В своё время Александр Иванович Куприн приобрёл по-настоящему широкую (в том числе скандальную) известность как писатель благодаря своей антиармейской повести «Поединок». Особый резонанс вызвало то, в какое время была эта повесть опубликована: шла русско-японская война, и наши войска терпели поражения: был сдан Порт-Артур, проиграно сражение под Мукденом, разбит флот у Цусимы. Тогда «Поединок» имел поистине разрушительное действие.

Летом 1905 года газеты писали: «В то время как в течение всей войны японская литература в поэзии, прозе и песне старалась поднять дух своей армии, модные русские писатели также подарили нам два произведения…  Это были «Красный смех» Андреева, стремящийся внушить нашему и без того малодушному обществу ещё больший ужас к войне, и «Поединок» Куприна, представляющий злобный пасквиль на офицерское сословие». Да, повесть не только подогрела неприязнь либеральной общественности к «военщине», но и начала разъедать изнутри саму военную среду.

 Однако по-настоящему купринский «Поединок» взорвёт армию во время Первой мировой войны, после Февральской революции 1917-го года, когда солдаты и матросы начнут бить, вешать, колоть штыками, топить в море офицеров.

Чуть позже, в 1918-м, поэт Василий Князев написал памфлет, в котором ни много ни мало говорил о «Поединке» следующее:

«Страшная книга!  Красная книга!  Большевистская книга!  Анархистская книга!  Книга-бомба!  Книга – и уж и не знаю, с чем сравнить ее, чтобы показать всю силу ее набатности, смертоносности, революционной разрушительности. <…> Она – подтачивала, расшатывала, валила один из главных устоев государственности: царской или буржуазной — безразлично.  Она — поражала насмерть военную касту! <…> Куприн этой книгою нанёс царской армии в тысячу раз более страшный удар, нежели тот, что нанесли японцы под Цусимой царскому русскому флоту». И далее: «Гражданин Куприн, вы — сознательный убийца! <…> На ваших руках — живая человеческая кровь! <…>

Я говорю: Все, сколько их ни есть, офицерские вдовы должны взять за руки своих несчастных, осиротевших —  благодаря вам — детей, подвести их к окнам вашего жилища и сказать:

— Здесь живёт убийца твоего папы.  Все, сколько их ни на есть, дряхлые, старые, слепые, выплакавшие свои глаза и разодравшие своё сердце офицерские матери должны собраться под окна вашего жилища и страшной материнскою клятвою проклясть вас! <…> Офицерские трупы, переполняющие Севастопольскую бухту и иные бухты! Там, под водой, по воле течения, лениво качающиеся, жестикулирующие, живущие после смерти, с выеденными раками глазами и тяжелыми, чугунными ядрами на ногах!  Эти трупы должны собраться под окна вашего жилища, проникнуть в вашу опочивальню, в ваш кабинет и ни на минуту не оставлять вас — до самой вашей смерти!»

Конечно, обвинять исключительно Куприна в том, что русская армия развалилась, что солдаты стали бить офицеров, это чересчур, тут Князев явно перегибает, но всё же… Общий посыл и отношение к повести ясны.

Ну, так вот… Куприн неоднократно оправдывался, говорил, что его не так поняли, что он своим произведением хотел сказать совсем иное, хотел просто вскрыть недостатки и т.д. и т.п. (вот уж воистину «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся»). И лишь потом, будучи уже в эмиграции, будучи человеком пожившим, много чего повидавшим, он в канун 1926-го года скажет в беседе с английским писателем Стивеном Грэмом:

Знаете, я пришёл к заключению, что никогда не следует писать ничего, что выставляет вашу родину в плохом свете. Ни один гений никогда не станет писать плохо о своей стране. Посмотрите, например, на Киплинга. Наверное, у вас, в английской армии, встречаются пороки, о которых в применении к русской армии я писал в «Поединке». Но Киплинг не стал бы упоминать о них. А я написал книгу. Всё в ней было верно, но я был не прав.

Вот так.

Но это ещё не всё. Из эмиграции, где Куприн оказался в 1919-м вместе с отступающими войсками армии Юденича, в Россию он вернулся в 1937‑м. Вернулся, чувствуя приближение скорой смерти, практически дряхлым стариком (когда его везли поездом из Франции в СССР, боялись, что не довезут). В Советском Союзе его подлечили, издали двухтомник, дабы поддержать материально (в то время гонорары писателям платили, и неплохие), выделили для житья уютный домик в двух шагах от Дома творчества писателей в посёлке Голицыно под Москвой. Благодаря этому Куприн смог продержаться ещё год с небольшим.

В силу слабого здоровья жил Александр Иванович тихо, незаметно, и соседям по посёлку запомнился тем, что, гуляя, вставал на колени перед берёзками, плакал и целовал их. А в августе 1938-го, лёжа на смертном одре, говорил своей жене, держа её за руку: «Мамочка, как жизнь хороша! Ведь мы на Родине? Скажи, скажи, кругом — русские? Как это хорошо!»

При этом Куприн никогда не был советским писателем, да и вообще — советским. Но он — скандалист, пьяница и любитель эпатировать публику всевозможными выходками, — был настоящим РУССКИМ писателем. И настоящим патриотом.

Вот об этом надо в первую очередь говорить, рассказывая о Куприне и его творчестве. И об этом желательно вспоминать нынешним писателям-либералам (впрочем, не только писателям), хающим свою родину «из-за бугра». Впрочем, настоящих русских там, наверное, нет.

«Литературная Россия»

Поделиться: