Два дня подряд в Исаакиевском соборе и в Капелле поминали молитвенно священномученика Вениамина Петроградского. Знал ли об этом 6-миллионный город, бывший когда-то Имперской Столицей? Не думаю. По крайней мере, в новостях и в общей картинке летней жизни Петербурга 2023, эта дата не представлена никакими чувствами и движениями горожан. В новостях о жизни Петербурга этого нет. Беспечная праздность особенно заметна в Исаакиевском соборе, где под пронзительные песнопения, воздающие славу скорбям праведников, полуобнажённые люди в татухах, шортах и трусах (буквально) фотографируют в упор, как экспонаты, поющих священников, снимают друг друга в смешных позах и делают селфи на фоне Спасителя и огромных напольных икон апостолов Петра и Павла… Точно так же туристы снимают себя под пальмами, с дельфинами и мартышками…
«Благоговением» перед святынями это действо можно назвать условно. Как и условно «русскими» можно назвать мужиков и баб в трусах, явно случайно заглянувших в Божий Дом, чтобы зафиксировать на телефон качество мрамора, малахита и позолоты, ну, и себя, любимого, на фоне соборного благолепия. О ком служба и что за икону установили в центре храма, туристам явно невдомёк. Их не предупредили, не проинформировали, не научили, не ткнули носом, не дали по лбу, не воспитали… Ибо нет ведущего, конферансье и коучера, который объяснил бы некогда русским людям, что вообще происходило тысячу лет с их предками, которые приходили в храм в самый важный час жизни, и что происходит «в моменте», в День Памяти о священномученике Вениамине Петроградском в одном из самых величественных храмов России, превращённом в музей…
И на лицах туристов от всего происходящего такая гамма недоумения, тупости, испуга и отрешённости, что не остаётся ни досады, ни возмущения, а только досадная жалость… «Как малые дети, ей Богу»… А в это самое время где-то совсем недалеко идёт война, на которой гибнут уже не десятки, а сотни тысяч русских людей в расцвете сил. Вы скажете, «при чём тут это»? Я скажу. При том, что коровье равнодушие жвачного животного, единственная цель которого и смысл — стать мясом для хитрого человека с ножом, нам, людям очень даже свойственно. Хотя звучит такое сравнение, понимаю, дерзко и даже цинично. Но мы так же, как те бесчувственные к прошлому и настоящему коровы, своим равнодушием ко всему, что происходит с нашей страной и с нашими детьми, становимся — вольно или невольно — причиной войн и убийств. «Не мы такие — жизнь такая» — это философия беспечной коровы на лугу. Как и её пребывание здесь, на этом замечательном лугу, так и качество травы, от коровы абсолютно не зависит: «Я жую, а, значит, я живу». Мы похожи на коров, когда не прекращаем жевать, а равнодушно смотрим, как мимо проходит история, как корёжит детей индустрия развлечений и игрушек, как побеждает дружбу людей и народов бабло, как власть губит лучших людей эпохи, одним из которых был митрополит Вениамин (я сегодня о нём — день такой), как поднимаются ввысь и падают чужие души, как сбитые самолёты… В идеале с нас было бы достаточно для начала — помнить и чтить людей веры и высокого духа. На каждое поколение таких праведников приходится немного — запомнить и выделить несложно. Тем более, несложно чтить их в городе, в котором живёшь. Если тяжело прочитать и почитать апостола Петра, если равноапостольная Нина и святой благоверный Александр Невский где-то в облаках и недостижимых далях, то праведник Иоанн Кронштадтский, святая блаженная Ксения Петербуржская, первый из замученных большевиками Царскосельский батюшка Иоанн Кочуров и священномученик Вениамин Петроградский (в миру Василий Павлович Казанский) жили в нашем городе сравнительно недавно — на расстоянии трёх-четырёх поколений от нас… Чтить их не просто желательно, а необходимо. Потому, что «спасётся город, где найдётся пять праведников. А если 30 праведников в стране — то даже страна спасётся!» Это не нами сказано. И сказано не для забавы — «почитать сказку на ночь»… Это святитель Феофан Затворник сказал, чтобы предупредить нас об опасности быть уничтоженными. Понимаете, если забыть даже близких нам по месту и рождению мучеников, подобных Иоанну Кочурову, Вениамину Петроградскому, то понадобятся новые мученики, «посвежее». А для этого понадобится новая война или новый висельный режим. Великий пацифист и раздражитель всякой власти, неугомонный Лев Толстой очень любил приводить в пример «французишку» Жозефа Местра, который так «воспевал благодеяния войны»: «Когда человеческая душа вследствие изнеженности теряет свою упругость, становится неверующей и усваивает гнилостные пороки, которые следуют за излишками цивилизации, она может быть восстановлена только в крови». Толстой не без ехидства советовал почитать «французишку» вдовам убитых и безногим воинам между перевязками… Словно философ, писавший о неизбежности и «пользе» войны больше виноват в ней, чем вдовы и искалеченные солдаты. Толстой вообще был такой: он любил народ, и высмеивал философов. Он пытался оправдать вдов и солдат. Но никак не мог понять, что никакая «подлая и лживая власть» не отменяет невидимые законы и не оправдывает тупость и лень народа и каждого из нас по отдельности. Конечно, власть способствует народной тупости и лени, но не она виновата. Ибо никто, кроме самого народа не виноват в том, что на его Родине попрана Традиция благочестия, что мужик в трусах запросто прётся к святым иконам. А бесстыжая баба почти голышом, чтобы лучше были видны её грудь и ужасные татуировки, делает селфи на фоне распятого на кресте… Всем пофиг. Мы все — туристы в нашей России. И вера наша превращена в музей, в который установлен платный вход: деньги в кассу, культуру в массу. Исаакиевский собор-музей молотит в сезон баснословные миллионы на одних только билетах. И это гораздо важнее, чем уважение к святыням и праведникам. Неважно, идёт ли в соборе служба в их честь. Неважно, идёт ли на дворе война и гибнут ли на ней лучшие люди твоей страны. Касса стала важнее всего. Нас не предупредили, не научили, не воспитали, не проинформировали, что на свете может быть что-то важнее денег и интересней селфи на фоне чужих страданий… Л.Н. Толстой жалел народ так: «К несчастью, они не имеют мужества своих убеждений. От этого всё зло. Привыкнув издавна позволять убивать себя ради вопросов, которые они не понимают, они продолжают это делать, воображая, что всё идет очень хорошо». Толстой знал о необходимости и обязанности каждого человека иметь «мужество убеждений», но высмеивал тех, кто связывал гнилостность души с причинами войны, на которой гибнет «любимый» Толстым народ, не имеющий этих убеждений. Умнейший Толстой так и не догадался, что мужество убеждений приходит к тому, кто живёт с Богом. Никаких иных убеждений для мужества не требуется. Я для себя навсегда решил согласиться с Феофаном Затворником. Там, где предают и не чтут праведников, обязательно происходят дикие и кровавые войны. Россия уже захлебывалась в крови из-за предательства Христа. Город, поменявший имя апостола на партийную кличку кумира, уже голодал так, как никто на свете не голодал. Мы думали — это о другой эпохе, о других русских. Что нас минует война и кровь. Что «байки» о святых и крестном пути Христа ушли в прошлое и постепенно отменились и растаяли под неопровержимостью достижений в улучшении питания, автомобилей, гаджетов, нейросетей, алгоритмов и искусственного интеллекта. Но война пришла. И потерявшие совесть отправляют умирать тех, у кого совесть осталась…
Вениамина Петроградского расстреляли 13 августа 1922 года после позорного судилища, которое «отменившие Бога» большевики хотели сделать показательным, поэтому проводили самом центре Петрограда — в здании Филармонии. Они хотели публичного унижения самого почитаемого среди петербуржцев живого праведника. Таков был замысел «спецоперации». Но они просчитались, собрав на углу Итальянской и Михайловской несколько сот невольных свидетелей высшей силы духа человека, живущего со Христом в сердце. Всё поведение и предсмертные речи митрополита Вениамина стали достоянием и историей Петербурга. А тогда, в 1922-ом в Петрограде жили преимущественно верующие православные, многие из которых не просто почитали своего митрополита, но и любили его. Новая власть боялась их массового протеста, но всё равно просчиталась. Весть о том, как его судили и как вёл себя священномученик перед смертью, стала, если хотите, продолжением Евангелие на питерской земле… Суд стал местом духовного и человеческого подвига владыки Вениамина. А здание Филармонии, в которой суд проходил, стало своеобразной Голгофой. Не знаю точно — освящали ли Филармонию заново после того, как её стены пропитались столь гнусным действием… Но вполне можно считать за освящение и исполнение ровно через 20 лет, именно здесь, в Большом зале Филармонии в августе 1942-го Блокадной Симфонии Шостаковича. Было ли это искуплением Ленинграда перед Петербургом?… Не знаю, не мне судить. И никто не знает. Но трусость и иудина подлость людей, судивших митрополита Вениамина, и предавших его соратников (все они известны по именам) выразились ещё и в том, что владыку и ещё троих его «подельников» после суда, в ночь с 12 на 13 августа обрили и одели в лохмотья, чтобы в них нельзя было узнать духовных лиц. Было подозрение, что пленников могут отбить у конвоя. «Народная» власть страшно боялась своего народа. Митрополита Вениамина, Сергия Шеина, Ивана Ковшарова и Юрия Норицкого отвезли подальше от центра, на станцию Пороховое, что под Петроградом, и там расстреляли. Тела казнённых не отдали верующим и родственникам. Не потому, что «так было заведено»… А потому, что боялись, что могила священномученика Вениамина станет местом поклонения и паломничества. На Никольском кладбище в Лавре есть кенотаф — символическая его могила и символический Крест над ней, появившийся там вскоре после канонизации митрополита Вениамина в 1992-ом году, в 70-ую годовщину его мученической смерти. И вот проходит 100 лет от той казни. Помнят ли священномученика Вениамина в Петербурге? Странный вопрос, на который есть только один приличный ответ. «Кому надо, тот помнит». Так же? Но вопрос тогда переиначу — КОМУ НАДО?.. Этих людей ничтожно мало. А сколько надо? Никто не знает. Но факт состоит в том, что о Христе свидетельствали всего 12 не самых образованных и не самых верующих простолюдинов, известных всему человечеству как апостолы. Иду вечером из Капеллы, где представляли трагическую ораторию Михаила Малевича и Любови Ивановской «Мученик до Голгофы», в которой музыка и текст, но, более всего, — последнее письмо священномученика Вениамина, обращённое к петербуржцам, заставили многих людей плакать. И это были слёзы не только о другом человеке. Это были о слёзы о себе, о своей жизни в городе, который позволил распять своего митрополита, о своей стране, не замечающей нынешней кровавой войны, о своём несовершенстве и своих грехах. Потому, что каждый, кто помнит петербургского праведника Вениамина, сверяет свою жизнь и смерть с его жизнью и смертью. И именно это сравнение вызывает слёзы. А потом мы, наплакавшись и намолившись, выходим из Капеллы в вечерний город, где на Дворцовой бушует праздная жизнь, в которой те же «люди-туристы», что были в Соборе-музее, в тех же трусах и татухах, катаются на роликах, делают селфи на фоне Ангела, воссидящего на Александрийском столпе, ржут и скачут под особенно шумный в этих местах аккомпанемент уличных ансамблей, оккупировавших со всех сторон уже и Зимний Дворец, и саму Дворцовую… Когда-то здесь было сакральное сердце ушедшей в небо Российской Империи. Когда-то каждый малец в Петербурге знал, что у ангела на столпе печальное лицо, хотя увидеть его с земли никак невозможно. И грустит ангел от того, что под победной колонной лежат в шкатулке с монетами, отчеканенными в честь победы в войне 1812 года, ещё и медали погибших солдат этой войны… А ещё мы, студенты истфака, знали в 80-е годы прошлого века одну тайну одного окна в Зимнем Дворце, выходящего на Неву. Окно это на втором этаже справа. О его тайне прилично знать каждому живущему в Петербурге. Там на стекле императрица Александра Федоровна более 100 лет назад алмазным кольцом нацарапала по английски «Ники смотрит на гусар. 1902 год»… Просто мама была в тот день счастлива, смотрела на красивого сына и подумала о времени, когда её не будет на свете… Маму и сына, вместе с отцом и дечерьми через 16 лет после этого расстреляют в упор, истычут штыками и изуродуют кислотой, сожгут, чтобы никто и никогда их не узнал… Это сделали те же люди, что брили и стригли перед казнью митрополита Вениамина, с той же целью — чтобы никто и никогда не узнал… Чтобы увидеть эту надпись на стекле, надо знать, где именно она сделана. Не все её находят. Но даже найдя, — не видят. Она крохотная, и нужно встать перед окном так, чтобы свет лёг правильно… Я постоянно спрашиваю себя — удалось ли большевикам окончательно стереть память русского народа о своих праведниках? Во многом — да. Но раз я сейчас пишу об этом и задаю этот вопрос в связи с днём памяти свщмч. Вениамина — мученика за Христа и за наш апостольский город Петра, значит, память ещё теплится?… Наверное. И в соборе были люди в этот день. Пусть одна тысячная, одна стотысячная часть. И в Капелле люди плакали о священномученике Вениамине… Пусть их было всего триста или пятьсот человек. Мне почему-то в тот вечер захотелось посмотреть на то самое окно, к которому я с трепетом подходил, будучи студентом-комсомольцем, чтобы представить себя иную жизнь иной страны, но с тем же именем «Россия»… Поздним вечером продраться сквозь толпу на западной стороне Зимнего, сквозь сигаретный дым, визг гитар, ритм ударных, вой и крики беснующейся татуированной «молодёжи», было непросто… Вот оно, заветное и тайное окно… Портал времени… Спустя 121 год из этого же окна Ники смотрел бы не на подтянутых гусар, а на пляшущих под завывания уличных рокеров, прокуренных, пропирсингованных людей с банками в руках, в трусах и татухах… «Наше поколение» довольно — громким матом выражают своё удовольствие от лета в Петербурге… И не лезьте со своими представлениями в их жизнь. Каждый живёт, как хочет. Хочет молится, а хочет — скачет в трусах… Беда только в том, что в трусах уже скачут и в соборах. И на сакральных площадях. И под сенью ангелов. И под окнами дома, в котором жили страстотерпцы… Что мы имеем, спустя 101 год после казни Вениамина Петроградского? Помнящие его оказались подавляемым меньшинством. А непомнящих — подавляющее большинство. Большевизм всё-таки победил или снова побеждает?
Вчитываюсь в последнее в своей жизни письмо Вениамина Петроградского. Может, в нём ответ? «В детстве и отрочестве я зачитывался Житиями Святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел всей душой, что времена не те и не придется переживать, что они переживали. Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и от чужих»… Там ещё дальше есть. О смысле страданий и о судьбе Церкви… Если захотите, прочтёте. А у меня и так получилось длинно… Теперь так много не читают… Не то время.