Повесть Якова Рыкачёва «Великое посольство» рассказывает о малоизвестной странице российской истории – о посольстве царя Фёдора Иоанновича к персидскому шаху Аббасу. Судьба дипломатической миссии сложилась трагически: из трёх сотен человек в Персию добрались только пятеро, а на родину вернулся из них только один. Широкому читателю произведение почти неизвестно. Повесть была опубликована в 1960 году и больше не переиздавалась. Астраханцам она должна быть особенно интересна: ведь путь посольства пролегал через наш город и Каспийское море. Вот какой представилась героям повести Астрахань летом 1595 года.
ЯКОВ РЫКАЧЁВ
ВЕЛИКОЕ ПОСОЛЬСТВО
Отрывок из повести
Астрахань возникла издали, с высокого холма, в ясный, блистающий полдень. Утомлённым путникам, жаждущим отдыха, белостенный её кремль с башнями и храмами, осенённый широким светом полуденного солнца, казался парящим в неизречённой, сказочной выси, в голубых покоях небес. Все посольские люди, сколько их было, невольно притянулись взглядом к этому воздушному граду. Даже гребцы, заворожённые чудным видением, на миг поотпустили вёсла.
– Дивное дело, – раздумчиво сказал толмач Афанасий Свиридов, седобородый, полный, видный из себя приказной; он с юных лет был научен татарскому и персидскому языкам и в давнее время ходил с госудревыми послами в Астраханское царство. – Дивное дело: стоял тут от века ханский град басурманский, а ныне – за сорок-то лет, невелик срок, – экая взошла красота русская!
– Дивиться нечему, – наставительно и строго заметил Ондрей Дубровский, подъячий. – Москва не крепостью единой крепка, но и перстом преобразующим.
Суда бежали быстро, и с часу на час, от версты к версте парящий в высоте астраханский кремль неприметно для глаз сводило на землю. И вот уже встал он, всмё в той же своей русской властительной красе и силе, посреди широкого разлива деревянных слобод и посадов.
Плавно избочившись, посольские суда стукнулись бортами о длинное береговое пристанище. Пошатываясь от долгого странствия по водной зыби, люди ступили наконец на твёрдую и давно чаемую астраханскую землю. Князя-боярина, ослабевшего от хвори и тягот сорокадневного пути, вели под руки двое посольских дворян, а со спины поддерживал старый челядинец, и сам-то с трудом переставляший ноги.
Город встретил великое посольство пушечной пальбой и громо литавр. По берегу, в ровном строю, стояла сотня стрельцов, выряженных в новые синие кафтаны, при начищенных до слепящего блеска бердышах. Воевод Василий Бутурлин, рослый. Розовощёкий, голубоглазый красавец, в самой поре мужества, с лицом приятным и разумным, с холёной, словно бы шёлковой бородой, в кафтане из голубого атласа, наброшенном на плечи и скреплённом золотыми застёжками, вышел навстречу государевым послам и сказал положенное приветствие. Князь-боярин, повисая на руках дворян, в ответ чуть слышно пошевелил бескровными губами. Склонившись к старику, воевода с любезной улыбкой выслушал сие неслышимое слово и бережно обнял царского посланца. И всё великое посольство, предшествуемое литаврщиками и сотней стрельцов, двинулось среди толп народных к кремлёвскому холму.
Первый день и последующую ночь посольские люди предавались отдыху, а наутро, помывшись в бане и приведя в порядок своё платье, разбрелись по городу. А и было на что поглазеть московскому люду в славном на весь свет городе Астрахани! Что ни площадь – то базар, крикливый, разноязычный. На все голоса зазывают в свои ряды ногайские татары, бритые наголо, с длинными учасми, опущенными книзу; толстые армянские купчины в цветных шелках; худые, словно обожжённые евреи; широкоскулые, узкоглазые, тёмно-румяные калмыки в ярких тюбетейках; важные персияне, восседающие перед своими лавками на высоких подушках, шитых золотом и серебром; высокие, орлиноносые, гордые индусы в белых чалмах, из-за тридевяти земель привезшие для русских жёнок многоцветные каменья, ожерелья, серьги, пертни и прозрачные ткани, лёгкие, как воздух: держи, улетит!
А среди шумного, разноязычного базара, среди рядов да лавок, спокойно и властно шагает воеводский приказной с двумя стрельцами и обирает с купцов государеву пошлину. Тут-то и начинается ещё горший крик. Иной купец строптивится, спорит, бьёт себя в грудь, клянётся свом богом, что-де пошлина ему в разоренье; что-де лучше идти ему по миру, и то больше прибытка станет; что-де режет его приказной без ножа. Сбегается к лавке народ поглазеть на шумливого купца, а приказному хоть бы что: плати и платигосудареву пошлину, на то закон! Купец ещё покричит малость, утрёт широким рукавом пот со лба, полезет за пазуху, вытянет большой кошель – и заплатит. На то закон! А и кричал-то купец для одного только прядку.
До позднего вечера бродили по базару посольские люди, дивясь на редкие товары, каких и на Москве не сыщешь: и на невиданные плоды – абрикосы, персики, золотой виноград с орешину; и на весь здешний обиход; и на персидских жёнок, тонких, как тростник, с лицами, укрытыми кисеёй, а из-под кисеи тёмные, лучистые звёзды-глаза…