
Один из рассказов Марины Паренской из серии «Прибаутки из маршрутки» напомнил такой случай из далёкого уже 1985-го года. Мы работали в художественной мастерской Горпищеторга на углу улицы Калинина, а на улице Свердлова находилось Управление горпищеторга, первый этаж которого занимал маленький магазинчик «Продукты». На дворе только начинается «перестройка» — рушится страна, судьбы людей, останавливаются производства, рвутся отлаженные взаимоотношения, впереди «карточная система» и в магазинах «шаром покати». А в магазинчике всё ещё коммунизм, «своим» можно купить продукты — маслице, колбаску, понемногу, но каждый день. Яйца продавали один раз в неделю «по спискам» — один лоток, тридцать штук в одни руки.
В мастерской нас работало пять человек, наша «начальница» Римма собрала деньги, спросила, кому что купить, и поехала в торг:
— Буду возвращаться, позвоню. До остановки донесу, сейчас рабочее время, народу в транспорте мало, сяду в троллейбус, доеду, а здесь Сашка встретит и поможет донести.
Мы продолжили работу, ожидая звонка. Прошёл час, прозвенел звонок, Саша стал переодеваться, чтобы встретить начальницу. Вдруг открывается дверь и вваливается Римма с жалким видом, опущенными плечами, с двумя сетками в руках, а за одной из них тянется жирная сопля через порог, по ступенькам, по полу до рабочего стола, мимо нас, превратившихся в соляные столбы.
— Это ваши яйца! — отрапортовала она, хотя сомнений в том, что это такое, у нас не возникло, мы хором проглотили слюну, а она, присев на стул и вытянув ноги, расхохоталась.
— Ну, поездочка! Сашка — дай кастрюлю, Танька — найди сито, Маринка — закрой рот, Витька — вымой пол и протри ступеньки, чтоб никто не ляпнулся! — командовала она, продолжая смеяться и махать мокрыми руками.
Всё пришло в движение: Таня выцедила остатки в большой целлофановый пакет, Марина нашла целых три яйца, заодно отмыли и оттёрли саму Римму, мы с Сашей вымыли пол, ступеньки, вышли на улицу, посыпали песком и смели золотую, блестящую полоску, тянувшуюся по тротуару до угла, через дорогу, за мост к остановке. Собрались вокруг стола и уткнулись взглядами в разрумянившуюся и успокоившуюся Римку.
— Зашла в орготдел, получила задание на завтра, спустилась в магазин, отстояла очередь, получила пять лотков, расписалась в получении, переложила в сетку, чтобы нести удобней, позвонила вам и пошла на остановку.
— Римм, тяжело было? — озаботилась Таня.
— Да, что уж там, пять упаковок, в них весу-то, — остудила крупная Марина, стоявшая рядом, скрестив руки на большой груди.
— Что теперь с этим делать? Разделить? — смотрели в мутный прозрачный пакет.
— Нет, Римм, я не возьму, — отказалась интеллигентная Таня.
— Мне не надо! Я брезгую, — открестилась Марина, — яичницу дома сделаешь!
— Из ста пятидесяти яиц?
— Да тут их осталось-то…
— Рассказывай уже! — остановил всех Сашка.
— На «восемнадцатый» не села, народу тьма, все же на Большие едут. Ага, за яйцами! Смотрят в окошки на мою сетку — завидуют. Следом пустой троллейбус, я вошла на заднюю площадку, там посвободней, чтобы не затоптали мои яйца, стою, берегу. Сиденья все заняты, впереди есть, но идти туда опасно.
Стояли только два алкаша, поддерживающие друг дружку и уже «готовые» до полудня:
— О-о-о, баба с яйцами! — разглядел один, тыча в меня пальцем.
— Бабы носят яйца руками, а мужики — штанами, — и оба заржали на весь троллейбус.
— Я вчерась своей говорю: «Чё вылупилась? Яишницу хоть бы сварганила!», а она мне: «Яишенку хочешь, морда пьяная, а сковородкой не хочешь?»
— Почём, мамзель?
— Два рубля!
— Ого, чёй-то дорогие какие. Фаберже что ль? — ухмыльнулся второй.
— Да, не — нормальные, крупные — «человечьи яйца»!
Улыбаясь, отвернулась, прокомпостировала билет и встретилась взглядом с красавчиком, сидевшим у окна:
— Давайте, я подержу ваши яички! — и этот туда же — грамотей, а с виду интеллигентный.
— Придержи свои, — чуть не вырвалось у меня. — Ой, мужики!
Отказалась выпускать из рук ценный груз, покосилась на сидящую рядом с ним даму. Жена? Нет, чтобы встать, девушке с сумками место уступить, а он уткнулся в окно и изредка строит глазки. А мне — ни очки, ни причёску поправить нечем! На второй остановке выходить, подошла поближе к поручню у выхода. Помпезная дама, сидевшая рядом с ним, встала, вильнув бёдрами, демонстративно пошла на выход в среднюю дверь, так как я с двумя сетками перегородила выход. Красавчик на прощание поглядел на меня ещё раз, я выпрямилась, заигрывающе улыбнулась, и… троллейбус резко затормозил на светофоре… Правое плечо и лицо упёрлись в трубу перед ним, очки съехали в сторону, а левая рука, плавно, как в замедленной съёмке, отъехала назад и описав окружность, не задев потолка, шлёпнула со всего размаха сетку в то место, где только что сидела дама. Шмяк! Жёлтые брызги во все стороны, на соседние сиденья и окна, площадку и мужика. Троллейбус плавно тронулся и подъехал к остановке. Потянула на себя хрустящее и тягучее месиво.
— Извините, моя остановка, — потоптавшись в луже, сказала я и вышла. Сопливый след, как мне показалось, потянулся дальше за отъезжающим троллейбусом с заляпанным окном, отчаянно машущим кулаком красавчиком и ржущими в заднем окне алкашами. Отвернулась, поставила сетку на скамейку, жёлтыми, липкими пальцами поправила очки, перешла дорогу и только тут меня прорвало на смех. Яичная дорожка тянулась за мной до мастерской. На углу ещё один ухажёр: «Дэвушка, я хачу вам памочь с иичками», — привёл меня в гомерический хохот, еле доползла до вас.
— Хватит уже, — умирали мы со смеху, держась за животы и валяясь по́ столу.
— Ребят, я вам деньги с зарплаты верну, — извинялась Римма. — Вечером Серёжке расскажу, пусть напишет в своей газетке, он любит такие истории.
Оставшиеся три яйца девчонки разделили поровну, а утром Римка троих своих мужиков кормила «самой дорогой яичницей».
Сочно, зримо написано, с добрым юмором.