ВАСИЛЬЕВ ГЕННАДИЙ ПАВЛОВИЧ (1948 – 2014)

«День ещё не самый длинный,

Длинный день в году…

Как кувшин из белой глины,

Свет стоит в саду.

А в кувшин из белой глины

Вставлена сирень

В день ещё не самый длинный,

Длинный летний день…»

Помню райский сад в начале жизни. Помню дивный свет, который стоял в этом саду, как «кувшин из белой глины». Помню бесконечно длинные летние каникулярные дни в этом божественном, как в «Аленьком цветочке», саду, что был, как по волшебству. Разбит на бесконечном пустыре Ахшарумовской улицы за огромной 14-й школой (она возвышалась над пустырём небоскрёбом), первым директором которой перед Великой Отечественной войной был мой отец. При школе была директорская квартира, в которой и жили мои родители.

Когда началась война, в школе разместили госпиталь. Отец мой в школу уже не вернулся, но остался в этой школе завхозом мой родной дядя Илюша, умеющий вдохновенно работать. А сад на пустыре за школой разросся, благодаря умелой и кропотливой заботе тёти Нюры, жены моего дяди. Сад-рай!

«И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной…

Срок настанет – Господь сына блудного спросит:

— Был ли счастлив ты в жизни земной?»

Райские цветы райского сада… Тётя Нюра обожала цветы и сад утопал в них. А ещё, как и полагается в райском саду, здесь росли райские деревья, на которых, как на новогодней ёлке, висели райские плоды… Помню райские яблочки из этого сада…

Гудела под ногами пустая школа, готовясь к сентябрю, хрустели яблоки на зубах… Почти ежедневно я прибегал к дяде Илье и тёте Нюре с Кутума, Волги или Канавы в райский пришкольный сад, в котором «в кувшине из белой глины» сияли, все в солнце, райские цветы и райские наливные яблочки…

И вот однажды, когда я прибежал к тёте Нюре в свой июльский день рождения, она, с трудом сгибая больную спину, срезала и протянула мне душистую охапку ещё влажных цветов. И я, восьмилетний и сразужепосле-военный, весь залитый солнцем, вдруг, холодея, с ужасом почувствовал, что и тётя Нюра однажды уйдёт из этого рая навсегда, как ушёл мой дед. И арзамасский ужас сжал моё горло (а об арзамасском, т.е. мёртвом ужасе Льва Толстого я узнаю только лет через десять), как у Г. Васильева в его рассказе «Без вести пропавший», которым открывается его первая книга «На грани веков». Мне нравится искренность Г. Васильева, его раскрытость. Последние десятилетия люди пишущие всё дальше и дальше отстраняются от своего читателя, забывая о том, что для него нет ничего важнее души писателя, его дум и, конечно, биения его сердца.

Васильев не боится первым шагнуть навстречу читателю и, не таясь, заговорить о сокровенном. Янтарный летний день в его рассказе «Без вести пропавший» слепит раскалённым небесным светом, и в расплавленном этом янтаре бесконечно счастлив восьмилетний мальчик, родившийся через три года после войны. Это лопоухое восьмилетнее чудо, этот неслух, этот мальчик-амфибия, загорелый, как золотая рыбка, сутками бултыхается в своем Цареве, из которого его бессильна выдернуть даже бабушка с её хворостиной, а, тем паче, загнать его на обед… И хотя бабушка мастерски умеет бесшумно подкрасться к внуку и жигануть его хворостиной по спине с приказом: «Ен-ка, домой!» (Бабушка не выговаривает букву «Г»), мальчик-амфибия уныривает от неё в спасительный Царёв, а уж там-то его никакой хворостиной не достанешь. Вместе с друзьями-пиратами мальчик-рыбка берёт на абордаж баржу с арбузами или яблоками: «Их тащит баркас на посолзавод, что рядом с нашими домами…» Рай!

Солнце. Расплавленное лето. Баржи с яблоками, помидорами и арбузами. Сожжённые этим солнцем и сбросившие за лето по три шкурки, как сказочные лягушата, неуловимые мальчишки-пираты. Вот оно – счастье!

В один из таких, озарённых солнцем, длинных летних дней Толик, мальчик из соседнего двора, вынес на продажу шикарную книгу «Подвиги Геракла». Ему – вынь и выложи – позарез понадобились деньги на покупку сразившего его наповал перочинного ножа, который он увидел на витрине хозяйственного магазина. Нож насмерть загипнотизировал Толика своим магическим никелированным сверканием. И теперь жизни без этого ножа Толику не было никакой. Хоть режь!

О, сказочные перочинные ножи нашего скудного послевоенного детства! В какое нуль-пространство вы провалились?! Финансы у Толика наигрывали романсы, но мощный капитал в 1 рубль 50 копеек у него уже был накоплен. Оставалось где-то раздобыть ещё столько же. А полтора рубля в 8 лет – это же целое состояние!

И тут Толик вспомнил о книге, которую ему только что подарили. Это и был роскошный том «Подвиги Геракла», который Толику и самому очень нравился. Но тут уже надо было выбирать: или-или… И ослепительно сверкающий нож за сверкающей витриной хозяйственного магазина перевесил-таки все двенадцать великих подвига Геракла.

И вот уже будущий автор этого рассказа благоговейно держит в своих руках чудесную книгу, любуясь медальным греческим профилем всех побеждающего героя, и честным мальчишеским словом заверяет Толика, что к вечеру обязательно отдаст ему недостающие для покупки ножа полтора рубля.

Давши слово – держись! И, прижимая медального Геракла к груди «Ен-ка» помчался домой. А, как только заревели мощноголосые заводские гудки, извещающие об окончании работы, «Ен-ка», точно знающий, какой именно дорогой возвращается мама после смены с пушно-меховой базы, кинулся к проходной и с полного разбега врезался в мать, пулемётной очередью выпалив свою просьбу. И вот всепонимающая милая мама, улыбнувшись, достаёт кошелёк… Остановись, мгновение! Ты – прекрасно!

Но книга Геннадия Васильева не случайно названа им «На грани миров». Именно вот в это самое остановившееся прекрасное мгновение миры и столкнулись! Внезапно сердце и мозг мальчика опаляет дьявольская, ярче залитого солнцем дня, атомная какая-то вспышка: «Мама, улыбаясь, достаёт кошелёк и протягивает мне деньги. И тут словно током меня пронзило, ударило в самое сердце: я смотрю на мою красивую и жизнерадостно улыбающуюся маму, а голову сверлит мысль о том, что когда-то настанет день, и моя родная, самая лучшая на свете мама умрёт, и её больше не будет никогда! А как же тогда жить на свете без неё? Мама смотрит на меня, потерянного и погрустневшего, спрашивая и недоумевая, что случилось…»

К счастью, грустные мысли в солнечный день долго не могут мучить мальчишку, и, поняв, что мама – бессмертна, «Ен-ка» улыбнулся, как мама, и, взяв протянутые мамой деньги, унёсся в пыльное лето разыскивать Толика…

В своей автобиографии Г. Васильев пишет: «Я, Васильев Геннадий Павлович, родился в ту пору, когда природа бесконечными моросящими дождями оплакивала безвозвратно ушедшее лето, и произошло это 3 ноября 1948 года. Совсем недавно закончилась самая страшная и разрушительная война для нашего народа. Страна ещё не успела оправиться от потрясений, голода и разрухи. А я уже лежал в колыбели и горланил во всю мощь раскрывшихся лёгких, требуя пропитания…»

Я ещё буду возвращаться к автобиографии Г. Васильева, потому что у него правда написанного, балансируя на грани миров, тесно перекликается с правдой жизни, которая рассмотрена и увидена им многообразно и разноколёсно. Не зря же его коллеги по перу называли его «путешественником», так как он на своей машине, да и на всём, что движется, исколесил не только нашу необъятную Россию, но и ближнее Зарубежье.

С особой нежностью Г. Васильев вспоминает о семье мамы своей, семье Кузнецовых, в которой росли три сына и три дочки. При этом после мальчика обязательно рождалась девочка, а после девочки – мальчик. «Последними в семье родились: в 1923 году – мальчик, которого назвали Константин, а в 1925 году родилась девочка, которую нарекли именем Нина. Вот об этих двух последышах и пойдёт мой рассказ, ибо Константин – это мой, без вести пропавший дядя, а Нина, как вы уже, наверное, догадались, – это моя мама…» Эта глава из рассказа «Без вести пропавший» называется «Кузнецовы».

Последыши, Костя и Нина, очень дружили. «Неразлучные, порой проводили они все дни. И в школу, и из школы они ходили только вместе. И на рыбалке они были вдвоём. Рыбалка была большим подспорьем в пищевом рационе всех астраханцев в ту пору…»

Шло время. Повзрослевшие дети разлетались из кузнецовского гнезда: сёстры выходили замуж, братья – женились, справляя скромные свадьбы. С родителями остались только Костя и Нина, которые по-прежнему были очень дружны между собой. Но грянула война, и у Кузнецовых ушли на фронт сразу два сына, Александр и Пётр, а в конце апреля 1942 года проводили и Костю. Со всеми Костя распрощался ещё дома, на вокзал взял с собой лишь Нину.

Треугольники Костиных писем шли с фронта весь 42-й, а январе 1943 года из военкомата пришла официальная бумага, извещающая отца и мать о том, что их сын, Константин Васильевич Кузнецов, пропал без вести.

«Отец с матерью долго не могли понять, что это значит: как это их сын мог пропасть? Он с работы-то никогда не задерживался, а это вдруг в армии куда-то исчез!»

Не понимала этого и Нина: «Да как может Кости не быть? Этого не может быть никогда!»

Закончилась Вторая мировая. Вернулись домой старшие братья, Александр и Пётр. А Костя так и пропал без вести…

Нина вышла замуж, привела в кузнецовский дом мужа, рожала и воспитывала детей, но светлую память о своём брате и друге сохранила на всю оставшуюся жизнь.

«Не имея возможности положить цветы на его могилу, она шла на старое русское кладбище, что по улице Софьи Перовской, к установленным стелам с именами погибших воинов и возлагала цветы к той, на которой значилась фамилия Кузнецовых…» Так это было, так совпало…

И мама, и папа у Геннадия Васильева – участники Великой Отечественной войны. «Я как-то, повзрослев, – пишет Г. Васильев в своей автобиографии, – спросил у мамы, что её подвигло пойти добровольцем на фронт, ожидая, что она ответит мне что-то в патриотическом духе. А она, тяжело вздохнув, сказала: «Голод»!

А главу «Осознание» о своей маме Г. Васильев завершает так: «А затем она покинула нас тихо и незаметно, как и мечтала умереть… Не стало моей любимой мамы, сердце запоздало застонало от невосполнимой утраты. Из груди рвутся беззвучные слова любви и нежности, они мощным потоком несутся к небесам, где сейчас моя мама слышит и любит всех нас, родных и близких, оставшихся на земле…»

Запахом полновесных райских яблок пропах рассказ Г. Васильева «Яблоки для Алёши». Снова расплавленное астраханское лето, снова золотые рыбки загорелых мальчишек, не вылезающих из тёплого Царёва… И вдруг на расплавленном фоне всего этого доменного ослепительного полыхания – внезапное чёрное пятно, так не вписывающееся в бушующее летнее золото: «Часто, сидя на берегу, мы видели идущую по дороге вдоль реки пожилую женщину, резко контрастирующую своими чёрными одеждами с ярким солнечным днём… Мы почему-то жутко боялись этой женщины и про себя называли её монашенкой. А монашенка для нас была синонимом какой-то нечистой силы, какого-то колдовства и, вообще, всякой чертовщины…»

И, конечно же, этой прокопченной солнцем мелюзге, страх как хотелось заглянуть в таинственный монашеский дом. И вот как-то в сумерки, цепенея от страха, эта мальчишеская мелкота, подкравшись к дому монашки и опираясь ободранными коленками о завалинку, всё-таки заглянули в монашеское окошко. Толкаясь и обмирая, они увидели самую обыкновенную железную кровать с блестящими никелированными шарами, старое пожелтевшее зеркало в резной раме, древний почерневший шкаф, да в углу, за кроватью, божницу с кротким светом лампадки…

А когда автор «Яблок для Алёши» стал уже взрослым, он узнал, что их «монашенку» звали Анастасией Павловной, и что до войны она преподавала русский язык и литературу в той самой школе, которую он сам, позже, и закончил.

Двадцать лет счастливой семейной жизни пролетели для Анастасии Павловны одним мгновением… И – «будь проклят 41-й год!» Война. В июне у сына были выпускные экзамены, а через две недели муж ушёл на фронт. В феврале 1942-го – похоронка. Прочитав её, мать тяжело свалилась на руки сына. Инфаркт. Сын делал всё, чтобы спасти маму. Мама выздоравливала тяжело и трудно. А в середине весны 1943 года, с трудом поднявшись, Анастасия Павловна, с трудом поднявшись, попросила сына открыть сундук и извлекла со дна его потемневшие иконы, доставшиеся ей ещё от бабушкиной мамы…

Время шло. Анастасия Павловна потихоньку оправилась, стала заниматься домашним хозяйством, Алёша работал на заводе, выполнявшим военные заказы, поэтому его и не призывали в армию. Но Алёша всё упрашивал и упрашивал военкома, чтобы с него сняли бронь, и – упросил: 16 сентября ему пришла повестка с приказом явиться с вещами на призывной пункт. Алёша обещал писать чуть ли не каждый день. Но мама не получила от него ни одного письма… Эшелон, в котором Алёша отправился на фронт, разбомбили ещё по дороге к месту назначения.

Получив похоронку и на сына, как-то сразу одряхлевшая, Анастасия Павловна и облачилась в свой чёрный траурный наряд, который и стал с тех пор её единственным одеянием.

Шли годы. И вот как-то августовской ночью, в самую благодатную пору Яблочного Спаса, на землю рухнула гроза. Клокотал яростный ливень, молнии в клочки рвали чёрное небо и, разрывая сердце, бог грома бомбил землю из тяжеленных своих орудий.

А утром – грянуло ослепительное солнце, оглушила тишайшая благодать, миром овладела животворящая молодильная свежесть. Шагнув за порог, Анастасия Павловна ахнула: на её грядках, заливая двор пьянящим ароматом Яблочного Спаса, лежали умытые грозой огромные яблоки. Враз просветлев-шая Анастасия Павловна радостно улыбнулась: «Алёшенька гостинец к моему дню рождения прислал!»

Внеся яблоки в дом, Анастасия Павловна уложила их в большую хрустальную вазу. Дом запах спелыми яблоками. Анастасия Павловна нарядилась во всё белое, надела любимые довоенные светлые туфли, накрыла стол хрустящей скатертью, достала чайный семейный сервиз с голубыми цветами на ослепительно белом фоне, налила свежезаваренный чай мужу, сыну и себе. И замерла от счастья: вся семья была в сборе…

А потом старая учительница нашла мальчишек под их любимым «тут-ником» и, взяв их в полон многолетним учительским умением руководить учениками всех возрастов, вручила каждому по огромному яблоку. И рассказала им о своём сыне, который всегда в день её рождения, дарил ей цветы и корзину яблок, так как знал, что мама их очень любит. И вот сегодня, в день её рождения, Алёша не забыл и прислал ей эти яблоки. И путь эти плоды занесены грозой в её двор с яблони из соседнего сада, всё равно это яблоки от Алёши…

В истории под названием «Сучок» светлая девушка Светлана после долгих сомнений выходит замуж за хорошего парня, мать которого всё село боязливо называло «Чумачихой». Это прозвище она получила в наследство от своей матери, которая промышляла приворотами, заговорами, снятием и наведением порчи и всяческой другой бесовщиной. И, как только передала дочери все свои чёрные секреты, вскоре и померла. А Чумачиха-дочь, как только переняла бесовские секреты Чумачихи-матери, как-то враз одряхлела.

И вот Володя, сын этой самой Чумачихи-дочери, и женился на светлой девушке Светлане. И свадьба «пела и плясала». Так решил отец Светланы, выдавая замуж любимую дочку. И на свадьбе этой с русским размахом и, естественно, с дружеским мордобоем, отменно гульнуло всё большое рыбацкое село Привольное.

«Широкой этой свадьбе было места мало!» На огромном подворье отец Светланы воздвиг гигантский шатёр, обтянув его крепчайшими парусами. Самогон лился рекой, и корабль рыбацкой свадьбы лихо летел вперёд. И кто ж из нас на палубе большой рыбацкой свадьбы не падал, не блевал и не ругался?!

А когда подошло время подносить подарки молодым, свадьба, попритихнув, чинными парами потянулась к жениху с невестой. Подарков было море. Опытные дружки и подружки только и успевали выпевать названия подарков, наливать и подносить, а гармонист (это был его звёздный час), естественно, уже хорошо угощённый, рвал на износ мехи гармони и себя, надёжно упираясь в крепкие рыбацкие паруса. И вот дошла очередь и до свёкра со свекровью: «Отец жениха положил деньги на поднос, а мать вложила в руку Светланке какой-то тряпичный узелок, сильно впечатав ей его в руку до боли в пальцах, обняв при этом невестку и шепнув ей на ухо: «Ты храни его, доченька, держи в тёплом месте у печки, чтобы семья у вас была крепкая». Узелок словно прикипел к девичьей руке, и только в доме жениха Светлана развернула тряпицу, в которой оказался свежий сосновый сучок, умело извлечённый из доски. Молодые, удивлённо переглянувшись, хотели, было, спросить о нём у матери утром. Но и на следующий день «свадьба пела и плясала». А сразу же после свадьбы молодые уехали в город на съёмную квартиру, и о сучке как-то всё подзабылось.

Так случилось, что сразу же после замужества болезни волнами захлестнули Светлану. Она слабела, беременность протекала тяжело. Приехав к родителям на выходные, она в дверях столкнулась с отцом, в руках которого был огромный арбуз. «Ты прямо к столу!» – обрадовался отец.

Арбуз с треском лопался под ножом отца. Чёрно-блестящие влажные семечки смотрели на Светлану ласковыми китайчатами, снежно-блестящие ломти арбуза истекали алым соком, но Светлане казалось, что это – кровь. После ужина, поцеловав отца, она прилегла. А в сумерках, когда все смотрели телевизор, в приоткрытое окно вплыл какой-то непонятный огонёк и завис над Светланой, словно приглашая куда-то. Упираясь и сопротивляясь, сама не ведая почему, она против своей воли последовала за ним. К счастью, в дверях стоял отец. Интуитивно чувствуя опасность, он попытался остановить дочь, и в это мгновение какая-то неведомая сила чуть не вмяла его в косяк. Однако отцу всё-таки удалось удержать дочь…

Родители поняли, что на их дитя кто-то навёл порчу.

Роды были очень тяжёлыми. Жизненные силы стремительно покидали молодую маму, и только крошечная новая жизнь ещё удерживала Светлану на этом свете.

В одно из воскресений Светлана отправилась на Татар-базар. Тяжело шла она между рядами. А когда потянулась к петрушке, то почувствовала, как чья-то сильная рука крепко прижала её пальцы к прилавку. Пристально глядя прямо в глаза Светлане, сильная женщина уверенно сказала, что ей нужна совсем не эта трава, а нечто совсем другое и назвала адрес, куда Светлане необходимо было обязательно прийти. Посоветовавшись дома с мужем, Светлана решила последовать совету женщины с базара. Всё равно ей терять уже было нечего.

Дул холодный ноябрьский ветер. Трамваем, через весь город, Светлана доехала до окраины, нашла дом с резным палисадником, приоткрытая калитка, как и было говорено, словно приглашала войти. Двор – пуст, в коридоре – никого. Нажав медную ручку, Светлана приоткрыла дверь и оказалась в прихожей. Здесь, спиной к ней, стояла пожилая женщина, которая, со словами: «Проходи, он тебя ждёт», не оборачиваясь, указала рукой по направлению к комнате.

Светлана нерешительно переступила порог комнаты, в которой на полу, на коврике сидел худой старик, сосредоточенно читавший молитву на каком-то непонятном языке. Светлана застыла в немом ожидании. Наконец старик закончил читать молитву, помассировал затёкшие колени и повернулся к молодой женщине. Чёрные глаза его радостно блеснули: «Наконец-то, доченька, ты пришла. Как долго я тебя ждал!»

Он подошёл к Светлане, обнял её за плечи и она вдруг, неожиданно для самой себя, прижалась головой к его худой груди и неудержимо зарыдала. Старик осторожно поглаживал Светлану по голове и она вскоре затихла. Потом он подвёл её к столику, на котором лежал «Коран» и чётки, и сказал, что он – мулла, что теперь он по возрасту не служит в мечети, а помогает нуждающимся дома. Старик спросил, не дарил ли кто ей какую-либо сделанную из дерева вещь. Однако Светлана напрочь забыла о вручённом ей свекровью сучке и потому только отрицательно покачала головой. Тогда старик позвал пожилую женщину из прихожей. Но та, ответив ему что-то по-татарски, войти в комнату отказалась. Старый мулла позвал её ещё раз. И женщина, с недовольным выражением лица, явно нехотя, застыла у порога. Мулла стоял у стола и, что-то шепча, вертел в руках коробок спичек. Строго взглянув на женщину. Он словно выплеснул спички из коробка на стол и приказал: «Ищи!»

Спички образовали на столе какой-то замысловатый орнамент, и женщина принялась неторопливо разбирать его, укладывая назад в коробок. А когда в её руках осталась последняя спичка, она молча протянула её старику и вышла. Мулла переломил эту спичку пополам и зажал её в ладони. Затем он поведал Светлане, что на неё наведена порча, которая может закончиться только смертью. Но он обязательно поможет ей.

Прощаясь, старый мулла попросил: «Дочка, когда придёшь ко мне в следующий раз, принеси мне чай и сахар».

А когда Светлана спросила, какой именно чай ей принести, старик ответил: «какой сама пьёшь, тот и принесёшь».

В следующий визит дедушка Зинур (так звали муллу), перемешав принесённый ею чай и сахар в своих ладонях, велел ей пить этот чай, не смотря на то, что ей будет поначалу очень плохо и больно. Но клин клином вышибают. И по-другому наведённую порчу не одолеть. И Светлана пила это чай, хотя её было очень плохо, не легче, чем при родах.

А когда через неделю, как и велел мулла Зинур, она вновь навестила его, всегда хмуро встречающая её тетя Фая неожиданно приветливо улыбнулась. От неё Светлана узнала, что, снимая порчу, мулла часть её боли и страданий перенёс и на тётю Фаю, ибо вынести все мучения при выкорчевывании порчи одному человеку просто не под силу, тем паче, что заклятие было наложено одним из ближайших её родственников. А кем именно, она узнает через семь дней, но прежде кто-то из близких ей людей потеряет ухо, палец или глаз…

Через неделю у свекрови случилось кровоизлияние, в результате чего ей пришлось удалить правый глаз. Когда Светлане сообщили об этом, она вдруг вспомнила о странном подарке на свадьбу. Бросилась к шкатулке, высыпала всё содержимое на стол и в ворохе пуговиц, шпилек и всякой всячины, выкалился и сучок. Большая трещина, как стрела, пронзив его годовые кольца, почти рассекла сучок пополам.

«Да, дочка, – сказал старый мулла, – ещё бы чуть-чуть – и эта стрела вонзилась бы в твоё сердце. Вовремя мы поспели…»

Предваряя вступительным словом книгу Геннадия Васильева «На грани веков», Юрий Щербаков дал очень точное определение: «Жанр работы Г.П. Васильева можно определить как документальные рассказы. Автор без затей пересказывает различные житейские истории. Судьбы его героев явно непридуманные. Именно это и привлекает внимание. Автор сумел нащупать то главное, чем всегда отличались русские литераторы, – подлинную, берущую за душу исповедальность».

«В 2006 году, – пишет Г. Васильев в своей автобиографии, – вышел мой исторический роман о родном городе и рыбацком Понизовье «Там, где Волга с судьбою роднится».

Роман раскидистый, многоплановый, эпический.

«Уходил 1899 год от Рождества Христова, и на просторы четвёртой по величине в России Астраханской губернии, итожа век, вступал год 1900-й…» Да, уходил век XIX, железный, воистину жестокий век, но в свои права вступал век ХХ, тридцати начальным годам которого, изображённым в романе, трудно подыскать подходящий по жёсткости металл, даже и в таблице Менделеева.

Но так это было на Земле. И быльём не поросло.

Бог мой! Сколько жути, сколько героических жизней и смертей, сколько вдохновенного, кандального, галерного труда, сколько бессмысленного и беспощадного русского бунта, сколько всенародного стахановского подвижничества вместили эти тяжелейшие годы, которые и определили, в конечном итоге, и нашу Великую победу, и нашу с вами нынешнюю, такую непростую судьбу…

«И когда знамёна оптом

Пронесёт толпа, ликуя.

Я проснулся, в землю втоптан,

Пыльным черепом тоскуя», –

писал наш с вами звёздный будетлянин Велимир Хлебников.

Да, да. Кто виноват, что делать, и чьи это пыльные черепа втоптаны и так до сих пор по-людски и не захоронены в нашу с вами, обильно пропитанную кровью, многострадальную русскую землю…

Вот и пытается ответить на эти извечные русские вопросы Г. Васильев, вся мужская линия отцовского работящего рода которого одним самодержавным махом была выслана курсом на Магадан, столицу Колымского края.

Живая жизнь в романе Г. Васильева. И потому эта книга о живой жизни и живых людях – радует. Ведь в сегодняшней нашей литературе, к сожалению, всё больше колют, рубят, режут разнообразно (удивляя даже индусов) и нетрадиционно любят, причём занимаются этим так увлечённо, что меня, читателя, это уже утомляет.

Хочется (как это неплохо повелось ещё с седых времён «Слова о полку Игореве»), чтобы русская проза снова стала полноводной, полнокровной и полновесной, как Волга в разливе. Чтобы рассказывала она и о том, как жили, рожали и воспитывали своих детей, воевали и трудились наши славные предки. Как вынесли они на себе тяжкий груз свинцовой русской истории, создав при этом всё то, за что мы, если, конечно, мы – их достойные потомки, всегда в ответе…

Думающий русский читатель всегда искал в русской литературе ответы на извечные русские вопросы: как жить, что делать, во что верить.

Действие историко-документального романа начинается, как я уже говорил, в самом конце века XIX и охватывает первые тридцать лет века ХХ. Это очень большой и очень насыщенный серьезнейшими событиями исторический отрезок нашей с вами жизни. И эти тридцать лет автором обстоятельно и подробно исследуются. Книга строго документирована, судьбы её героев не вымышлены. Чувствуется, что автор серьёзно поработал с астраханскими архивными материалами, и это наполняет книгу Г. Васильева новой силой, тем паче, что она надёжным ловецким узлом связана реальной судьбой его, взятых из нашей понизовской жизни, героев.

Что цементирует книгу? Это мысль семейная и мысль народная. Это предсказание Доры с Раздора и извечный отважный труд понизовского ловца там, где Волга с судьбою роднится, там, где и живём мы с вами.

В 2008 году выходит книга Г. Васильева «Обручённые временем». Повесть построена на любви. В битком набитом царевском автобусе Павел уступает место древней старухе. А потом, досрочно выйдя, осторожно принимает её на руки, – раз уж посадил её, надо и помочь ей выйти. В благодарность, растроганная старуха вдруг ловко надевает Павлу на безымянный палец левой руки серебряное потемневшее кольцо. Павел дёрнулся было снять кольцо, но старуха сурово его остановила: «Э, нет, милок, не тобой надето, не тебе и снимать. Придёт время, снимется колечко. Горевать ты об этом сильно будешь, но через страдания любовь к тебе вернётся, которую ты в прошлом, в памятный для города день, потеряешь, а в будущем, накануне такого же торжества, найдёшь. Не простое это колечко, оно тебя временем обручит с той единственной, о которой все мечты твои и грёзы».

Пытаясь что-то возразить, Павел поднял на старуху глаза, а той и след простыл. «А была ли старуха? – засомневался было Павел, – но откуда тогда это серебряное кольцо на моей руке? Попристальней вглядевшись в кольцо, Павел заметил, что по нему бежит какая-то, вроде бы, арабская вязь. Пытаясь рассмотреть надпись до конца, Павел крутанул кольцо. Та же загадочная арабская вязь, вроде бы, но всё вокруг него сразу как-то изменилось. Да, пространство словно съёжилось, и начались временные перебросы, в результате которых он очутился в 1958 году (в автобусе он ехал в 2007 году), когда вся Астрахань готовилась к своему четырёхсотлетию.

Ошеломлённый, но ещё окончательно не разобравшийся в случившемся, Павел добрался, как и планировал (но в 2007 году) до библиотеки имени Крупской. И библиотека – та же, и зовётся, как и сегодня. Вот только год на дворе 1958-й, а в его читальном билете значится – 2007-й. Библиотекарша – в ступоре. И тут кто-то мягко тронул его за плечо, и Павел услышал чарующий девичий голос: «Извините, я случайно услышала, что у вас возникли какие-то затруднения с получением книг. Давайте вашу заявку, я возьму вам книги по своему билету».

На дворе полыхал май, и Павел – погиб. Старуха поворотом кольца соединила временные миры, и Павел с Сашенькой встретились! Ибо добро должно быть не с кулаками, а с серебряным кольцом! Вот и завис Павел между временами: повернул кольцо – на дворе 1958-й год, повернул ещё раз – 2007-й. Но один, без Саши. Да, времена не выбирают, но как им с Сашенькой соединиться?

Обручённые временем… Но пока-то – разлучённые!

Сашенька – единственная и навсегда – половинка его на Земле, но она – в своём, 1958 году, а он – в 2007-м… И встречаются они, счастливые, до потери всех времён и пространств. И знакомит она своего Павла с родителями, но как им времена-то соединить, как им соединиться навсегда? И вот – 400 лет Астрахани. И неизбежное и жуткое, предвиденное старухой, произошло. В день рождения города Сашенька вдруг спросила Павла, что это за кольцо он постоянно носит, а затем вдруг легко сняла кольцо с его пальца и надела на свой. Пытаясь рассмотреть затейливую арабскую вязь, поворачивает его… Пространство сгущается. Павел бросается к Сашеньке, но временная стена отбрасывает его в 2007-й год, а Сашенька остаётся в своём, 1958-м году. Теперь уже навсегда…

Всю зиму Павел провел в больнице. Истощение нервной системы… А потом исполнилась вторая часть предсказания старухи. Снова пришла весна. Вечная весна. Павел проснулся от звуков романса Окуджавы «Любовь и разлука»:

«Святая наука: услышать друг друга

Сквозь ветер на все времена…»

Телевизор? Но он не включён. Радио? Но и оно молчало.

Весна легко вырвала Павла из оков сна и, окатив себя ведром холодной воды и забыв обо всём, Павел кинулся на улицу. Святая наука призывала его к каким-то немедленным действиям. Какая-то неведомая сила понесла его в сторону старого пединститута (с 1958-го года, когда в нём училась Сашенька, он ничуть не изменился). Он пристально вглядывался в окна её аудитории, надеясь, что вот-вот мелькнёт её любимое лицо. Не мелькнуло.

Подгоняемый пронзительным мартовским ветром, Павел вышел на площадь Ленина. «На площади стояла группа девушек, возглавляемая стройной блондинкой средних лет. Женщина отдавала какие-то указания, получив которые, очередная девушка отделялась от группы, направлялась к указанному ей растению и начинала что-то записывать в блокнот. Павел догадался, что это студентки биофака вышли на практические занятия на природе. А когда очередная студентка направилась мимо него к деревьям у кремлёвской стены, Павел замер: Сашенька!

Конечно, Павел понимал, что такой Сашенька была пятьдесят лет назад, да и училась она на физмате, а не на биофаке. Но охваченное пламенем узнавания сердце бухало, бухало и бухало…

Испугавшись, что Сашенька исчезнет, Павел, позабыв обо всём на свете, кинулся к девушке: «Александра, как долго я тебя искал!»

Девушка смущённо улыбнулась и, окончательно добивая Павла родными ямочками на щеках, удивлённо спросила: «Простите, а разве мы с вами знакомы?»

Окончательно растерявшись, Павел стал горячо и сбивчиво доказывать, что знакомы они уже невероятное количество лет, что говорит он святую правду, а доказательством этой правды является серебряное кольцо на её пальце…

Несмотря на всю странность их знакомства, Павел не вызвал у девушки никакого отторжения (она успела заметить, как он остолбенело и восторженно смотрел на неё минуты три, прежде чем обрёл дар речи). И девушка доверчиво поведала практически незнакомому парню, что кольцо это подарила ей бабушка, предупредив при этом, что оно не простое, а волшебное, и что оно непременно обручит её временем с её суженым…

Совсем скоро Павел познакомил Сашеньку со своими родителями (познакомила же она, в лице своей бабушки, его со своими родителями полвека назад), шепнув ей при этом: «Время, длиною в полвека, обручило нас с тобой, и от этого уже никуда не деться».

И был май с его бессонными ночами. И была свадьба в мае. Но теперь, вопреки поверью, обручённые временем, маяться они не будут…

«В 2010 году, – пишет Г. Васильев в своей автобиографии, – вышел исторический роман о народном казахском композиторе Курмангазы Сагырбаеве под названием «Сары-Арка (Золотая степь)».

«Сары-Арка» – одна из очень немногих книг на русском языке о жизни и судьбе любимого сына казахского народа, весь жизненный и творческий путь которого всеми своими корнями уходит в многонациональную астраханскую землю.

Очень знаменательно, что именно русский писатель Г. Васильев на основе достоверных исторических фактов в художественной форме рассказал читателям о выдающемся казахском композиторе, имя которого, благодарно хранит память и казахская, и русская. Словно перекликаясь с названием книги, Г. Васильева «Обручённые временем», председатель фонда развития Казахской культуры Н.С. Искаков свою вступительную статью к роману «Сары-Арка» назвал «Незримая связь поколений», в которой особо отметил: «В книге Г. Васильева «Сары-Арка (Золотая степь)» отражена целая эпоха из жизни казахов Младшего жуза на территории России, начиная от подписания Павлом I в 1803 году указа, разрешающего казахам во главе с Букей-ханом кочевать по правому берегу Урала и до конца XIX века. Роман Васильева с исторической точностью описывает события, происходящие в орде на протяжении целого столетия, а порой уводит читателя и в более дальние исторические эпохи раннего средневековья и становления казахской государственности. Главный герой романа – Курмангазы Сагырбаев. Читатель как бы присутствует при рождении звёздного ребёнка, прославившего свой народ музыкальной одарённостью, а затем следует за ним по жизни трудными дорогами, выпавшими на долю композитора…»

Под небом голубым в золотой степи в простой юрте родился звёздный ребёнок: «Когда он подходил к юрте Сагырбая, на небосводе ярко вспыхнула первая ранняя звезда, привлёкшая внимание пастуха, а из юрты в тот же миг раздался крик младенца, заставивший Камысбая вздрогнуть от неожиданности. Остановившись, он произнес первое, что пришло ему на ум: «Родился звёздный ребёнок…»

В жизни каждого народа (вспомним С. Цвейга), бывают звёздные часы, когда у них рождаются звёздные дети. И родившийся в золотой степи на рассвете под музыку звёздных сфер ребёнок стал великим композитором.

И, хотя только одной любви музыка и уступает, но и любовь – мелодия…

Васильев верен себе: самые, казалось бы, невероятные вещи у него происходят в самой обычной жизни. Он любит жизнь такой, какая она есть. И девиз его прост: «Через жизнь – к звёздам!»

И потому он с особым удовольствием взялся в соавторстве с Н.С. Искаковым написать документальную повесть о его жизни, в которой красной нитью проходит светлая память об ушедших поколениях, без которых невозможны были бы ни поколения нынешние, ни будущие.

Документальная повесть «Река времени» – это правдивая жизненная история казахской семьи, которую бурная река времени забросила в небольшое волжское понизовское село. Соавторы подробно вспоминают и рассказывают о непростых судьбах людей, которых родило и сформировало их непростое время, повествуют и о том, как сроднила дружба в этом рыбацком селе русских и казахов. Герои повести влюбляются, женятся, строят прочные семьи, ловят рыбу, бьют тюленя. Работают радостно и вдохновенно, несмотря на все тяготы, ибо лозунг, объединяющий и вдохновляющий этих удивительных людей был: «Время, вперёд! Вперёд, время!»

Республика наша строилась, дыбилась. И, как это издавна повелось на Великой Руси, частенько не жалела своих созидателей… Грянул 1937-й год,

который зиму свою заканчивал жутким расстрельным указом. Но жить нужно было дальше. Жить и работать, работать и жить, несмотря ни на что. А до страшной войны оставалось всего-то четыре года. И потому жить и работать нужно было всем миром. И семьи Старковых и Искаковых жили и работали рука об руку. И родилось чудо совместной великой дружбы русских и казахов.

В семье Сеита жена Махпал на седьмом месяце беременности, и очень она боится за ещё не родившегося ребёнка, потому что две предыдущие беременности заканчивались смертью младенцев сразу же после родов.. И тогда мудрая Акслу, мама Сеита, выслушав опасения снохи по поводу предстоящих родов, твёрдо решает: «Махпал, у нас, у казахов, есть старинный обычай, помогающий обмануть судьбу: новорождённого на сутки отдавали в другую семью. Только эта семья не должна была иметь никаких родственных отношений к новорожденному. Там ему давали имя, и в свой дом он возвращался как бы рождённым от другой женщины».

И обращается Махпал Искакова со своей сокровеннейшей просьбой к доброй русской женщине Ефросинье Никитичне Старковой, которая относилась к ней, как к дочери. Ефросинья Никитична выслушала Махпал очень сочувственно и вдруг улыбнулась: «Ну, что же, если есть такой замечательный обычай, то я никаких возражений не имею».

И вот в метельные дни сурового 1937 года, 6 декабря и родила Махпал своего второго сына, которого и перенесли на сутки в дом Старковых, как и было обговорено заранее. И был он назван в русской семье Никитой…

Так в казахской семье Искаковых появился на свет ещё один сын с русским именем Никита, тот самый будущий Никита Сеитович Искаков, воспоминания которого и послужили документальной основой для написания книги «Река времени».

На смену тяжелейшим тридцатым годам пришли «сороковые роковые, суровые, пороховые…»

Война. Поредело мужское население Обуховки. И, как и встарь:

«Я и лошадь, я и бык,

Я и баба, и мужик…»

В одном только Камызякском районе на лов рыбы вышло 405 женщин! Работали круглосуточно и мужики, и бабы, русские и казахи, бесперебойно снабжая фронт вкуснейшей астраханской рыбой.

И победительный труд одолел войну! Ведь без тыла, монолитно спаянного с фронтом, вдохновенной работой (а фронт – это вдохновенная работа! Вспомним А.С. Пушкина: «Как пахарь, битва отдыхает…») никакой бы Победы не было. «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд». Работали семейные кланы Искаковых и Старковых, не покладая рук, и постоянно думали, как работать ещё лучше и производительнее в разы. И – придумали. Родилась великолепная идея вялить рыбу не только в весенний период, как это велось веками, но и в летние месяцы. Да, да, родилась та самая, на первый взгляд, сумасшедшая идея, которой суждено было стать гениальной! И она ею стала!

И вот Старковы, обогащённые опытом камарданского завода, в кабинете у директора: «Это – не бред! И сырная муха яйца не откладывает, несмотря на сумасшедшее солнце, и количество ценнейшей и любимой всеми фронтами астраханской вяленой рыбы увеличится в несколько раз!»

А река времени течёт… И 1 сентября 1944 года, как и положено было Никите Искакову по его годам, он пошёл в школу, измучив предварительно всю свою родню вопросами о том, найдётся ли ему в школе место за партой, всё ли ему для школы приготовили, возьмут ли его в школу вообще, а вдруг скажут, что он – маленький, ведь семь-то лет ему будет только в декабре.

Взяли. Отличником стал Никита, как и его отец. И уже к ноябрьским праздникам за прилежную учёбу подарили Никите отрез бумазеи!

А река времени течёт… Война близилась к завершению, и люди уже стали задумываться о послевоенной жизни, о будущем детей своих, ведь среди них было немало сирот и больных. А потому в селе Володаровке открылся специальный детский дом для детей-казахов, чьи родители погибли на войне. И должен был этот дом для сирот принять 80 детей. А в окружённом садами селе Началово открылась специальная школа-санаторий для девочек и мальчиков, болеющих туберкулёзом.

Закончилась Вторая Мировая. А река времени течёт… И нужно жить дальше. И на послевоенной 17-й пристани совещание рыбников открыл председатель президиума Рыбакколхозсоюза товарищ Рудинский, который в своей речи не забыл сказать и о том, что общее число участвующих в лове рыбы женщин и подростков составляло больше половины.

В 1955 году Никита Искаков едет поступать в мореходную школу и с отличием оканчивает её в 1957 году, получив профессию радиооператора. Как отличник, Никита имел право выбора, и он выбрал килечную экспедицию на Южном Каспии.

Отменным радистом стал Никита, классно работал он на ключе, закваска у него была такая: всё делать только на отлично!

Вскоре Никита поступил в техникум на отделение денежного обращения и кредита, где и встретил ту, единственную на Земле, половинку свою. На всю оставшуюся жизнь.

А река времени течёт, всё убыстряя свой бег… И вот уже домчала она Никиту Сеитовича до начала XXI века. Вот уже и 70-летний юбилей (а на двоих с женой – 140!) Никиты и Мадины Искаковых собрались отмечать многочисленные родственники и друзья из России и Казахстана. Рад Никита Сеитович, что в дружной семье Искаковых все добились заслуженных ими успехов. Очень рад. А тем, кто, не жалея себя, подарил нам наше сегодня, – вечная память!

И хочется Никите Сеитовичу поклониться в пояс всем своим учителям и наставникам, которых уже нет рядом, и в первую очередь – маме своей, ибо всё лучшее в нём – от неё…

А река времени течёт, и никому не дано войти в неё дважды…

Поделиться: