Есть какая-то почти неотвратимая тяга к выпивке, которая сплачивает мужчин. У них доселе бытует давняя привычка «на троих». Вот летний вечер. На ресторан денег нет, да и неохота в нём сидеть, в скверике лучше. День был тяжёлый, стряхнуть напряжение хочется. Как говорится: подшипники смазать. Двое приятелей размышляют: бутылку на двоих взять — многовато, можем завестись, а на троих бы в самый раз. А так как рыбак рыбака видит издалека, то тут же находится и третий. Торопился куда-то, но встретились глазами, и всё понятно. Скинулись на бутылку, на сырок, отоварились, ушли в тихое место, в уголок сквера, разлили. Новый знакомый выпил, утёрся, вскочил:
— Ну что, парни, спасибо, я побежал.
— Куда? Как тебя?
— Дима.
— По-русски говори, какой Дима? Митя. Чего ж ты так сразу рванул? Поговорить же надо.
— Да я, да я, да к женщине я, в общем.
— К определённому часу?
— Нет, вообще договорились: вечером приеду.
— Ну, ещё же не вечер.
Именно из-за этого «поговорить» образуется содружество. Как это так: выпить и сразу разойтись и не поговорить? А о чём говорить? Конечно, о стране, о международном положении. «Довели страну» и «политика — полное дерьмо», — с этими тезисами все дружно согласны. Как иначе: бабы в генералах, а мужики — генералы воруют, бизнесмены воруют, телевидение врёт, война на дворе, гробы летят, а смотришь на Москву — сплошь карнавал. Один разврат и ржачка на экране.
— Сажать надо, сажать! Или на лесоповал!
— Или сразу в окопы!
Разгорячились, выговорились, облегчили душу, вроде полегче стало. Третий снова:
— Ну что, парни, побежал я. Или как?
— Ты что, только начали говорить.
Да, уже сблизились, уже единодумцы. Так что, конечно, будет «или как».
Повторяют. Хорошо пошло. Митя уже не дёргается.
— Между первой и второй перерывчик небольшой.
И закусона уже побольше и вообще, если разобраться, плохо разве посидеть вот так, вечерочком, с понимающими людьми, с единомышленниками. И хорош в это время московский закат. Ну машины, ну шум, асфальт, но есть и деревья. Находятся и новые темы для разговоров. Они же переживают за страну.
— Где, где ты видишь хоть одну вывеску на русском языке?
— А лица русские видишь? Много их? Сплошная Азия да Кавказ.
— А фуражки видел какие у офицеров? Прямо немецкие.
— И при чём тут позывные? Будто своего имени нет. Кто им клички даёт? Какой поп крестил? Клички всегда бывали. В детстве. Но зачем в армии в детство впадать?
— Ну это для конспирации.
— Да это-то пусть! А слышите как командуют? Не кричат: «огонь», а говорят: «выстрел». Зачем два слога? Нет энергии! Резкости нет.
— А ты служил?
— А как же. Три года оттянул. В Заполярке. В погранцах.
— А я в Германии. Ещё до того как Миша-Боря нас предали. Клоуны хреновы. Ещё и плясал перед ними. Стыдоба!
— На могилу ему пивные банки и бутылки бросали. Заработал. А как при вас тогда там в Германии немцы с вами общались?
— Ты что! Шёлковые!
— А я тянул в Молдове. Вина там попили! Не задаром, конечно, мы им плату, они под колючку баллоны катают. Но вот старшина у нас был макаронник, ворюга, издевался как мог, всю жизнь помню. Западэнец: «Скажи: паляныця»
— Да забей на него, как моя внучка говорит. О, она меня насмешила. Дали ей домашку, домашнее задание — стихи Пушкина учить. Не учит. Говорю: не стыдно? А если бы его ты встретила, Пушкина, какое бы ему его стихотворение прочитала? И — слышьте — отвечает: я бы с ним сфоткалась. Вот радости Александр Сергеичу.
— Сэмэсное время, клиповое мышление, государство два поколения отдало безвременью, шестерило перед западным образом жизни.
— Сильно ты умный.
— А у меня сын говорит: «Правильно ты меня шлёпал». А ведь было — без шоколадки в детсад не пойдёт.
— Ну что, парни? Какой вариант, а? Тогда уж, если не сразу по домам, то что?
— Знаете, у меня, честно говоря, карманные ресурсы выработаны. Есть, конечно, но на цветы надо. На шампанское. Хотя можно и без цветов.
— Нет, Митя. Деньги свои оставь. Они цветы любят. К нашему сердцу — путь через желудок, к ихнему через цветы. А цветы, не я придумал — остатки рая на земле. Твой вклад — рысью марш! Бери мою карту и беги. Чего получше возьми.
Митя побежал. Телефоны у приятелей зазвонили. Конечно, жёны. Беспокоятся. Один ответил: на работе тормознули, другой отвечать не стал.
— Скажу: телефон разрядился. А если отвечу, припутает. По голосу сразу поймёт. А так, мало ли что бывает. Сплошные пробки. Застрял, скажу.
— Лучше скажи: автобуса не было. Зачем лишнего врать. Придумал причину, и хватит.
Митя прибежал. Разлили ещё.
— Видели про укров вчера? У них уже бабы воюют.
— Так у них мужики ещё с той войны докатилось: бандеровцы…
— … и лесные братья. Всем мы поперёк горла.
— Нет, ну бабы-то зачем?
— Во всё суются. У меня кошка женского рода, то о штаны трётся, то ничего не жрёт.
— О, животины всё лучше нас понимают. И чувствуют. Я с балкона голубям, если хлеб останется и засохнет, размочу и брошу. Они клюют. А тут вдруг разодрались. Птицы — голуби мира, символ Святаго Духа, подумайте, разодрались. Это нам знак. Конец света!
— Да не зашкаливайся. Ещё поживём. Друзья, мы всё на молодёжь валим, а знаете государство Урарту? До новой эры? Письменность на глиняных табличках. Ставим их в параллель к берестяным новгородским грамотам. И что? И там и там, одно к одному, синхронно, написано: «Какая ужасная идёт нам на смену молодёжь».
— Она сейчас ещё ужаснее. Вообще отпад.
— Да, всё под откос.
— Не всё! Золота не хватает, да зажритесь им: на Луне платины, она дороже золота, запасов на три эпохи вперёд. Мегатонны!
— И ближе Луны есть. Аляска-то! Наша Аляска. И золото наше. Читали «Золотую лихорадку» Джека Лондона? Вот! Пора Аляску вернуть. Не валяй дурака, Америка.
— А под Ледовитым океаном сколько всего. Кладовая!
— Это бы до властей донести.
— Что донести?
— Что проблема экономическая разом решаемая. Президента обрадовать.
— Да ты и во сне до него не дойдёшь. Даже и не сфоткаешься.
— Нет, вот у меня другое: надо к голосу народа прислушаться.
— Кто бы спорил.
— Голос народа! А он в чём звучит? В сказках, именно в сказках. Жадные всегда терпят поражение. Бедные воспаряют. Америка жадна, ей скоро кирдык. Россия бедная…
— С чего ты взял?
— В том смысле, что её разворовывают. Вот прямо сейчас, в эти минуты.
— Пока мы выпиваем, да?
— Ты дослушай. Господь дал природные богатства, а их буржуи — жуки навозные, считают своими.
— И что в этом нового?
— Дай досказать. Россия в женском облике Василиса Премудрая, а в мужском Иванушка. Предсказано, что Иванушка женится на принцессе. А принцесса-то для России — вот она. Кто? Луна! Богатая невеста. Приданого у неё — таскать не перетаскать. Проблемы решены. Наделать корабли доставки и возить платину. Главное, когда Луна зарождается, её слева не увидеть. Этого ещё Пушкин боялся. Ехал со свидания не солоно хлебавши, «и месяц с левой стороны сопровождал его уныло»… Подожди, о чём это я?
— О Пушкине. Луны боялся.
— Сейчас у нас что? Новолуние, полнолуние?
— Сейчас у нас начало двенадцатого. Ночи, если вам угодно. Вы не возражаете?
— О-о. Так это что, пора сдаваться?
— Куда денешься. «Летай иль ползай, конец известен». Ребята, не знаю, как у вас, а у меня чётко: заявиться нарочно попоздней, тогда, ори она не ори, я сразу в горизонталку.
— Слушайте, а вы по скольку раз ночью в туалет встаёте? Я два-три.
— Я, если вечером без кофе и чаю, то дрыхну до семи.
— А я цикорий пью. Изжогу снимает. Милое дело. Да тут-то что, какая тебе проблема? Никого же нет. Отойди подальше, да и всё.
Встают. Пустую бутылку отправляют в урну к двум предыдущим. Честно признаЮт, что многовато приняли на грудь, но бодрятся. Пили на свежем воздухе, значит, не распьянеют. Решают это место в сквере запомнить: никто их тут, никакие менты не тревожили, они никому не мешали. Хорошо поговорили. Будут сюда приходить.
— Вообще, это только представить, сколько проблем! Все на нас бочки катят.
— Ничего, глаза боятся, бабы делают.
Крепко жмут Мите руку:
— Ого, ты, брат, силён!
По-разному их встречают жёны. Они, поговорившие от души, решившие все русские и все мировые проблемы, надеются, что жёны одобрят их усилия, но жёны — они же женщины — ничего же не понимают. Одна ругает. Самое выразительное из её краткого монолога, это слова: «Не нажрался ещё? — Но всё-таки говорит: — Иди, поешь, там, на плите». Другая подаёт шлёпанцы и укоряет: «А ведь ты обещал, ведь тебе же нельзя, у тебя давление».
— У всех давление. Люда, мы так хорошо поговорили. У нас был момент истины! Люда, до чего довели страну!
— Прости меня, вы и довели.
А третья женщина, та, что ждёт Митю, всё ещё ждёт.