ГЛАВА 3.
ТАШКЕНТ – ГОРОД ХЛЕБНЫЙ.
Ноябрь для Николая был весьма богат на всякие знаменательные события. По приезду из Волгограда он узнал, что руководитель отдела получил предложение возглавить Астраханскую среднюю школу милиции. Надо полагать, что Алексей Александрович не шибко долго размышлял по поводу того, как ему поступить в данном случае. Дураком надо быть, чтобы отказаться от такой должности. Одно дело «пахать» круглые сутки, разыскивая жуликов, грабителей и убийц, напрочь позабыв о своём здоровье, семье и отдыхе, и совсем другое – протирать штаны в тихом, уютном кабинете учебного заведения. Для него, лишившегося за несколько лет до этого трети желудка, поражённого серьёзной язвой, это был своего рода шанс на выживание.
После того, как его утвердили в новой должности, встал вопрос о ротации кадров внутри отдела. Бывший его зам — Юра Салтыков, имевший к тому времени почти двенадцатилетний стаж оперативной работы и с отличием закончивший Академию МВД, пожалуй, был единственным человеком во всей астраханской милиции, имеющим полноценное право занять кресло начальника УГРО.
А после того, как он его занял, перед ним встал вопрос — кого брать себе в заместители, и он предпочёл кандидатуру Николая.
Так уж получилось, что с 1979 года их судьбы тесным образом переплелись. Вместе работали в отделении «А» — он руководителем, Николай – старшим опером. Когда Юрия утвердили на должность зама, Николая назначили на его место. В те годы было сложно с транспортом. На весь отдел была одна машина — старенький «козлик». Зато за Николаем был закреплён служебный мотоцикл «Урал». Вот на этом стареньком мотоцикле они вместе и мотались в командировки по сельским районам, где раскрывали наиболее сложные преступления. Николаю, как руководителю отделения, частенько приходилось прихватывать с собой агентов, которым предстояло с ходу включаться в разработку задержанных подозреваемых. Картина сама по себе весьма красочная — за рулём сотрудник милиции в ГАИшной кожанке без погон и с крагами на руках, сзади него шеф, тоже по гражданке, а в люльке – в «дымину» пьяный алкаш. Такие командировки всегда были неожиданными, и зачастую своих «балбесов» Николай вытаскивал прямо из кровати, где они отдыхали после очередного возлияния. Нетрудно представить, что могли подумать сельские гаишники или участковые о сидящей в старом драндулете троице, когда останавливали их для проверки документов. Пока двое тыкали им под нос свои милицейские «ксивы», третий, находящийся в состоянии полнейшего пофигизма, матюгался из люльки на чём свет стоит.
Тем не менее, зачастую именно так всё и было.
На новой должности хлопот значительно прибавилось, поскольку мотаться на происшествия Николаю теперь уже приходилось как заместителю. Служебный мотоцикл на новой должности ему не полагался, тем более, что его списали на металлолом, а новый не дали. Зато дали бэушную «Волгу», бегавшую до этого почти шесть лет под одним из замов начальника УВД. На эту машину пересел Салтыков, а «козлик» отошёл в общее пользование.
Так, день за днём, шла повседневная милицейская служба, и Николай так ею увлёкся, что начал подзабывать о предстоящей поездке в Афганистан. Полгода его никто не беспокоил по этому вопросу, но накануне празднования Дня Победы, из Москвы пришла шифровка. Ему предписывалось тринадцатого мая прибыть в Ташкент на месячные учебные сборы в Ташкентской высшей школе милиции.
Прямого авиарейса на Ташкент из Астрахани не было, и поэтому пришлось воспользоваться самолётом, летавшим по маршруту Киев — Ташкент. В Астрахани самолёт делал промежуточную посадку для дозаправки горючим, и официально в расписании этот рейс не значился. Тринадцатого мая самолёт не летал, но зато он летел на день раньше. Этим рейсом Николаю и нужно было воспользоваться, поскольку следующий рейс в Астрахань прилетал четверо суток спустя, и он однозначно опаздывал с прилётом в Ташкент к обозначенному в шифровке сроку. До последнего момента не было полной уверенности, что в самолёте будут свободные места, поскольку после долгих переговоров с руководством аэропорта, авиабилет Николаю пообещали продать только по прибытии самолёта, опять же при условии, что в нём будет хоть одно свободное место.
Опасения были напрасными. В том самолёте двое пассажиров летели до Астрахани, и в четыре часа дня Николай был уже в воздухе.
Странное это дело — часовые пояса. В Ташкенте самолёт должен был приземлиться где-то в восьмом часу вечера, но Николай не учёл разницу во времени, существующую между этими самыми часовыми поясами. Тем более, что самолёт летел на восток. Когда пассажиры входили под шатёр ташкентского аэровокзала, на табло электронных часов светились цифры — 22.30.
Не зная, как добираться до школы милиции, Николай вынужден был обратиться к стоявшему посреди кассового зала милиционеру-узбеку. По сравнению с Астраханью в Ташкенте было по-летнему жарко, и старшина милиции был облачён в белую форменную рубашку с короткими рукавами. Рубашка была явно маловата для его тучной фигуры, о чём свидетельствовал выступавший из-под неё волосатый живот.
На вопрос: «Как проехать до микрорайона «Карасу», старшина окинул незнакомого человека пренебрежительным взглядом, словно тот ему ещё с прошлого года должен трояк, но до сих пор так и не вернул. И в этот самый момент к старшине подбежал взмыленный узбек с двумя чемоданами, быстро затараторивший по-узбекски. Толстяк нехотя спросил его о чём-то, и тот закивал головой в знак согласия. После этого милиционер запустил два пухлых пальца в нагрудный карман своей форменной рубахи и небрежно извлёк оттуда небольшой клочок бумаги с многозначным номером. Так же небрежно он передал этот клочок бумаги человеку с чемоданами и пальцем указал на ближайшую билетную кассу. Из того, что сказал толстяк, Николай совершенно ничего не понял, но слово «бронь» из его уст прозвучало довольно чётко. Только сейчас до Николая дошло, что этот местный «бай» в форме милиционера, войдя в сговор с кассирами аэровокзала, приторговывает забронированными авиабилетами. Как бы в подтверждение этим догадкам, человек с чемоданами, прощаясь со своим благодетелем, как бы невзначай, сунул ему в руку «четвертак». Не говоря ни слова, толстяк тут же спрятал купюру в карман форменных брюк и неспешно двинулся по залу.
Про Николая он забыл тотчас же, как только появился этот незадачливый пассажир, не сумевший купить себе билет законным способом. Он решил ещё раз напомнить о себе. На этот раз, подойдя к милиционеру сзади, слегка хлопнул рукой по его плечу. Толстяк нехотя обернулся, всем своим видом давая понять, что Николай не имеет морального права даже приближаться к нему, не то чтобы дотрагиваться до его бренного тела, но тот сунул в его надменную физиономию своё служебное удостоверение.
Лицо толстяка мгновенно покраснело, а лоснящийся от жира лоб покрылся испариной. Наверняка он подумал, что заезжий мент застукал его на взятке. В ту пору много чего происходило на узбекской земле. Громкие «хлопковые» и иные уголовные дела, заведённые на местных нуворишей, только-только раскручивались, и этому мздоимцу в форме наверняка было чего опасаться.
Николай заново озвучил свой вопрос, уточнив при этом, что хотел бы узнать, каким транспортом можно добраться до школы милиции. Толстяк ещё с минуту не мог выйти из ступора, в который его вогнал заезжий милиционер своей «корочкой». А когда до него наконец-то дошло, что перед ним стоит провинциальный мент, а не проверяющий из Москвы, расплылся в добродушной улыбке. Он подробно объяснил, на какой троллейбус гостю Узбекистана следовало сесть в аэропорту, чтобы добраться до железнодорожного вокзала, после чего, пересев в метро, на которое, кстати, следует поторопиться, поскольку оно в полночь закрывается, добраться до нужной станции, а после этого ехать несколько остановок на маршрутном автобусе. Вот только незадача — в это время маршрутного транспорта может уже и не быть, и придётся добираться пешком, а это почти час ходу. Правда, у той станции метро, вплоть до её закрытия, всегда стоят «шабашники», они-то и доставят к месту назначения за считанные минуты.
Прощаясь с Николаем, толстяк расслабился окончательно. Узнав, что спустя месяц он будет возвращаться домой тем же авиарейсом, предложил свои услуги, если вдруг возникнут проблемы с приобретением билета.
Было около часа ночи, когда Николай наконец-то добрался до школы милиции. Дежурный офицер, ознакомившись с командировочным удостоверением, отвёл его в одну из комнат, располагавшуюся в помещении, предназначенном для отдыха дежурной смены. Указав рукой на кушетку, пожелал спокойной ночи и удалился из комнаты, прикрыв за собой входную дверь.
Той ночью Николай практически не смог толком поспать. Такое частенько с ним случалось при резкой смене обстановки. А утром он узнал, что приехал в Ташкент одним из первых. Его вселили в большую комнату, рассчитанную для проживания шести человек, где он проторчал в гордом одиночестве первую половину дня. После обеда, не вытерпев бессмысленного времяпрепровождения в замкнутом пространстве, решил прогуляться по городу. Вообще-то в школе существовала строгая дисциплина, и покидать пределы её территории разрешалось только по увольнительным запискам. На слушателей спецфакультета это табу не распространялось.
Вырвавшись в город, первым делом купил в киоске «Союзпечати» карту Ташкента. Отметил на ней маршруты общественного транспорта, на котором напрямую или с пересадками можно было добраться до школы из любой точки города. Быстро сориентировавшись, где располагается центр города, поехал осматривать его достопримечательности.
Город был огромным, с широкими улицами и красивыми зданиями. В самом его центре располагалась большая площадь с парком. Можно было даже не гадать, чьё имя носила эта площадь, в центре которой возвышался высоченный памятник вождю мирового пролетариата. Больше всего поразил огромный фонтан, с сотнями водяных струй, бьющих высоко в небо. При невыносимой жаре, стоявшей в тот день в городе, воздух у фонтана был прохладен и свеж. Там же, недалеко от фонтана, расположилось здание со стенами, украшенными восточным орнаментом. Николай неоднократно видел его в документальной кинохронике. То был музей вождя мирового пролетариата.
Самый первый день нахождения в этом замечательном городе Николай посвятил походам по магазинам и рынкам. Любопытно было узнать, чем там торгуют, и по каким ценам. Больше всего поразило обилие хороших книг и свободная продажа водки. В Астрахани художественную литературу можно было приобрести разве что по великому блату или на выездной книготорговле, при проведении совещаний партийно-хозяйственного актива области.
О водке отдельный разговор. Горбачёв объявил с высокой трибуны о трезвом образе жизни в стране, и водка в одночасье исчезла с прилавков. Длиннющие очереди у четырёх магазинов на всю Астрахань — то были реалии тех дней. Самая большая очередь выстраивалась у водочного киоска, стоящего на городской «толкучке», которую местные острословы прозвали «площадью Горбачёва».
В Ташкенте ничего подобного не было. Водка свободно стояла на полках и прилавках магазинов, и очередей за ней не наблюдалось. Местные партийные бонзы чихать хотели на указания Москвы, и республика продолжала жить привычной жизнью. Уже в тот первый день Николай заметил, что жители Ташкента водке предпочитают пиво. Оно продавалось едва ли не на каждом углу, в уличных кафе и ресторанах, так же, как шашлыки, плов и национальное блюдо лагман.
Поняв, что и за неделю этот мегаполис не обойти и не объехать, Николай вернулся обратно в школу. В комнате, куда его поселили утром, он застал двух незнакомцев. Разговорились. Один приехал из Казани, стало быть, как и Николай, – волжанин. Второй возглавлял подразделение уголовного розыска одного из городских отделов внутренних дел Минска. Вечером в комнату поселились ещё два опера из Ленинграда. У кого-то из вновь прибывших была бутылка водки. Быстро накрыли импровизированный стол, и выложив на него всё съестное, имевшееся у каждого в заначке, выпили за знакомство и первый день пребывания в «хлебном» городе.
Проснувшись следующим утром, обнаружили, что ночью к ним в комнату заселили шестого постояльца. Толком с ним не смогли познакомиться. Он был угрюмым и все время молчал. Николай воспринял его за «тихого» алкаша. Есть такая категория людей, которые любые застолья в обществе себе подобных принципиально не признают, но водку жрут не мерено, втихаря от окружающих. Да и чёрт с ним — не хочет общаться, и не надо.
А свою «берлогу» они в шутку назвали «Шестой палатой», по количеству находящихся в ней кроватей.
Ни тринадцатого мая, ни на следующий день занятия так и не начались. Да и не могли они начаться в эти дни, поскольку в расписании занятий первым днём учёбы было обозначено пятнадцатое мая. Но как таковой, учёбы на тот день запланировано не было — он отводился для заседания мандатной комиссии. Что это такое, никто тогда ещё не знал, но кое о чём догадывались. Судя по всему, это была самая последняя проверка на «вшивость», которую слушателям спецфакультета устраивало его руководство, прежде чем допустить к учебному процессу в секретном учебном центре.
Слушатели спецфакультета тянулись с приездом вплоть до заседания мандатной комиссии. Это было хорошо заметно по увеличивающемуся с каждым днём числу едоков в столовой. К первому дню занятий их набралось уже около пятидесяти человек, и они едва умещались в небольшом обеденном зале.
Ничего особенного на той мандатной комиссии не было сказано. Николая попросили кратко рассказать о своей биографии и этапах продвижения по службе. Присутствующий на комиссии врач поинтересовался, нет ли у него каких-либо жалоб на здоровье. Были вопросы, связанные с профессиональной деятельностью и результатами оперативной работы. Интересовались также, с какой литературой по Афганистану он успел ознакомиться, и что ему известно об этой восточной стране, её людях и органах власти. Подивились тому, что, отвечая на их вопросы, Николай пару раз сослался на суры Корана, перевод с которого успел проштудировать ещё зимой. А когда узнали, что, обучаясь по молодости в гражданском техникуме, он в совершенстве овладел топографией и взрывным делом, вопросы у членов комиссии разом иссякли. Напоследок председатель комиссии поинтересовался, нет ли каких-либо веских причин для отказа от поездки в Афганистан и, услышав отрицательный ответ, объявил о зачислении слушателем спецфакультета.
В тот же день стало известно, что шестой постоялец их комнаты, тот самый молчун, заявил на комиссии о своём нежелании учиться. Видите ли, его не устраивала перспектива быть убитым в Афганистане. Никто не стал его упрашивать, и вечером того же дня он укатил к себе домой. Что с ним потом сталось — не известно, но деньги, потраченные на «путешествие» до Ташкента и обратно, из его зарплаты однозначно высчитали. И правда, зачем он поехал в такую даль? Только ради того, чтобы заявить о своём нежелании ехать в Афганистан? Мог бы сделать это, не покидая своего родного города, как поступили астраханские коллеги Николая.
ГЛАВА 4.
СПЕЦФАКУЛЬТЕТ
Учебные аудитории спецфакультета и спальные помещения для его слушателей занимали половину первого этажа одного из пятиэтажных корпусов школы. Обособленный вход внутрь помещения охранялся слушателями спецфакультета. За месячный срок обучения каждый из них успел побывать в том дежурном наряде как минимум трижды. Всем остальным курсантам школы, как очного, так и заочного факультетов, под страхом отчисления с учёбы, было строго-настрого запрещено там появляться. С чем это было связано, никто толком не знал, но этот порядок установился на спецфакультете, когда там готовили первых «кобальтеров», и изменять его не было полномочий даже у руководства школы.
Всю группу слушателей с первого же дня поделили на три ровные части, назвав их условно взводами. После прохождения мандатной комиссии слушателей собрали в самой большой аудитории, где они расселись за столами, установленными в три ряда. Эти три ряда и стали теми самыми «взводами». Всех посчитали, переписали, да так и оставили. С этого дня они были лишены права свободного выбора места за учебным столом.
Делёж на три группы был продиктован планом обучения. Когда читались обзорные лекции, группа в полном составе собиралась в единственной большой аудитории. Но когда наступило время изучать специальные дисциплины, а это случилось уже на первой же неделе обучения, каждая группа стала заниматься самостоятельно по той дисциплине, которая была указана для неё в расписании. Так, например, пока первая группа тренировалась в стрельбе из пистолета в школьном тире, вторая группа в то же самое время изучала средства связи, а третья — на практике познавала азы военной топографии.
Всего в учебный план было включено больше двух десятков специальных дисциплин, которые могли пригодиться в Афганистане. Занятия эти, скорее всего, напоминали какую-то несусветную гонку, начинавшуюся в восемь часов утра и заканчивающуюся не раньше шести часов вечера. Если проводить аналогию с историей, то она была чем-то похожа на курсы по подготовке младших лейтенантов ВВС во время Великой отечественной войны. По принципу: «взлёт — посадка — вылет».
Большинство дисциплин изучались поверхностно, ровно настолько, чтобы слушатели имели хотя бы общее представление. Но при этом каждый преподаватель пытался убедить присутствующих в том, что именно его предмет является самым значимым в учебно-познавательном процессе, и именно он может пригодиться им больше всего в дальнейшей советнической работе. «Исламисты» вбивали в их головы Коран, по-своему трактуя его суры и аяты. Преподаватели языка дари пичкали непонятными доселе словами, заставляя зазубривать не только отдельные слова, но и целые фразы. Ежедневно офицеры обязаны были выучить наизусть до двух десятков слов. Дошло до того, что в свободное от учёбы время они стали тренироваться в разговорной речи, постепенно подменяя русские слова афганскими. Получался каламбур, который, кроме приступов смеха, ничего больше вызвать не мог.
На занятиях, да и после них, постоянно присутствовал неугомонный замполит-узбек. Наряду с проводимыми политбеседами, он всё время пытался внушить слушателям мысль, что узбекский народ — это великий народ, народ-труженик. Все его разговоры на эту тему как-то не вязались с тем, что в то время происходило в Узбекистане. На слуху уже была фамилия «великого хлопкороба» Адылова и прочих высокопоставленных лиц республики, уличённых во всевозможных махинациях и мздоимстве. Его слушали, отлично понимая, что у него просто такая работа. Из преподавательского состава почему-то больше всех запомнился полковник, обучавший одной из военных дисциплин. То был тучный мужик лет сорока пяти. Запомнился он не как личность и даже не как хороший военный специалист, а как человек, который на заданный кем-то из слушателей вопрос: «Приходилось ли вам бывать в Афганистане?», правдиво ответил: «Свои сто грамм я и дома выпью».
Какой бы сложной ни была учёба, но жильцы «шестой палаты» едва ли не ежедневно находили время вырваться в город, где зачастили в ресторан «Заравшан». Водку они там практически никогда не пили — дороговата она была в том ресторане. А вот пиво «Золотой колос» для них стало самым любимым напитком. К тому же в том ресторане к пиву подавали длинные клешни варёных крабов.
Но больше всего они любили бродить по узким, кривым улочкам старого города, расположившихся неподалёку от многоэтажной гостиницы «Московская» и центральной мечети. Не тронутые разрушительным землетрясением 1966 года, эти улочки вобрали в себя колорит восточной жизни. Люди в длинных стеганых халатах, с тюбетейками и чалмами на головах, вопящие длинноухие ишаки, огромные казаны с пловом, и повсюду базары и чайханы, с исходящими от них запахами пряностей и мурлыканьем заунывных узбекских песен. Такое вряд ли когда забудется.
По городу обычно гуляли вчетвером — практически всем «боекомплектом» «шестой палаты». Пятый её постоялец с первых же дней вёл обособленный образ жизни, стараясь показать, что он старше всех по возрасту и в детские игры не играет. Позже, уже находясь в Афганистане, он поведёт себя точно также, из-за чего перессорится со всеми сослуживцами, и будет отправлен домой задолго до окончания срока загранкомандировки.
На третью неделю обучения начались выезды на полигон «Дарваза», где уже на практике обучали тонкостям военного дела. Стреляли из всех видов оружия, метали ручные гранаты, взрывали, минировали, разминировали, водили боевые машины. А в довершение всему, за неделю до окончания учебных сборов, слушатели выехали на территорию Казахстана и там, в горах, недалеко от города Красногорска, провели «операцию».
Их разделили на две равные группы, одной из которых, предстояло сыграть роль засевших в засаде душман, а вторая, изображавшая «шурави», должна была обнаружить и уничтожить опорную точку «бандитов». В тот день обе воюющие стороны от души настрелялись холостыми патронами и набросались друг в друга взрывпакетами, отчего в их ушах стоял звенящий гул. Всё происходящее в том учебном бою ими воспринималось как детская игра в войнушку, что-то вроде «Зарницы» для взрослых мужиков.
Сказать, что на этих сборах преподали что-то из разряда «супер» — нельзя. Да, многие предметы для них были новы, но, тем не менее, люди, умудрённые большим житейским опытом, хотели услышать от преподавателей нечто иное. Их интересовала проблема имевшихся на ту пору разногласий в «крыльях» НДПА, но лектор по этой теме рассказал ровно столько, сколько он сам вычитал из открытой прессы. Обмолвился немного о «халькистах» и «парчамистах», упомянув их лидеров с момента создания Народно-демократической партии Афганистана. О причинах и движущих силах Саурской революции он ничего не рассказал. Никто из лекторов толком не смог дать объективные характеристики лидерам вооружённой оппозиции. Слушателей пичкали минимумом знаний, которыми должен был обладать офицер советской армии на уровне командира роты или батальона. Ничего существенного они не услышали и от тех, кто специально или с оказией приезжал «оттуда». Хотя именно от них больше всего надеялись услышать обо всём том, что впоследствии могло пригодиться в советнической работе. Несколько позже с некоторыми из этих «практиков» Николаю доведётся встретиться в Афганистане, и только тогда станет понятно, почему эти люди так мало знали о реалиях сложной афганской жизни. Они и в Афганистане не утруждали себя особым рвением по службе. Работа в центральном советническом аппарате в Кабуле накладывала свой отпечаток на людей. Нельзя сказать, что на всех, но таковые, увы, имелись. Особенно из числа тех, кто в Афганистан рвался из корыстных побуждений.
Месяц обучения пролетел незаметно. За это время все успели сдружиться друг с другом. Учёба ещё не подошла к концу, а двоих слушателей уже отправили в Кабул. Им дали возможность съездить домой за личными вещами, и, не задерживаясь в столице, они улетели в Афганистан. Всех остальных предупредили, чтобы по приезду домой, поторопились с уходом в очередной отпуск, поскольку в ближайшие месяцы должна произойти плановая замена большой группы советников, и в течение лета все они окажутся на их местах.
После такого заявления, сделанного руководством сборов, среди слушателей заходила шутка: «Раньше сядешь — раньше выйдешь».