнителя первой песни, под которую Казаков колесит на «копейке» от ВДНХ к Краснопролетарской (на которой на самом деле и ломали тот дом, что подразумевается как «коммунальный улей») и ещё одной «средней» про часовых любви…
Кроме того в кинокартине много поэзии, сопровождающей героев по Москве. Причём в некоторых эпизодах привнёс её туда сам Казаков, поскольку экранизация им популярного спектакля театра «Современник» потребовала качественно иной режиссуры. Костик, например, выходя из неловкого положения, покуда у телефона отбивал-очаровывал велюровскую Свету, выяснял её адрес, читает при появлении Велюрова ей эпиграмму Пушкина на Анну Вульф (1825 год):
Нет ни в чём вам благодати, С счастием у вас разлад - И прекрасны вы некстати И умны вы невпопад.
Опять же, Костик цитирует позже своей Рите во время весенней прогулки от Чистых Прудов по Яузскому бульвару к высотке на Котельнической (где будет представлен её высокопоставленным родителям) «Признание» всё того же Александра Сергеевича. Стихотворение посвящено Саше Осиповой, одной из «тригорских барышень», которой поэт был увлечён во время ссылки в Михайловское («ссылка» была на самом деле карантином, своего рода самоизоляцией того времени):
Я вас люблю, хоть я бешусь, Хоть это стыд и труд напрасный, И в этой глупости несчастной У ваших ног я признаюсь...
А вот это, опять же адресованное больше не (покидаемой им поспешно в виду появления Риты) собеседнице, а подозрительному Велюрову у того же коммунального телефона — уже из Михаила Юрьевича Лермонтова:
За всё, за всё Тебя благодарю я: За тайные мучения страстей, За горечь слёз, отраву поцелуя, За месть врагов и клевету друзей.
Правда, здесь Михаил Юрьевич, в отличие от Пушкина, обращается с благодарностью не к возлюбленной, а к богу. Однако для Казакова тогда этот подтекст не имел значения.
Труднее всего, как мы помним, следующая за своим кавалером Хоботовым на филологические вечера Людочка (сыгранная пленительной Еленой Кореневой) восприняла обращение Валерия Брюсова «К статуе». Тот самый пример Фалехова гендекасиллаба.
Отметим, что силлабика и силлаботоника — принципы стихосложения, которые были противоборствующими направлениями в поэзии 18-19 веков. К силлабистам принадлежал, например, Тредиаковский, а вот силлаботонисты Ломоносов и Пушкин придерживались «италийского стиля», в котором, в отличие от построенного только на ритме силлабизма, присутствовала в качестве конструктивного элемента ежестрочная или через-строчная рифма в окончаниях. Гендекасиллаб, чередующий хорей и дактиль (что признак силлаботонизма), в себе содержит оба принципа, но рифма в нём максимально далеко разнесена по строкам:
Как корабль, что готов менять оснастку: То вздымать паруса, то плыть на вёслах, Ты двойной предаваться жаждешь страсти. Отрок, ищешь любви, горя желаньем, Но, любви не найдя, в слезах жестоких, Ласк награду чужих приемлешь, дева! Хрупки вёсла твои, увы, под бурей, Дай же ветру нырнуть в твои ветрила!
Несмотря на кажущуюся трагичность следующей цитаты, которой Хоботов как бы иллюстрирует то, что Маргарита наломала в его судьбе (изгнала Людочку), — взята она из юмористического стихотворения Алексея Константиновича Толстого «Великодушие смягчает сердца» (1861 год). Причём первые две строки изменены Равиковичем (возможно, забывшим текст): «Вонзил кинжал убийца нечестивый в грудь Деларю«. А вот как на самом деле:
Вонзил убийца нечестивый Нож в сердце Деларю. Тот, шляпу сняв, сказал ему учтиво: "Благодарю"… Тут в левый бок ему кинжал ужасный Злодей вогнал, А Деларю сказал: "Какой прекрасный У вас кинжал!" Тогда злодей, к нему зашедши справа, Его пронзил, А Деларю с улыбкою лукавой Лишь погрозил. Истыкал тут злодей ему, пронзая, Все телеса, А Деларю: "Прошу на чашку чая К нам в три часа". Злодей пал ниц и, слёз проливши много, Дрожал как лист, А Деларю: "Ах, встаньте, ради бога! Здесь пол нечист".
Кстати, подобные шуточки в своей прозе любил Милорад Павич. Только у него необоснованным, внезапным нападениям подвергался на улице по пути на работу профессор Сук. Возможно, так постмодернист, энциклопедист и прекрасный знаток русскоязычной поэзии отсылал в прозе читателя к стихотворению А.К.Толстого…
Теперь же перенесёмся в больницу на Земляном Валу (близ бывшего Сахаровского центра) — в самый финал фильма, следующий за сценой на сундуке (в спектакле сундук — главная «трибуна» диалогов между сценками), где Маргарита Павловна умоляла: «Лев, не устраивай драм!»… После того, как Костик уговорил Велюрова и Хоботова поменяться образами, в гроте (расположенном как раз под пандусом для карет, с которого ранее с популярной песней 1940-50-х спускался Велюров в компании Людочки и Костика) свой грозный монолог Велюров надёргал и удачно скомпилировал из шекспировского «Гамлета» и «Короля Лир» (скорее всего, сам Леонид Зорин создал это попурри, отыскав даже отдалённую, но требующуюся рифму):
История, леденящая кровь!
Под маской овцы таился лев!
Я по-соседски зашёл его проведать,
Он увлёк меня в чащу, силой сорвал с меня одежды
И был таков!
О, если бы моя тугая плоть могла растаять, сгинуть, испариться!
Я вынужден был надеть его обноски, чтобы прикрыть свою наготу.
(монолог Короля Лир)
Олень, подстреленный, хрипит,
Лань уцелевшая резвится,
Тот караулит, этот спит
И так весь мир вертится!
("Гамлет")
Отметим, что и здесь строки классика на съёмочной площадке (а точнее — в сценарии) подгоняли под большую чёткость, ритмичность, устную звучность. Велюров дословно так завершал своё выступление: «Лань, уцелев, резвится…»
А вот автор строк, которые Хоботов цитирует Людочке в начале фильма, после уколов в той же самой больнице на Земляном Валу, двор которой использовали для съёмок финала — автор этой пьесы и сценарист «Покровских ворот» Леонид Зорин:
Наверно, так нужно, так надо,
Что нам на прощанье даны
Осенний огонь листопада
И льдистый покров тишины.
Поспешно и невольно распрощавшиеся с социализмом, но не с коммунальным прошлым своих семей в воспоминаниях, москвичи и не только москвичи — слышали в диалогах и стихах из фильма что-то очень дорогое и советское… Хотя либералы Зорин и Казаков были предельно ироничны и единодушно критичны в сотрудничестве своём относительно СССР.
На фоне мрачной и беспощадной капдействительности, которую выбрала для страны та самая либеральная интеллигенция, к которой относились и авторы фильма, вынужденные обитатели РФ, уменьшившейся не только территориально, но и ментально — по-новому увидели уют коммунальных квартир, уже без «никогда больше». Всё, казалось бы, высмеянное, вытесненное как «недостойное мыслящего человека» — возвращалось со знаком «плюс», и зритель выбирал семейные абажуры Эльдара Рязанова да «Покровские Ворота» Казакова (который в те как раз годы сам уже отправился в Израиль, но ничего хорошего там не обнаружил и вернулся в нулевых, снимался в эпизодических ролях в кино и вновь ставил спектакли).
Из неуюта ваучерной и залогово-аукционной приватизации, разделившей народ на кучку богатеев и большинство бесправной, но образованной, умной бедноты, из постсоветского одичания и отчуждения, миллионы зрителей на уровне эстетических предпочтений — потянуло назад, в СССР. Вот тогда и пробил час популярности и этого фильма, и всех звучавших в нём цитат, выученных постепенно зрителями наизусть, ставших крылатыми выражениями на все случаи жизни.
«Литературная Россия».