— Юрий Михайлович, начнём нашу беседу с актуальной темы, ставшей всемирной проблемой — ковид. Вы недавно перенесли это заболевание, слава Богу, оправились. Расскажите о своём тогдашнем самоощущении. Ведь когда вы болели, ещё не было ясно, что это за недуг, чем он особенно опасен. Не было ни вакцины, ни методик лечения. И больных воспринимали чуть ли не как прокажённых или обречённых. Морально или физически Вам было труднее?
— Нет, конечно, прокажённым я себя не чувствовал. А заболели мы целым коллективом. Как и много лет подряд, в августе мы большой компанией отправились в круиз. Маршрут был очень интересный: Волга, Кама, река Белая — до Уфы. И из 11 человек нашей компании 9 заболели, в том числе моя жена Наталья, еще двое, судя по всему, тоже переболели, но легко, перенесли на ногах. А двое, я и Лариса Ерёменко, жена писателя Володи Ерёменко, в прошлом главного редактора «Литературной России», попали в больницу. У меня очень высокая температура держалась 10 дней, но я оставался дома. Однако, в конце концов, согласился лечь в больницу. Меня по «скорой» отвезли в «Вороново». Там, как и в Коммунарке, буквально в чистом поле построен модульный госпиталь, рассчитанный на несколько сотен коек. Всё оборудовано по последнему слову. Профессиональный медперсонал, отработанная методика, всё чётко… Я пролежал 10 дней, и меня достаточно быстро поставили на ноги. Конечно, болезнь сильно изматывает организм, первые 2-3 недели была слабость, одышка, поскольку поражаются лёгкие да и другие органы. Главное же в том, что начинается достаточно серьёзная пневмония. И, конечно, лучше с этой болезнью не встречаться. Я и сейчас до конца еще не оправился. Но, судя по всему, встретиться с этим недугом придётся многим, если не всем. Мой товарищеский совет в связи с этим: если есть возможность лечь в больницу — ложитесь. Потому что в больнице ты сразу попадаешь «в протокол лечения» под наблюдением врача. Со мной в палате лежали ещё двое: один мужчина постарше меня, второй моложе. Они поступили, когда у них только-только поднялась высокая температура, бил сильный озноб. И их буквально за два дня привели в нормальное состояние. Я лежал и думал: «Чего я-то 10 дней мучился с температурой?».
Я бы не сказал, что после ковида как-то смотришь по-другому на мир. Хотя, конечно, понимаешь, что человек легко устраним из активной жизни, иногда необратимо устраним… Лежишь, думаешь: «Вот это надо сделать, вот это надо сделать…», «ЕБЖ», как писал Толстой: если буду жив… Надеюсь, власть после этого испытания поняла, что на медицине экономить нельзя. И некая социальная собранность, думаю, у людей появилась. По себе знаю. Теперь, едва вошёл в дом, первым делом – руки мыть, как учили по телевизору. Так что нет худа без добра.
— Для писателя любое пережитое событие, полученный опыт, особенно события экстремальное — это взнос в творческую копилку. Вы уже осмыслили пережитое?
— Когда лежишь в больнице, и у тебя много свободного времени, конечно, что-то обдумываешь, строишь творческие, жизненные, организационные планы. Но сказать, что я стал каким-то другим… Человечество пережило чуму, которая выкосила 80% населения Европы, чудовищную испанку, и это переживём.
Я взял с собой в больницу работы православного философа, мыслителя Виктора Тростникова, к сожалению, несколько лет назад ушедшего из жизни. В своих книгах он говорит с людьми, которые хотят приобщиться к вере, но воспитаны на советском атеизме и позитивизме. У нас, воспитанных в атеистической среде, свой взгляд на вещи, свое мироощущение, иное, чем у тех, кто вырос в религиозных семьях, с детства приобщаясь к вере. И Тростников очень убедительно говорит именно с такими людьми. Замечательный православный просветитель. Всем советую!
Также я взял с собой «Факультет ненужных вещей» Юрия Домбровского. У меня осталось ощущение, что в конце 80-х я не всё понял в этом романе. В больнице я даже не перечитал, а прочитал вещь заново. И мне стало ясно, почему эту выдающуюся книгу после перестроечного восторга стали замалчивать. Дело в том, что Домбровский – это в известной степени анти-Солженицын. Он показывает, что террор – это не плод паранойи Сталина, Берии, Ежова, а результат состояния и настроя всего общества сверху до низу. И этот взгляд резко расходится с дежурным либеральным мифом о сталинской эпохе. А начинается все с уверенности, что за лучшее борются, уничтожая худшее. Именно – уничтожая, а не преодолевая.
— В недавнем интервью Вы говорили о том, что режиссёры мало читают. А писатели? Вот рассказали, что читали, будучи в больнице, а помимо? И что читаете?
— Я читаю гораздо меньше, чем в молодости и зрелости. Замечали, наверное, как переполняется мусорное ведро, и туда все труднее втромбовать что-то новое. Похожее состояние. Но читаю и перечитываю – привычка. И читаю сразу несколько книг. Так, у меня на столе и прикроватной тумбочке лежат рассказы Лескова, Бунина, стихи лучшего поэта моего поколения Николая Дмитриева и Евгения Винокурова, к сожалению, полузабытого ныне поэта. А ведь он был очень интересный поэтический мыслитель, хотя не уровня Юрия Кузнецова ему не хватало парадоксальности мышления. Читаю монографию по истории архитектурного модерна. А вот современную прозу читать не могу. Тошно. Мне говорят: «Читай наискосок…» А я не могу наискосок. Если на первой странице в одном предложении встречаю четыре «которых», я бросаю чтение. Физически не могу, как, музыкант не стерпит, если певец фальшивит. Музыкант вам никогда не скажет: «Подумаешь, «трех петухов дал», возможно, дальше будет лучше…» Не будет. И в литературе точно так же.
— У меня сейчас даже в выборе чтения идёт мнение от обратного: если какой-то книге присудили литературную либеральную премию, то значит, читать книгу не надо. Потому что это обязательно клевета как на прошлое, так и на настоящее. Это обязательно очень плохой русский язык. Причём недавно «Книгой года» было названо произведение, которое сначала получило совершенно разгромные рецензии. Даже приведённые цитаты из книги свидетельствуют о том, что автор не владеет русским языком. Как Вы считаете, в таких вот награждениях чем жюри руководствуется? Это равнодушие к языку, литературе, кумовство или умышленная дезориентация читателя, мол, это и есть хорошее. Сбивают прицел.
— Думаю, впрочем, что это болезнь не только либеральных, но и многих патриотических премий, где тоже к художественной стороне текста относятся без особой щепетильности. Сегодня премия стала своего рода дипломом, который свидетельствует о том, что ты принят в закрытое литературное сообщество. Закрытое как раз по идеологическому, а не эстетическому принципу. Возьмите ту же Людмилу Улицкую. Ну, какой она постмодернист? Она – унылый, кондовый реалист. Но по идеологии она, конечно, либералка, причем, оголтелая. Именно за это, думаю, она скоро получит Нобелевку, так как в России накануне «транзита власти» появилась необходимость в собственной Светлане Алексиевич как неприкасаемой «мамки» оппозиции. С другой стороны, возьмите нашего с Вами старшего товарища Александра Андреевича Проханова. Его проза насыщена постмодернистскими приемами и смыслами, но в «Большой книге» с распростёртыми объятиями его никто не ждет, потому что по взглядам он — патриот, государственник, человек с имперским сознанием. А это табу для наших либералов, которые настойчиво и целенаправленно формируют горластый литературный пул для будущих схваток за власть. И пока побеждают нас. По просьбе редакции газеты «Культура» для номера, что был посвящён современной литературной ситуации, я написал статью. Основная мысль — графоманизация современной российской словесности, когда даже не идёт речь о…
— Качестве текста…
— Да. Поразительно. Профессионализм вообще уходит из нашей жизни, в том числе из литературы. Помню, как на репетиция моей пьесы в убиенном ныне МХАТе им. Горького Татьяна Васильевна Доронина с горечью обратила внимание на то, что молодых актеров, недавних выпускников училищ, не слышно из середины зала. Громче! Не могут… Такая вот теперь сценическая речь. Очень похоже на ситуацию в литературе…
— И их приняли, они закончили, получили диплом…
— Прежде такое «мастерство» считалось профнепригодностью. Автору говорили: «Вы слово не чувствуете, не воспринимаете оттенков. Что Вам в прозе делать? Поищите себя в другом деле…»
— Вы остроумно как-то сравнили, что если жонглёр будет ронять предметы, которыми он жонглирует, а выйдет критик и начнёт объяснять публике, что это новый стиль жонглирования, это будет не очень убедительно.
— Ну да… Я написал статью, где для примера привёл дурацкие цитаты, взятые с первых страниц двух романов, которые получили один — «Большую книгу», другой роман стал «Книгой года». Называть имена авторов не стал, из сочувствия к ним, подумав, что они сами себя узнают, а для читателей это просто примеры того, какие в лауреатской литературе встречаются ляпы, не допустимые даже для школьника. Но один из процитированных авторов себя узнал и в своём Телеграмм-канале возмутился… Уж, молчал бы.
— Как говорила Ахматова: «Если на улице громко крикнули: «Дурак!», необязательно оглядываться». Тут вот оглянулись… Вы – писатель и драматург. Спектакли по Вашим пьесам идут по всей стране, вы бываете на всех премьерах. Каково положение современного театра?
— В принципе, средств театрам на общефедеральном уровне стали выделять больше. Но как и везде: у одних густо, у других пусто…
— На федеральном только или и на региональном?
— Столичным театрам всегда больше перепадает. В регионе важно, как к театру, к театральному искусству относится губернатор. Иногда приезжаешь в какой-то город и смотришь: театр «с иголочки». «Какой у вас хорошо!» Мне с гордостью в ответ: «У нас губернатор любит театральное искусство. На все премьеры ходит, бизнес к нам подтягивает…» В другом городе: театр никакой, из кресел пружины торчат… Недоумеваешь: «Как же так?» «Да у нас губернатор второй срок досиживает, но ни разу в Областном Драматическом в театре не был». Это что касается материальной стороны. Конечно, сейчас в связи с COVID, театры сильно «просели». Слышно о компенсации со стороны государства бизнесу, банкам, алмазной отрасли… А вот про театры как-то помалкивают. Может, я просто невнимательно слушаю, или нынешний министр культуры редко с нами разговаривает? Не пойму…
Что же касается театрального репертуара, здесь ничего не изменилось, и это серьёзная проблема: у нас фактически нет современной российской качественной драмы. В репертуарах ее присутствие ничтожно. Такого в истории нашего театра никогда не было. Никогда! А «новая драма», которую поддерживает Министерство культуры, не держится в репертуаре: играют в залах полсезона, пока все друзья-приятели не пересмотрят, и снимают: зритель-то не идёт. Именно это происходит в МХАТе им. Горького после изгнания оттуда Т. В. Дорониной.
— Но ведь Вы организовали конкурс молодых драматургов «Автора – на сцену!» именно для того, чтобы выявлять новых авторов. То есть вы этим целенаправленно как раз и занимаетесь. И Вы подключили к этому хлопотному делу Вашу дочь Алину, и её называют люди, которые участвуют в проекте, своим «ангелом-хранителем» и «рабочей пчёлкой».
— Мы, Национальная ассоциация драматургов (НАД) и ООО «Театральный агент» организовали этот конкурс, чтобы дать возможность нормальным авторам заявить о себе, помочь их пьесам попасть на сцену. Профессиональные авторы есть. Они хорошие и очень разные. Но преодолеть монополию «Золотой маски», поддерживаемую Минкультом, очень трудно. Как организован конкурс? Авторы присылают пьесы (в третьем сезоне их больше четырехсот), жюри отбирает 10 лучших. И каждому победителю «Театральный агент», а не государство, прошу отметить, даёт финансовый документ на полмиллиона рублей – на постановку. Для Москвы, конечно, полмиллиона – небольшие деньги, а для Подмосковья, для российских городов – очень приличные. Сейчас третий сезон конкурса, несколько спектаклей наших победителей поставлены на сценах страны. Театрам это удобно: риск при постановке молодого или не раскрученного автора сведен к минимуму.
— Удалось Вам новые имена открыть?
— Да. Кому интересны подробности, могут заглянуть на сайт конкурса «Автора – на сцену!» Наш опыт уникален. А ведь Национальная ассоциация драматургов (НАД) существует всего три года. Три года назад в стране не было ни одного общефедерального объединения драматургов. Прежний министр культуры В. Мединский с большим интересом воспринял мою идею создать такую структуру и выделил под «союз драматургов» помещение в доме писателей на Комсомольском проспекте. На плечи Алины, моей дочери, легла вся организационная работа. Почему на неё? А потому что взять кого-то на зарплату мы возможности не имели. И вдруг из Общества охраны памятников, которому принадлежит этот дом, приходит распоряжение: «Очистить помещение. Указание нового министра». Говорю: «Как так? Нам же выделило Министерство культуры. Мы партнёры, у нас общие мероприятия. В конце концов, я три года был председателем Общественного совета Минкульта!» «Ничего не знаем! Нам сказали, мы теперь должны извлекать коммерческую выгоду из этих памятников культуры. Мединский никаких документов на ваш счёт, распоряжений, не оставил, а новый министр Любимова… Ну, сами понимаете…» Нет, не понимаю, хотя догадываюсь… Вы можете представить, чтобы, скажем, так поступили с каким-то подразделением «Золотой маски» или «Новой драмы»?
— Я не могу представить, но и те люди, которые могут дать эти распоряжения, не могут себе представить, что они такую смелость себе позволят.
— А что нам теперь делать, общефедеральной организации драматургов, в орбите которой, так или иначе, около 1000 авторов со всей страны, русского зарубежья? Как мы это должны воспринимать? Конечно, как откровенное пренебрежение нашим традиционным направлением. Добавил бы слово «русским», но это и так понятно.
— Юрий Михайлович, несправедливость пронизала все сферы общества. Вы только что рассказали о вопиющей несправедливости, о двойных стандартах. Это раздражает. А на чём может быть основано общественное согласие, которое сейчас, когда страну буквально обложили со всех сторон, особенно необходимо, поскольку удар от внешнего врага можно держать, только, сплотившись. Вообще, можно ли общественного согласия сейчас достигнуть?
— Несправедливости много, даже в мелочах. Но есть факты знаковой несправедливости. Чудовищно поступили с Татьяной Дорониной. Она ведь не только великая русская актриса, она — крупнейший театральный деятель, и опять-таки, театральный деятель традиционного русского направления. А её фактически выставили из МХАТ им. Горького, который она возглавляла 30 лет, сберегла, сохранила. Это был островок русского психологического, реалистического театра в стране. Погубили.
— Наверное, поэтому и изгнали. Предлагала же одна умная голова в Госдуме запретить слово «русский» и заменить его словом «российский». Российский язык! При том, что у нас более 200 наций и народностей со своими языками.
— Да, это был настоящий русский театр. Теперь он к русской культуре имеет к нам такое же отношение как «русская мафия» в Америке. Это все было продумано заранее: назначая Боякова, который создавал «Золотую маску» и руководил матершинным подвальным театром «Практика», на такой результат и рассчитывали. Когда я, будучи председателем Общественного совета, отговаривал руководство Минкультуры от этой авантюры, мне объяснили: «Команда молодых православных патриотов поможет Дорониной!» Как? Чем? Ее просто по-хамски выжили её из театра, даже ее вещи из «гримерки» выбросили, хотя формально она остаётся президентом театра и председателем Художественного совета. Года полтора назад я спросил у Боякова: «Когда же соберется художественный совет?» Он замахал руками… В, общем был театр и нет. А если завтра школьник захочет посмотреть нормативного Островского, нормативного Гоголя, нормативного Чехова, куда ему идти? Мне кажется, после того, что сотворили с Дорониной и МХАТом, особенно после того, как ее разговор с президентом во время вручения награды, закончился ничем, несколько миллионов человек в стране стали относиться к власти гораздо хуже. Может, так и было задумано? Хорош и заместитель Боякова по литературной части Захар Прилепин, он же по совместительству лидер партии «За правду!» (Ха-ха!) Удивительно, но этот «нано-технолог человеческих душ» не понимает, что участие в «свержении» Дорониной – это пожизненное клеймо на репутации, как «лилия» на плече Миледи. А скорее всего, и послежизненное клеймо…
— Юрий Михайлович, на встречах с читателями таким писателям как Александр Андреевич Проханов, Вы, Вера Галактионова, Лидия Сычёва, то есть писателям с ясной очень гражданской позицией, задают вопросы, к сожалению, может быть, не столько о творчестве, сколько о политической ситуации, об отношении к тем или иным событиям и решениям властей. Как Вы считаете, почему? Потому что писателю верят, а политикам не верят? И, уж, политикам, во всяком случае, вопросы о литературе не задают. Или просто люди нуждаются в слове утешения, которое могут дать писатель.
— У нас так сложилось. Во-первых, писатель в нашей культурной традиции всегда воспринимался как общественный мыслитель, а то и пророк. В России аполитичный писатель – это как генерал на пуантах. Во-вторых. Задают подобные вопросы тем, от кого ждут честности и откровенности. Донцовой или Марининой не задают. Постмодернистскому приспособленцу, дрожащему над местом в «длинном списке» тоже не задают. Если тебе такие вопросы задают, значит, считают тебя настоящим писателем в нашем русском понимании этой профессии. В-третьих, люди спрашивают, так как часто действительно не понимают, что происходит в нашем Отечестве, куда мы идём, как всё будет? Почему власть, даже заранее предупрежденная, всегда опаздывает? Я до выхода в свет моей книги «Желание быть русским» довольно часто участвовал в толковищах Владимира Соловьева и прекрасно помню, как Семён Багдасаров года три назад в студии один в один предсказывал то, что сегодня творится в Нагорном Карабахе. Значит, наша военная аналитика власть предупреждала. Так в чем дело? То же самое в других сферах. В культуре, например. Помните, у Маяковского про «вихрь от мысли до курка»? Вихря, возможно, и не надо. Но улиткой государственная мысль и воля ползать не должны…
— Наш с Вами хороший знакомый, даже можно сказать, друг Джульетто Кьеза, итальянский публицист, который, к сожалению, недавно ушёл из жизни, ещё несколько лет назад говорил на страницах возглавляемой Вами тогда «Литературной газеты» и нашей газеты «Завтра» о том, как будут развиваться события. И говорил о том, что властелинам мира не нужны уступки России, им нужна вся Россия. Что они будут всё время щипать, ослаблять Россию, что будут провокации против России, что будут брать её в кольцо. Советовал, что нужно делать. То, о чём он говорил, сейчас и происходит. И можно было бы воспользоваться его анализом и как-то подготовиться. Этого не было сделано. А что касается Вашей книги, её уже заметило общество. Вы, помимо того, что– драматург, писатель, ещё и публицист, не боитесь острые темы затрагивать. Книга «Желание быть русским» удостоена премии. И, видимо, она всё-таки услышана не только обществом, но и властью, если Вас не пускают на передачи, которые как раз призваны улучшить положение народа. Книга «Желание быть русским» Вашу жизнь как-то изменила?
— Я бы не сказал, что меня «совсем не пускают», но отношение изменилось, стало осторожнее. После выхода в 2018-м году первого издания «Желания быть русским» меня попросили на выход из президентского Совета по культуре. Видимо, обеспокоились: вдруг я подниму русскую темы на Совете? Варламов-то с Водолазкиным точно не поднимут. Но я знал, на что иду. Зато книга выдержала несколько изданий. Недавно вышла новая редакция — плод моего карантинного уединения. Когда я стал готовить том публицистики для 9-го тома моего собрания сочинений, которое выходит в АСТ, решил пройтись по тексту «Желания быть русским». В итоге добавилось 10 новых глав. Появился кусок, связанный с поправками в Конституцию и скандалом, который разразился по поводу того, надо ли упоминать русских в Основном Законе.
Отношение к русскому вопросу отражает нечеткость самой концепции национальной политики в нашей стране. Что-то подобное уже было в нашей истории, и обошлось очень дорого. В СССР не был прописан механизм выхода из Союза республик. Если бы было четко сказано: республика выходит из Советского Союза в тех же границах, в которых она вошла в него, то судьба СССР сложилась бы абсолютно по-другому. Уверен. Многие республики крепко бы задумались, остаться или выйти, но с уполовиненной территорией. Украина, например. И не было бы ни крымской, ни донбасской, ни приднестровской, ни карабахской проблем… А кто мешал прописать? Никто…
А сейчас? Вот не стало в паспорте графы «национальность», мол, для государства этническая принадлежность гражданина не важна, ее как бы нет. Это внутрисемейные заморочки каждого отдельного индивидуума. «Мама, а мы кто?» «Мы – русские, сынок…» «А почему?» «Бабушка так сказала…» Тогда откуда у нас национальные автономии? Тоже бабушка сказала? Вы понимаете, каким кошмаром эта невнятица может обернуться в пору очередного кризиса нашей государственности! А он неизбежен по определению. Как можно в стране, где на своих родовых землях живет более сотни народов со своими наречиями и обычаями, счесть национальность фактором, недостойным упоминания в паспорте? Бред…
— Творческие люди порой говорят, что они вне политики, и в общественной жизни не участвуют. Но очень активным в общественной жизни страны был, к сожалению, ушедший из жизни Николай Николаевич Губенко. Газета «Завтра» первая выступила с инициативой, чтобы театр «Содружество актёров Таганки», который он образовал и был его руководителем, назвали его именем. На прощании с Губенко эту мысль высказал и депутат Мосгордумы Евгений Герасимов. Как Вы к относитесь к этой инициативе?
— Это было бы справедливо, но, боюсь, что «Содружество актеров Таганки» постараются ликвидировать, а имя Николая Губенко задвинуть, как задвинули Свиридова. Не любит наша власть созидателей от культуры. Почему? Не понимаю… Если человек болел за Россию, то, в лучшем случае, более-менее приличное место на кладбище выделят. А назвать его именем театр или улицу… Никогда.
— Не обойдём тему недавнего вручения Нобелевской премии по литературе. До того, как был объявлен лауреат, знали ли вы эту поэтессу Луизу Глюк? Я думала, обязательно вручат афро-американке или лесбиянке, или трансгендеру. Каковы сейчас критерии вручения Нобелевской премии? Причём сказано, что «поэтесса получила премию за её безошибочный поэтический голос, который своей строгой красотой делает индивидуальное существование универсальным…» Это можно сказать про любого поэта.
— Бессмысленный набор слов, как и большинство определений Нобелевского комитета в области литературы. Напоминает текст плохого рецензента, когда вроде складно сказано, а начинаешь вдумываться, — ничего на самом деле не сказано. Когда я был редактором ЛГ, то возвращал подобные тексты авторам с вопросом: «Сам-то понял, что хотел сказать?» Поэтессу Глюк я не знаю. Возможно, она очень хорошая поэтесса, но понять это можно только, зная оригинал. Я не знаю. Помните, Межиров сказал про поэзию, что она «вовеки непереводима, родному языку верна». Выбор меня не смущает, давеча вообще дали Светлане Алексиевич за скверную русофобскую публицистику. Конечно, Луиза Глюк не афро-американка и, похоже, не лесбиянка, но все биографические справки о ней начинаются с того, что она из семьи евреев, эмигрировавших в Штаты из Венгрии. А это, согласитесь, тоже немало!
— Юрий Михайлович, банально-традиционный вопрос: творческие планы?
— Планов – громадьё. Пишу книгу прозы о советском детстве.
Мне хочется подробно воссоздать то время. Жутко надоели злобные фэнтэзи о советских временах, вроде ивановского «Пищеблока». Стыдобища! Я заметил закономерность: тот, кто не любит советскую власть, он и Россию не любит. Советская власть – часть российской истории. И без этой части теперь Россия непредставима. Даже мудрые эмигранты первой волны это понимали. Что ещё? Начал новую пьесу. А также набросал первые главы повести, где главные события происходят на телевидении: у меня же большой опыт работы на ТВ. Вот уж простор моему «гротескному реализму»… Но не факт, что все получится. Как говаривали серапионовы братья: «Писать, брат, трудно…»
— Кто-то сказал: «Нет никаких антисоветчиков, есть русофобы».
— Так и есть. Для большинства людей советская эпоха при всех её проблемах и недостатках — это высочайший взлёт нашей государственности во всех смыслах. И Победа в войне, и культурная революция, и образование, и космос. Кто-то из писателей-почвенников сказал, что если бы при советской власти не было бы создано атомное оружие, нас уже не было бы. Только благодаря этому российская государственность уцелела в 1990-е и сейчас имеет возможность мирить Азербайджан и Армению.
— Юрий Михайлович, спасибо за беседу. Будем ждать Ваших новых работ и выступлений по телевидению.
Беседовала: Екатерина Глушик
Газета «Завтра», №46, 2020 г.