В мои студенческие годы попасть в общежитие вместе с поступлением в институт было большим счастьем. И далеко не всем оно, это счастье, улыбалось. Из 75 поступивших «общагу» получили всего 6 человек. На мой изумлённый вопрос, а есть ли у кого-то ещё, кроме меня, такие скромные доходы – 15 рублей на члена семьи в месяц, — секретарь деканата Нина Фирсовна протянула справку какого-то колхоза «Путь в никуда», выданную матери Юрки Галицкого. Из неё следовало, что получила она за свои труды за весь прошедший год аж 27 рублей, что в переводе на ежемесячный доход потянуло на 1 рубль 12 копеек на каждого члена семьи! Вопросы мои отпали сами собой. Два года пришлось жить на квартире. Кроме большой оплаты, это ещё и зажим какой ни на есть свободы в том возрасте, когда её больше всего хочется. Одним словом, пресная это была жизнь…
Если не лукавить, то была одна возможность получить общежитие и въехать туда с почётом и денежным «приварком» к стипендии. Надо было «всего навсего» сдать сессию на все пятёрки. Общежитие принимало тебя автоматически! Такая возможность «светила» мне в конце второго курса, когда из шести экзаменов получил пять пятёрок и одну четвёрку. До конца сессии оставалось дней пять, и можно было попытаться пересдать, — преподаватель бы понял и пошёл навстречу. Но… можно было и уехать домой, на встречу с друзьями! А вот это уже не обсуждалось и не подвергалось сомнению! Домой меня тянуло всегда, и хоть на денёк в месяц старался «свинтить». Кстати, в студенческие годы на вопрос, что мне нравится больше всего в городе, отвечал, что автовокзал. Потому что оттуда идёт автобус домой.
Третий курс не принёс изменений жилищного вопроса. С неделю прожил у земляка на подселении. И тут неожиданно подфартило! Аркашка Цисар с нашего курса, непонятно за какие заслуги попавший в профком, зная мои проблемы, предложил вариант заселения — либо я, либо второй человек со мной обладает художественными навыками. Писать плакаты, лозунги, простейшие рисунки. Что касается меня, то кроме как срисовать дерево или цветок с открытки, ничего не умел. На счастье подвернулся Костя, земляк-первокурсник. Глядя в упор немигающими светлыми глазами, заверил: «Я всё умею!»
Поселили нас в жилой подвал общежития, где все «новосёлы» притирались первый год к порядкам совместного проживания. Комната оказалось на редкость удобной – двухместная в отличие от остальных, которые на четверых. Вдобавок было подсобное помещение. Подоконники на уровне тротуара за окном тоже были своеобразным плюсом – можно шагнуть с улицы прямо на стол, что и делали земляки, собираясь попить у нас пивка, оставаясь незамеченными для вахтёра. Было, правда, одно, мягко говоря, неудобство – под потолком комнаты проходили огромные канализационные трубы всего общежития. Ложась спать, просил Костю не закрывать дверь на ключ. «Почему?» «Чтобы во сне не утонуть в …» До такого, правда, не дошло.
Первое «профессиональное» задание получили совсем скоро, и касалось оно приближающейся годовщины Великого Октября. На выделенном десятиметровом куске красного сатина четыре ночи, пыхтя и потея, в коридоре подвала писали праздничный лозунг, пользуясь линейкой, карандашом, кистью и белой краской. Тут меня неприятно поразило открытие, что напарник – тот же «художник», что и я. На стену общежития лозунг повесили без нас, а мы с удовольствием и гордостью взирали на своё детище. Надо признать, смотрелось зрелищно. Оказалось, это было первое и последнее удачное творчество. Следующим заказом от коменданта были высказывания классиков марксизма-ленинизма о социалистическом общежитии, которые следовало нанести на настенные ромбики в красном уголке. Ромбики были маленькие, слов классики наговорили много. Из-за этого буквы получились мелкими и корявыми. Понадеялись на авось, справедливо полагая, что такие скучные вещи вряд ли кто-то будет читать. Либо дотошно к ним приглядываться. Оказалось, мы жестоко ошибались. Общежитие только что осчастливили нечастым ремонтом и, по случаю его завершения, в упомянутом красном уголке собрали всех жильцов. Говорил перед нами наш декан Юрий Ильич, человек умный, справедливый, жёсткий, с хромотой от военного ранения. Напомнил, что руководство института заботится о нас, вот и ремонт сделали, надо и самим как-то украшать общежитие. Нелишне облагородить и красный уголок, а эту «неприличную мазню» снять со стен и выбросить. И показал на наши художества. Мы с Костей почувствовали себя художниками из «Двенадцати стульев», вылетевшими с парохода за своего «сеятеля». После собрания, сжавшись в комок, ожидал развязки. И точно. В коридоре послышались шаркающие шаги коменданта — военного отставника Фёдора Абрамыча. Скрипучим голосом, без лишних предисловий он спросил: «Слышали?» Мне было стыдно. Косте — нет! Он поднял на очкастого подполковника свои ясные чистые светлые глаза и издевательски поинтересовался в ответ: «Не нравится?» «Нет!» — заорал комендант. «Рисуй сам», — посоветовал ему Костик. Взбешенный комендант вылетел за дверь. «Что ты наделал, нас выкинут из общаги». «Не выкинут, — успокоил меня подельник, — после собрания я заглянул к кастелянше и проверил паспорта. Нас уже прописали. И рисовать мы никому ничего не обязаны». Молодость, как и присущая ей наглость, как всегда оказались правы. Мы остались просто студентами, обладателями собственных коек. Мне там нравилось — тихо, уютно, спокойно. Сюда не доставал шум перенаселённых верхних этажей. Там же я приучил баловать себя послеобеденным сном после занятий. Но не «сачковать». Помнится, как не успевая подготовиться к одному из экзаменов, просидел и пролежал за лекциями без перерыва 33 часа. Но получил то, на что и рассчитывал. Нашу комнату любили земляки. Здесь можно было пообщаться, тихо и безопасно побаловаться пивом. Денег, правда, лишних не водилось, но, как говаривал много позже мой армейский комбат Марат Хамзиевич: «Голь на выдумку хитра».
… Школьный друг Мишка оставил у нас портфель. Не новый, но из натуральной кожи. В годы своей молодости он был очень даже респектабельным. Историю возникновения портфеля одноклассник расплывчато объяснил как подарок из другого города, куда он ездил на соревнования. В портфель мы сложили сухую рыбу и поставили на трубу отопления над полом. При этом не учли способностей мышей. Те как-то ухитрились подняться вверх по стене, прогрызли в днище портфеля несколько дырок и изрядно попортили рыбу, заодно нагадив там. Мишка не очень огорчился известию и предложил портфель продать. «Кому?» «Да вон земляк Виктор, заочник с зоофака, приехал на сессию. Он работает, деньжата у него водятся». Уговорить доверчивого и нежадного друга было делом техники. Посмеявшись над его сеточкой с тетрадками и книжками, показали с неиспорченных сторон заморского кожаного красавца. «Сколько?» «С друзей много не берём. Расчёт в гастрономе – полный портфель портвейна «Три семёрки» — и товар твой, пьём вместе». Портфель был вместительный, на несколько отсеков. Поместилось пятнадцать бутылок. Обмывать удачную сделку собралось почти всё наше землячество, закуску принесли с собой. Каждый посчитал своим долгом поздравить нового хозяина с удачным приобретением. Его заставили несколько раз пройтись с портфелем в руке мимо стола взад-вперёд, оценивающе цокая языками. Процесс чем-то напоминал эпизод из «Поднятой целины» Шолохова, где цыгане всучили деду Щукарю старую, слепую и беззубую кобылу, предварительно надув её всем табором и выдавая за молодуху. Погуляли от души…
…Покупатель явился через пару дней. Вид имел удручённый. Он бы и не заметил дырок, но через одну из них выпала ручка. Успокоили быстро, заверив, что остальной части портфеля износа не будет лет сто. А дырок не видно, их можно аккуратно зашить или заложить низ портфеля плотной тканью. Что касается компенсации? Ну, обмывали-то вместе! На том и разошлись.
… Молодой растущий организм требовал постоянной подпитки на рост и развитие, а с этим не всегда ладилось. После столовских обедов голод начинал напоминать о себе часа через полтора. Собственная стряпня упиралась в нежелание готовить и низкую «квалификацию». Нудное стояние на кухне побудило моего напарника на прогрессивную идею. Проведя хронометраж приготовления щей, Костя составил график, по которому надо было в точно зафиксированные минуты бросить в кастрюлю картошку, капусту, лук и забрать готовое варево. Не слишком вкусно, зато без лишних хлопот. Чуть позже, на пятом курсе, мы объединились с соседями и готовили по очереди сразу на восемь человек. После условного стука в стену, получив ответ на вопрос: «С ложками или вилками?», двигались гурьбой за общий стол. Не слишком сытая студенческая жизнь породила во мне привычку на всю жизнь – не жеманиться, когда тебя приглашают к столу.
Жизнь в общежитии течёт своим чередом, каждый занят своим делом, но основная прелесть совместного проживания и состоит в том, то за несколько минут можно без проблем, приглашений и переодеваний навестить по делу или без оного кучу своих знакомых. Где-то спросить интересующее по учёбе, где-то поржать или поприкалываться. Факультет у нас был серьёзный, и за порядком и порядочностью в общежитии строже всего следили сами студенты, и они же жёстко, а то и жестоко наказывали нарушителей спокойствия. Всем надо было учить и учиться. В самое разное время суток. Поэтому в коридорах всегда стояла тишина.
Несмотря на строгие правила и порядок, общежитие было средоточием веселья и откровенной хохмы. Пошутить, подколоть и посмеяться любили всегда и искали любой повод, чтобы расслабиться. На ум приходит коллективная, строго отработанная на практике и виртуозно исполняемая студентами сразу двух общежитий единая забава.
…Открыты окна стоящих торцом друг к другу «общаг» – нашей и механиков. На улице – жара. Из некоторых окон доносится негромкая музыка – Валерий Ободзинский «рвёт душу»: «… В моём столе лежит давно, под стопкой книг письмо одно…» Студенты корпят над дипломными работами и лекциями. Сессия! Всё крайне строго и серьёзно! Попробуй, пикни и потревожь тишину! И тут её нарушает голос с улицы. Старческий, с речевыми изъянами: «Бутильки е?» Жильцы всех пяти этажей смежных зданий напрягаются. Начинается спектакль. После повторения вопроса из окна первого этажа высовывается голова, как бы спросонья соглашаясь: «Е!» Остальная публика торопливо наполняет всю имеющуюся в комнатах тару водой. Порожняя бутылка летит на газон. Ближе к середине здания. Дедок, по всей видимости, из соседнего посёлка, регулярно занимающийся этим незатейливым промыслом, с опаской смотрит на окна и не двигается с места. Надо подзадорить! Из соседних окон одна за другой летит пустая тара. Приманка ложится строго в небольшое пространство, рядом с первой бутылкой. Там уже и за 12 копеек и за 15 – молочные. Дед начинает медленно двигаться к стеклотаре, не отрывая взгляда от окон. Всех сразу. Наверное, в мозгу претендента на лёгкий заработок включился калькулятор, это магнитом тянет его вперёд. Но мысли о вероятной расплате не дают возможности шагать свободно. Летят ещё несколько бутылок. В окнах никого не видать. Это расслабляет. Заработок тянет уже на рубли. Осторожность изменяет старику. Он не по возрасту шустро бросается вперёд, опустив голову, и начинает торопливо сгребать тару к себе в авоську. Но студенты много моложе и шустрее! Изо всех окон пяти этажей обоих общаг высовываются довольные физиономии, и на старика обрушиваются потоки воды из вёдер, кувшинов, стаканов, банок. Общее многоголосое довольное ржание покрывает мат мокрого с ног до головы деда. Без акцента и дефекта! Взрыв эмоций выплеснул наружу лишний адреналин, можно опять заниматься такой нудной, но неизбежной работой. До следующего вопроса: «Бутильки е?»
…Выпивкой как- то не увлекались. По жизни мне вообще чаще попадались люди, близкие по духу и интересам. А вино и водка никогда не были у меня в приоритете. Хотя и не без этого. В общежитии – сухой закон, обойти который можно запросто. Просто не надо нарываться. На пятом курсе взяли за правило: немного «остограммиться» после экзамена. «Свалив» очередной предмет, брали две бутылки портвейна на четверых, жарили огромную сковороду картошки и, не торопясь, по чуть-чуть, за закрытой дверью, часа на два задушевной беседы и выходу эмоций. Получалось три в одном – наелись, расслабились и «освободили» головы для завтрашней подготовки к очередному экзамену. К концу учёбы «задушевные» беседы далеко за полночь вообще стали ежедневными. И это объяснимо – не за горами защита диплома и «свободное плавание», которого мы долго ждали и всё-таки немного побаивались, не зная, какие перспективы откроет перед нами жизнь.
…А пока все мы на своём «островке». Здесь каждый виден насквозь. Здесь коллектив. Здесь делят поровну гостинцы из дома, дежурства по комнате и кухне. Бескорыстно в любое время дадут кусок хлеба и консультацию по учёбе. Совместное проживание становится началом дружбы на всю жизнь. Люди сживаются. Хотя ежегодно кто-то уходит, кто-то приходит. Это безболезненный процесс, потому что естественный – надо по жизни двигаться вперёд. Общежитие помнят всю жизнь, но сюда не возвращаются – здесь уже нет твоего, оно ушло с тобой. Это – как бывший когда-то твоим родной отчий дом, где нет уже твоих родных. А, значит, нет души, нет сердца, нет жизни… Она в прошлом — в фотографиях, в воспоминаниях, в снах…