Павел Дёмин. «Ошибка». Рассказ.

Окна девятиэтажного дома выходили на пустырь, и где-то далеко за тополями стояли белые столетние кирпичные бараки. Летом они были почти неразличимы и только вечером, когда Журавлёв приходил с работы, они мигали окнами. Журавлёв по вечерам сидел перед окном, пил кофе или просто разглядывал огни, приводя в порядок мысли. В свои тридцать с небольшим он работал делопроизводителем. Как бывший студент-отличник юрфака, проходивший практику в следственном комитете, он хотел большего… Нельзя сказать, что ему было интересно снимать квартиру на паях вместе с молодой парой, но появлялся он дома редко, исключительно по вечерам. Такое общежитие его вполне устраивало. Некоторые трудности, чинимые соседями, он сводил к недоразумению. Он был из семьи русских репатриантов, родился он ещё в советском Таджикистане и с началом войны успел насмотреться там всякого. С тех пор к любым тяготам и трудностям относился философски – их шкала была определена для него иначе.

Его сосед, Егор Свидерский, хороший электрик, научивший даже свою девушку, бухгалтера, собрать выключатель и розетку, что теперь является большой редкостью. Так они и жили втроём с половиной… По вечерам из комнаты Журавлёва доносилась фраза, повторяемая нараспев: «Куба – любовь моя…» Ирина часто гадала, строчка ли это из песни или просто фраза, но потом перестала. Она тайно мечтала поступить на юрфак и под предлогом переложить лишние продукты заходила к Журавлёву, задавала ему околоспециальные вопросы, которые он обходил, или отвечал на них узко, часто понятно лишь специалисту. Зачем ей, к примеру, знать по существу о порядке утилизации улик, о проведении аукциона госимущества и так далее? В такие минуты Журавлёв был чуть рассеян. Всем своим существом был погружён в думы о работе и, по сути, оставался ещё в кабинете. Сейчас он думал о завтрашнем представлении в прокуратуру, которое ещё нужно оформить. Когда Ирина уйдёт ждать Сашу, он что-нибудь придумает, тогда всё встанет на свои места, и вновь прозвучит знакомая нам с вами строчка, и запах горячего турецкого кофе наполнит комнату. Журавлёв сделает первый глоток – всё, он дома. Пусть даже и дом его теперь целиком ограничен стенами этой комнаты, кроватью, парой кресел, столом и холодильником. Последний пришлось перенести из общей кухни – лозунг: «Всё чужое – общее, всё общее – моё» соседи понимали по-разному. Это вызывало чувство лёгкой досады, а её всем хватало и на работе.

В течение следующего дня, на работе, он часто вспоминал, почему место в следственном комитете сразу с позиции практиканта ему было не видать, он же не Федко в конце концов… Лето подходило к концу, и мысли такого рода часто приходили на ум. Но ведь кто-то должен быть и здесь, работать. Работал он. Иногда ещё вспоминалось, что учился с нынешним заместителем министра по жилищному строительству. Тот был для него просто Вадиком, хотя нет, теперь уже, скорее всего, Вадим Сергеевич Коробов. Слишком давно они не виделись. В кабинете было на редкость душно. Журавлёв подошёл к окну и плавным, задумчивым движением открыл его. В кабинет проник запах влажного асфальта, истлевшего дерева, луговых цветов и фиников, как их называют местные. Такие невзрачные серо-белые плоды их часто клюют птицы, если дети не успевают съесть раньше.

– Журавлёв, закрой окно, пожалуйста! – возразила начальница. Ей нужно скоро уходить в декрет – любая мелочь могла сделать раздражительной, а может, и вправду стало прохладно.

– Да, конечно, извините, Лана Дмитриевна.

Он уже вновь сосредоточился на клавиатуре, однако следующий звонок мобильного выбил его из колеи, заставил забыть обо всём на свете. Он несколько раз переменился в лице и едва нашёл в себе силы отправить письмо дальше по инстанции, закончив его.

Там, далеко на Родине, сегодня умер отец.

Лана почему-то извинилась, когда предложила помощь и сказала, что он может быть свободен на сегодня. Он отказался уходить. Теперь она украдкой вспомнила, как первые дни на должности часто бегала к Журавлёву за советом. Тогда они ещё сидели в разных кабинетах, он был прикреплён к основному штату юристов. Со временем она всё реже смотрела на него, общаясь только не глядя. Теперь она в очередной раз отметила его феноменальное сходство с молодым Хабенским.

Через какое-то время день всё-таки пошёл для него в ускоренном ритме – удалось совладать с собой. Всё как обычно, только бы не домой. Теперь для него это слово вновь обрело глубинный смысл, вместо комнаты в квартире вспомнился родной жаркий Худжант. За два часа до конца рабочего дня в уютный кабинет с цветами на окне ворвалась начальница юротдела. Красивая девушка о золотых кудрях с простым румяным украинским лицом, которого она стеснялась, замазывая природный румянец косметикой. В каре-зелёных глазах почти всегда читалось чувство оскорблённой интеллигентности – один из признаков совсем молодой, только что оперившейся, филологини.

– Журавлёв, что это такое? Ты пропустил запятую, а мы уже завизировали и отправили! Да в советское время тебе и рядом с документами не сидеть, а только сапожником в мастерской!

Журавлёв даже не обернулся.

– Да к чёрту, зато уважаемым человеком был бы, зарабатывал не в пример больше. А тебя, Федько, за такое на моей родине отправили бы на почту языком марки приклеивать со всем отделом – никто из вас не удосужился пересмотреть за мной бумаги.

Федько швырнула на стол многостраничное представление и, покраснев сквозь косметику, опрометью выбежала из кабинета.

Повисла затяжная, неловкая пауза.

– Лана Дмитриевна, я отъеду ненадолго? – Так же спокойно произнёс он и всё с той же папкой в руках уверенно вышел в коридор.

– Алло, Вадик. Да я, индеец, сколько лет, сколько зим… Да, по делу, к сожалению. Узнай там по своим каналам, кто сегодня в прокуратуре, попридержи их там… Да, ошибки молодости исправить надо – документы завезти. Спасибо, рад, что ты трубку взял. Я твой должник.

На следующий день Журавлёв улетел в Худжант, проводить отца в последний путь, а ещё через две ушёл по собственному.

Бывшие коллеги утверждают, что через некоторое время слышали знакомый голос на одной известной радиоволне. Эфир начинался с трёх слов одной старой советской песни: «Куба – любовь моя». Дальше звучал знакомый уверенный баритон, который представлялся всем как диджей Герц.

Поделиться:


Павел Дёмин. «Ошибка». Рассказ.: 4 комментария

  1. Отличный рассказ, Павел! Поздравляю с удачным дебютом на страницах «Родного слова». Так держать!

  2. Павел, от души рада публикации, прими искренние поздравления!

    • Благодарю, Дина Леонидовна, стараемся. Вам тоже всего самого наилучшего.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *