ГЛАВА 38

КАК ДВА ПОЛКОВНИКА ВЛАСТЬ ДЕЛИЛИ

   Апрель в делах и заботах пролетел мгновенно, и в памяти не отложилось ничего такого, на что стоило бы обратить особое внимание. Обычная рутинная советническая работа вперемешку с заботами сугубо бытового плана. По возвращении в городок, когда не было угрозы обстрела ракетами и минами, советники всех контрактов шли на волейбольную площадку, где устраивали турнирные матчи друг с другом. Зачастую, прежде чем приступить к состязаниям, на тринадцатую виллу заскакивал командир взвода охраны городка, задавая один и тот же вопрос:

   — Что скажет доблестный царандой? «Духи», будут нас сегодня попусту беспокоить?

И, если была информация о готовящемся обстреле городка Николай шутя, отвечал:

   — «Духи» сильно обеспокоены тем, что шурави давно не пили кишмишовку, поэтому, сегодня они планируют прислать нам «бакшиши», давая возможность выпить и закусить, не отвлекаясь на пустопорожнее тисканье мяча.

   А вечером, когда давали электричество, все разбредались по «кельям» и занимались своими делами. Кто-то печатал фотографии с отснятых накануне плёнок. Кто-то, лежа на кровати, слушал музыку, звучащую из китайской «мыльницы». Да так этим «процессом» увлекался, что засыпал с наушниками на голове. Кому заняться было нечем, до тех пор, пока в городке не отключат свет, резались в карты или просто «злоупотребляли». И только один человек в кампайне был не от мира сего. Всё своё свободное он время тратил на оформление сборника стихов собственного сочинения.

   То был Жора Даценко, который за два года пребывания в Кандагаре, написал их не одну дюжину. Практически не было такого царандоевского советника и переводчика, кому бы он ни посвятил свои сочинения.

   Но были и стихи совершенно иного плана, посвященные тому, что он видел на чужбине. Жора задался целью издать сборник своих творений ещё до убытия в Союз и в марте приступил к воплощению в жизнь запланированного. На портативной печатной машинке «Любава» имевшейся на вилле старшего советника, Жора под копирку печатал страницы будущего сборника, закладывая одновременно по шесть листов писчей бумаги. Класть больше было нецелесообразно, поскольку последующие копии получались отвратительного качества, и прочитать текст было весьма затруднительно.

   Николая Жора попросил оформить обложку сборника, а поскольку он решил выпустить два десятка экземпляров своих «Кандагарских былей», дабы он достался всем сослуживцам, то рисовать пришлось с использованием трафарета. За основу была взята фотография центральных ворот старой крепости Кандагара — визитная карточка города. Экземпляр сборника, предназначенный для самого автора, был дополнительно проиллюстрирован рисунками и фотографиями, сделанными Николаем, Васильевым и Екатеринушкиным.

   Но не только изданием книги занимался Жора. Вошло уже в традицию, что по его инициативе проводились поэтические вечера. На них он читал свои новые стихи, а приглашённые советники декламировали стихи советских и русских поэтов и пели песни под гитару. Эти вечера сопровождались либо заканчивались застольем, в котором участвовали не только Жорины коллеги, но и его друзья из других советнических коллективов. Один из таких поэтических вечеров был приурочен к Жориному дню рождения.

   Поскольку до майских праздников оставалось всего ничего, было принято решение привести в порядок бассейн и залить в него свежую воду. После зимних дождей и продолжительного бездействия, в бассейне скопилось много грязной воды и различного бытового мусора. Для откачки всего этого «шмурдяка», потребовалась мощная помпа с защитным фильтром. Долго думали, где ею разжиться, и тут на выручку пришёл Саша Васильев. Он договорился со своим подсоветным Сардаром, который, в свою очередь, дал указание начальнику пожарной службы царандоя, и тот привёз в кампайн компактный пожарный насос. Несмотря на свои небольшие размеры, насос всего за одну минуту мог запросто откачать кубометр воды. Япония, одним словом… Выкачиваемая из бассейна вода, двумя пожарными рукавами подавалась в пересохший за зиму арык, и по нему уходила за пределы городка.

   В очистке бассейна участвовали практически все жители городка. Одни щётками и швабрами драили стены бассейна, удаляя с них слизь грязно-зелёного цвета. Другие лопатами сгребали скопившийся на дне бассейна ил и собирали в вёдра гниющий мусор, унося его за пределы чаши водоёма. Делать это было довольно просто, поскольку дно бассейна было не на одном уровне с поверхность зеркала воды, а под определённым наклоном. И если на одной его стороне глубина бассейна достигала примерно четырёх метров, то на другой она сходила практически до полуметра, что позволяло купаться тем «водоплавающим двуногим», кто совершенно не умел плавать. Стоя по пояс в воде, они отчаянно плескали воду руками, создавая видимость мастеров водных видов спорта.

   После того, как бассейн был окончательно приведён в порядок, наступила очередь закачки в него чистой воды из артезианской скважины. Всех жильцов городка заблаговременно предупредили о том, чтобы они запаслись питьевой водой как минимум на сутки, поскольку снабжение ею городка будет временно прекращено, и вся она уйдёт на заливку бассейна. В процессе заполнения его водой, одновременно проводилась дезинфекция, на что ушло целое ведро хлорной извести. Под палящими лучами солнца, вода в бассейне лишённая принудительной циркуляции, очистки и хлорирования, спустя неделю начинала зеленеть и в итоге «зацветала», что делало её не только непригодной, но и крайне опасной для купания.

   И вот наступило тридцатое апреля. Вода в доверху заполненном бассейне, отливала небесной голубизной и манила к себе. Только искупаться в этот день никому не довелось. Процесс растворения хлорки в холодной воде длился почти сутки, и купание в бассейне среди взвеси из частиц «химии», могло привести к ожогу кожного покрова купающихся. Кроме всего прочего, температура воды в скважине составляла не более десяти градусов, и ныряние в неё после прогрева тела жарким солнцем грозило другой напастью — температурным шоком, вплоть до остановки сердца. И поэтому, прежде чем купаться, вода должна была прогреться как минимум до двадцати градусов. А чтобы ни у кого из жильцов кампайна не возникло шальных мыслей окунуться раньше времени, по распоряжению старшего партийного советника, возле бассейна был выставлен вооруженный автоматом часовой, с унылым видом обходивший водоём по периметру и, сам, наверно, мечтавший, как в него окунуться.

   На следующий день было первое мая. По приятному стечению обстоятельств была пятница — джума. В десять часов утра в Красном уголке городка собрались представители всех советнических коллективов. Вместе с военными советниками пришли их жёны.

   Первым выступил старший партийный советник, поздравивший присутствующих с Первомаем. Пожелав всем здоровья, личного счастья и скорейшего возвращения на Родину, он озвучил долгожданную для всех новость:

   — Сегодня, ровно в четырнадцать ноль-ноль будем торжественно открывать бассейн. Форма одежды вне строя, но плавки обязательны.

   Все дружно загалдели, предвкушая предстоящую процедуру купания в прохладной воде. Шум и гвалт прекратился после того, как слово взял старший военный советник. Он зачитал приказ о присвоении двум военным советникам очередных воинских званий и вручил им погоны, в которых им не доведётся пощеголять перед афганцами. Не положено здесь носить знаки отличия, поскольку за советскими офицерами душманы охотились по всему Афганистану, а за головы советников им были обещаны хорошие деньги.

   Потом, кто-то ещё выступил. Советник ДОМА, вспомнив про сидящих в первом ряду женщин, поздравил их персонально, чем вызвал гул одобрения присутствующих. А кто-то из сидящих в зале советников, тут же задал провокационный вопрос:

   — А женщины тоже будут сегодня купаться в бассейне?

   На что одна из них съязвила:

   — А что, очень хочется?

   Зал разразился хохотом.

   Вот так, в непринужденной обстановке, и прошла та праздничная джиласа.

   Потом был праздничный обед, который советники на скорую руку сготовили на своих виллах. Все торопились поскорее попасть в бассейн и по этой причине старались не злоупотреблять спиртными напитками, перенеся данное мероприятие на ужин.

   Но была и другая причина, по которой им не очень-то и хотелось пить спиртное раньше времени. По информации, поступившей накануне от царандоевской агентуры, во второй половине дня, перед вечерним намазом, душманы запланировали обстрел кампайна эрэсами. А это значило, что долбить городок они начнут около пяти часов вечера. В распоряжении жителей городка будет не более трёх часов, чтобы накупаться до посинения и вовремя разойтись по своим виллам.

   Поскольку в предыдущем году бассейн не функционировал после того, как в нём погиб какой-то прапорщик, свой купальный сезон в Афганистане Николай открывал впервые. Наверно, именно поэтому ему так хотелось опробовать все бассейновые прибамбасы, сохранившиеся ещё от американцев. А ими были три вещи: трамплин, горка и кольца. Все они были установлены по трём сторонам бассейна, в том месте, где его глубина была максимальной.

   Трамплином служила широкая доска, пружинящая под телом прыгуна, когда тот начинал делать на ней поступательные движения. Раскачавшись и оттолкнувшись от неё, можно было высоко взлететь над поверхностью воды и, сгруппировавшись, плавно войти в воду вниз головой. У кого-то из прыгунов этот финт не получался, и он плюхался в воду, сильно ударившись о водную гладь спиной, животом или задним местом. Боли не ощущалось, а только вызывало смех, как у самого ныряльщика, так и у зрителей.

   Горка была сделана в виде прогнутого металлического жёлоба, высотой примерно два метра. Чтобы забраться в верхнюю точку, нужно было подняться по металлической лестнице, и прежде чем съехать по жёлобу вниз, кто-то из присутствующих должен был плеснуть на него воду, почерпнутую ведром из бассейна. Если этого не сделать, то скольжение по сухому жёлобу напоминало съезд по школьным лестничным перилам, чем все занимались в далёком детстве. Не совсем удобно, да и кожу на теле можно было запросто ободрать или обжечь. Каждый был волен, каким образом ему съезжать с горки — кто на животе, головой вперед, а кто-то на спине или даже сидя. Но в любом случае, купающийся человек получал удовольствие от подобной процедуры.

   Кольца, а ими были обычные гимнастические кольца, закреплённые веревками к металлическим столбам, стоящим по краю бассейна, позволяли прыгуну с разбега и последующей раскачки прыгать в бассейн. Находились такие индивидуумы, кто умудрялся допрыгнуть до его середины. Правда, в воду они плюхались не совсем удачно, что вызывало хохот у остальных купающихся. Но это в том случае, если прыгун не приводнялся на голову другого человека, оказавшегося в зоне падения прыгуна.

   В тот день, вдоволь накупавшись и напрыгавшись, за полчаса до наступления часа «икс» все покинули купель. Зачем лишний раз испытывать свою судьбу и попадать под душманский обстрел? Тем более, что возле бассейна не было никаких укрытий, и, случись чего, пришлось бы отсиживаться в воде. А попади ракета в бассейн, то ещё неизвестно, чем бы всё закончилось. Плавать в бассейне свежим утопленником как-то не очень хотелось.

   В тот вечер кампайн действительно был обстрелян, но не ракетами, а из безоткатного орудия. «Духи» успели выпустить несколько снарядов, разорвавшихся за пределами городка, но скорректировать свою стрельбу они не успели — ответным огнем гаубиц, их огневая точка была подавлена, и обстрел прекратился. Кто знает, возможно было прямое попадание, а, может, «духи» посчитали лишним испытывать свою судьбу и вовремя скрылись в убежище или вообще смотались с того места, откуда они стреляли.

   После вечерних посиделок, жильцы «тринадцатой» решили принять ночной моцион и всей гурьбой направились в сторону бассейна. Когда к нему подошли, там уже плескались другие жители городка. Не одни они такими «хитро-мудрыми» оказались.

   А накануне девятого мая Белецкий собрал своих подчинённых и объявил новость. Поскольку через месяц у него дембель, то решил он подлечить подорванное на чужбине здоровье, а посему на пару недель ложится в кандагарский военный госпиталь. А пока он там будет прохлаждаться, временно исполняющим обязанности старшего советника назначается Геннадий Стрепков. В советническом коллективе он единственный, кто имеет звание полковника. Кроме самого Белецкого, конечно же. Полковник Лазебник тоже не в счёт, у того своих забот полный рот — отвечать за деятельность советников царандоя в Зоне «Юг».

   Так, нежданно-негаданно постоялец тринадцатой виллы стал ВРИО старшего советника. С первого же дня ответственного руководства коллективом он начал «закручивать гайки». Жильцов «тринадцатой» это не коснулось, да и попробовал бы он это сделать, в момент был бы отлучён от совместного «столования». А вот переводчикам от него досталось изрядно.

Практически все они в Афганистане находились второй год и по армейским понятиям считали себя почти что «дедушками». А посему «салага» Стрепков, хоть и носил на своих плечах полковничьи погоны, по их мнению указывать им, что и как делать, не имел морального права.

   Для начала, Геннадий потребовал от них, чтобы изучение языка пушту стало для них обязательной нормой. Знание лишь одного языка дари в Кандагаре было недостаточно, чтобы полноценно общаться с местным населением, а игра в «испорченный телефон» с привлечением подсоветного, его никак не устраивала. Почти каждый вечер Геннадий наведывался к переводчикам и принимал от них зачёты по вновь освоенным словам языка пушту. В день они обязаны были изучить и запомнить как минимум двадцать расхожих слов. А поскольку Геннадий не знал ни дари, ни тем более пушту, то переводчики начали его дурить, называя слова из языка дари, выдавая их за язык пушту.

   Переводчик Шарафутдин находился на «сохранении» и сидел на дембельских баулах, ожидая команды из Кабула, в связи с чем, от поездок в город был освобождён. Теперь, с Геннадием ездили другие переводчики, которые были свободны от работы с закреплёнными за ними советниками. А поскольку переводчики были нарасхват, то ему доставались те из них, кто по каким-то причинам не устраивал других мушаверов. Одним словом: «На тебе Боже, что нам негоже».

   Как-то раз довелось Геннадию побывать на совещании у командующего. И надо же было такому случиться, совещание Ушерзой провёл, говоря с подчиненными на пушту. Естественно, что переводчик Садулло, который был вместе с Геннадием на том совещании, так и не смог дословно перевести речь Ушерзоя, и всё то, о чём говорили находящиеся в его кабинете руководители служб и подразделений царандоя.

   В тот же день, на джиласе с советниками Геннадий устроил капитальный разнос Садулло, заявив при этом, что, начиная с этого момента, все переводчики по очереди будут ездить с ним на встречи с Ушерзоем, и, если кто из них точно также будет мямлить с переводом, то он будет ходатайствовать перед руководством Представительства о замене переводчика, который не в состоянии выполнять свои функциональные обязанности.

   Загрустили тарджимоны, начали думать, как выкрутиться из столь щепетильной ситуации. А ну как «старшой», хоть и временный, действительно сдержит своё слово и завернёт их обратно в Союз? Позора не оберёшься!

И решили они действовать.

   В ближайший выходной день напросились они съездить на Майдан. У каждого из них была хоть какая-то уважительная причина, чтобы Геннадий не смог им отказать в просьбе. Знал бы он в тот момент, чем всё это для него обернётся.

   А переводчики всей гурьбой завалились в модуль госпиталя, где отлёживался Белецкий. Что уж они там ему «напели», но Владимир Степанович тотчас покинул больничную палату и возвратился в кампайн.

   Николай не присутствовал при его разговоре со Стрепковым, но когда Геннадий вернулся на виллу, то был крайне возбуждён и ходил из угла в угол, матерясь и грозя «стукачам» разбирательством. А когда немного успокоился, вкратце пересказал содержание разговора с Белецким.

   Степаныч начал упрекать Геннадия в том, что он своими, далеко не профессиональными действиями, вносит раздрай в работу коллектива, что может отрицательно сказаться на морально-психологическом климате, который он с таким трудом налаживал почти два года. Геннадий не выдержал и в ответ на упрёки в свой адрес порекомендовал Белецкому вернуться в госпиталь и продолжить лечение. А пока тот будет находиться там, все вопросы касающиеся морально-психологического климата в коллективе, он будет решать самостоятельно, без указок со стороны.

   Вполне естественно, что Белецкий в госпиталь не вернулся, и на следующий день, собрав подчинённых на совещание, объявил о том, что его «лечение» удачно завершено, и он приступает к исполнению своих обязанностей.

   Переворот, затеянный было Геннадием, не удался, и вечером того же дня переводчики закатили у себя сабантуй, на который никого из советников не пригласили.

   Тогда ещё никто не знал, что Степаныч отослал в Кабул депешу, в которой расписал не совсем хорошие морально-деловые качества Геннадия и попросил руководство Представительства при решении вопроса о новом руководителе советников царандоя подыскать более подходящего кандидата, который смог бы найти общий язык как с советниками, так и с подсоветной стороной.

   Через неделю из Кабула поступила шифровка, в которой сообщалось, что на должность старшего советника царандоя, вместо убывающего в Союз Белецкого, назначен полковник Денисов. Тот самый Денисов, прилетавший в январе улаживать проблему с Ушерзоем.

   Спустя несколько дней проводили Шарафутдина, улетающего афганским военно-транспортным самолетом в Кабул, и тем же рейсом из Кабула прилетел Денисов.

   Николай сфотографировал обоих в Кандагарском аэропорту — Денисова, в афганских форменных дрешах и Шарафутдина в цивильном костюме и зеркальных очках на лице. Для одного всё уже закончилось, второму, предстояло начинать практически всё заново.

   Пять месяцев спустя, из Кабула поступила шифровка, в которой говорилось о том, что Стрепков назначен старшим советником в провинцию Гильменд, на место убываюшего в Союз коллеги. А ещё через месяц в отпуск уйдёт Денисов, откуда он в Афганистан больше не вернётся, и Николаю, находящемуся в должности советника максуса и джинаи, довольно долго придётся отдуваться за троих.

   Но это будет позже, после того, как Николай побывает в отпуске, и вернётся в ставший ему таким родным Кандагар.

Поделиться: