Сегодня ему исполнилось бы 86. Он ушел в 56, незадолго до 57. Из всех привычных эпитетов типа «большой», «значительный», «выдающийся» и пр., я выбираю для него главным эпитетом — «настоящий». Да, это был настоящий поэт в том смысле этого слова, какое мы относим к вещам и явлениям природного происхождения. По сути, он и не мог быть никем иным на свете, кроме как поэтом. Он родился с невероятно трагическим мироощущением, и нести этот груз по жизни ему было ох, как нелегко. Нелегко было и всем, возле него приютившимся.
У меня весёлое начало
И совсем трагический конец, –
написал он в одном из ранних стихотворений, и вся дальнейшая его жизнь вихрями крутилась вокруг да около этой трагедии. Этого не понимали одни, и этим ловко пользовались другие, впоследствии называвшие себя его «друзьями». Но друзей по сути у него никогда и не было, потому что на те горние вершины, где он обычно обитал, эти обычные люди подниматься не умели — не хватало “дыхалки”. Он жил в сочинённом им мире и страдал от несовпадения его с миром реальным.
Довольно, поистёрся путь,
И мне одно осталось к лету —
Жить выдумкой какой-нибудь,
Всё заменяющей поэту.
Если бы мне было в 1969 году не 19, а, скажем, 29 лет, я бы никогда, наверно, не решилась выйти за него замуж, потому что моё ощущение жизни и моя природа было полностью противоположными. Я и сейчас, в реально трагедийном мире, в мире, принёсшем мне столько горя и слёз, настроена на всё лучшее. Как говорится, отрицаешься ли катастрофы? Да, отрицаюсь!
Долгие тридцать лет после ухода Бориса Терентьевича я пишу о нём то ли бесконечную книгу, то ли дневник, то ли воспоминания, то ли психоаналитику. То ли — все вместе. 26 лет, прожитых нами в одной семье, оказались счастьем (в котором и всего иного было вдоволь). Забылось всё, помнятся только разговоры — волшебные литературные пиры — с утра до вечера. Была ли я ему — другом? Скорее — тоже нет. Хотя соответствовала этому, может быть, более всех других, ибо точно понимала, с кем и с чем имею дело. Было ли в этом литературное соперничество? Нет, ничуть! Жалость? Вряд ли. А слова любовь я и не произношу, потому что оно и объёмнее и меньше того, что связывало нас. Во всяком случае и первый день нашей с ним близости и последний час его жизни могу рассказать по минутам. Мы были очень разными, но иногда мне казалось, что мы растём вместе, в целом, как одно дерево.
Помянем же сегодня раба Божия Бориса — в надежде, что Господь простит ему все прегрешения, и среди всех главное… Отпевали мы его на девятый день, непосредственно у могилы, на Переделкинском кладбище, по благословению и разрешению Патриарха Алексия II.
Ведал ли раб Божий Борис, что творил, в момент своего ухода?..
И да, и нет. Кажется, такое называют помрачением, то есть, явлением смещённого сознания и душевного потрясения.
Добавлю к этому только одно: мы — пережили крушение нашей страны, он — нет. Сильное звено иногда оказывается самым слабым.
И давайте перечитаем сегодня стихи поэта. Поэту ведь это всегда важно.
Надежда Кондакова.
БОРИС ПРИМЕРОВ
МОЛИТВА
Боже, который Советской державе
Дал процвести в дивной силе и славе, Боже, спасавший Советы от бед, Боже, венчавший их громом побед. Боже, помилуй нас в смутные дни, Боже, Советскую власть нам верни! Властью тиранов, Тобою венчанных, Русь возвеличилась в подвигах бранных, Стала могучею в мирных делах - Нашим на славу, врагам же на страх. Боже, помилуй нас в горькие дни, Боже, Советский Союз нам верни! Русское имя покрылось позором, Царство растерзано тёмным раздором. Кровью залита вся наша страна. Боже, наш грех в том и наша вина. Каемся мы в эти горькие дни. Боже, державу былую верни! Молим, избавь нас от искушенья И укажи нам пути избавленья. Стонет измученный грешный народ, Гибнет под гнётом стыда и невзгод. Боже, лукавого власть изжени, Боже, Империю нам сохрани!
РУССКИЙ ЯЗЫК
Я не стесняюсь, я - мужик,
Мужицкий у меня язык.
Давно его колокола
Гудят во все концы села,
И падает, как капля с крыш,
Его пророческая тишь.
Он мудр, как богатырский сон, -
Что с ним в сравненье - Соломон?!
Живая эта речь как миф, -
Что с ней в сравненье - Суламифь?!
Его побаивался хан,
Когда набрасывал аркан
На травы шумные земли,
Чтоб тихо те себя вели.
Но ханскую пронзала грудь
Его отточенная суть!
И падала, как капля с крыш,
Его пророческая тишь.
ДЕНЬ ВИШНИ
Александру Плитченко
Я помню день. В нём посадил я вишню.
Не помню только, как она росла.
Не помню, потому что жизнь не вышла
Такой, какой задумана была.
Наверное, прекрасной без прикраса
Её задумал я в краю земли
Без телефона, радио и газа, -
Но те случайно взяли и пришли.
Тогда я прокричал «прощайте!» тропам
И на железном быстром скакуне
Ударился галопом по Европам
За славою, принадлежащей мне.
Стихи. Моя фамилия в афише.
Весь мир в тумане, как и голова.
А где-то там росла неслышно вишня,
Как сирота, как юная вдова.
Наверное, - так думалося сердцу, -
Она взметнулась кроною крутой,
Чтоб в ней красно выбрасывал коленца
Сам соловей на дудке золотой.
Наверное, могли б на свет явиться
В то утро на каком-нибудь листе
От тёплого дыханья этой птицы -
Слова живые, коренные, те…
Я их искал, от ветерка сощурясь,
Но, видно, у какого-то плетня
Их закопала жизненная мудрость,
Как ценный клад, подальше от меня.
И не заметил я широкий ветер,
И не заметил, как,
когда легли -
В то утро ли, в тот полдень ли, в тот вечер
Шесть-семь морщинок на лицо земли.
А мне, как прежде - для души и взгляда,
Нужны сегодня не снега, не льды,
А думы зацветающего сада,
На лёгких ветках тяжкие плоды.
Не понимаю, как всё это вышло,
Что в днях, которым не было числа,
Остался день - всего один! - день вишни.
Другие память не уберегла.
Другие - память ветками густыми
На ощупь ищет, стукаясь в окно,
И тихо произносит твоё имя,
Всем городом забытое давно.
Оно когда-то было очень чистым
И молодым, как месяц над водой,
Настоянное на вишнёвых листьях
И всюду нёразлучное с тобой.
Природное доверие - природе!
И вкруг тебя листва такая сплошь,
Такое молодое время года,
Что кажется - ты смерть переживёшь.
Так жить и жить бы - не меняясь очень,
Входить в года, как в берега вода,
Когда б в тебе не просыпалось к ночи
Глухонемое слово «Никогда!»
И вот ты прокричал «прощайте!» тропам,
И по железной, рельсовой тропе
Ударился галопом по Европам
За славою, ненужною тебе.
…Простите мне затянутость, излишки,
Рассудочность и прочие дела.
Я помню день. В нём посадил я вишню.
И вот она меня пережила.
* * *
Я умер вовремя - до света,
И ожил вовремя - к утру.
А рядом проходило лето
В бредовом затяжном жару.
А рядом солнце проползало
На животе,
В репьях, во рву
И воспалённым, жёлтым жалом
До смерти жалило траву.
О бедная земля - как сушит
Вдоль,
Поперёк
И снова вдоль!
Как бороздит виски и души
Горячая, сухая боль.
Иссохшие уста - и только.
Глаза тоски - невмоготу…
И степи, серые как волки,
Крадутся к мёртвому пруду,
Где на краю, в краю безвестном,
В репьях, во рву,
На самом дне,
Всего на расстоянье песни
Лежу от жизни в стороне.
* * *
Пускай я буду старомоден,
Но у меня избыток слов
О женщине и о природе,
Которым я несу любовь.
«Высокопарно!» - кто-то скажет. -
«Несовременно!» - Ну и пусть,
Но я такой всегда, и даже
Себя, такого, не боюсь.
Я знаю, умирают годы,
Но у меня сто тысяч снов
О женщине и о природе,
Которым я несу любовь.
Мой ум от страсти нелогичен,
Но непорочен, как тот мир,
Где не было дурных привычек,
А было солнце, был эфир,
Была тоска в глазах народа,
Тоска и тайна - вновь и вновь -
О женщине и о природе,
Которым я несу любовь.
Я говорю: утихомирьтесь,
Вы, современники мои,
Познавшие все тайны флирта
И не узнавшие любви.
Не стыдно вам ли в обиходе
Иметь всего десяток слов
О женщине и о природе,
Которым я принес любовь?!
* * *
Ах, зачем я так ограблен
Жизнью города пустой! Вот родимая ограда, Дом родной передо мной. Лес, как резвый жеребёнок, Топнул золотом копыт И застыл. И в долгом звоне Возле берега стоит. Боже мой, какие чащи! Только весь я навсегда Городской, совсем пропащий Для крестьянского труда. …Вышел месяц под деревья Из-за старенькой реки, Поздоровался с деревней И не подал мне руки.
ГОЛУБЬ
Что так сердце молчаливо,
Словно сумерки уже
Наступили для прилива
И отлива на душе?
И мерещится мне плаха,
Нота на большой крови,
На которую без страха
С веток смотрят соловьи.
Молодые жены плачут,
Потому, что как пятно,
Их надежды и удачи
Просятся на полотно.
Но я боле не художник,
Слух мой тяжко занемог, –
Я сегодня только дождик,
У меня ни рук, ни ног.
Я стучу о ржавый короб
Трав осенних, серых плит.
Я голодный, тощий голубь,
Высотой своей убит.
ПРОЩАЛЬНЫЙ ДИПТИХ
1.
Прощай, простор неповторимый!
По прихоти слепой совы
Остался ты теперь без Крыма,
Без Украины и Литвы.
Вокруг тебя вовсю кричали
Меридианы долготы,
И в письмах отправлялись дали,
В печали перейдя на «ты».
Как ухо, раковина в шуме,
Забрасывая невода,
Ловила Ригу и Сухуми
И все другие города.
Ты помнишь дружеские встречи,
Армянский контур женских плеч,
Когда вверху горели свечи,
В твоих устах немела речь.
Родная мать седого поля –
Вся Новороссия при мне,
Где неба, кажется, поболе,
Чем где-то в стылой стороне, –
Откуда холодом дохнуло,
Лохматит космы камыша,
Где в общем горе потонула
Моя распятая душа.
Чего же ждать? К чему стремиться?
Иль бобылём на свете петь? –
Несётся мимо колесница,
За ней хромому не поспеть.
Предел, пробел, чертовский жребий
Нависли над тобой и мной,
Над тьмой нескошенного хлеба,
Над мокрой чёрною страной.
Ворона чахлая маячит,
Перед забрызганным окном,
А сердце вместе с далью плачет,
Да вместе с далью – об одном.
«Единственное — на потребу»!
В кровавый час в который раз
Раскинуло большое небо
Свой золотой иконостас.
Молюсь последним синим взглядом
На облик и размеры дней,
Где с ближним зарубежьем рядом
Шли толпы кинутых теней.
Они идут без сна на чудо –
Узреть лачуги, явь и свет,
Они идут, земные люди,
В страну, которой больше нет.
Прощай, великая держава,
Одна шестая часть земли,
Которую на переправах
Мы сообща не сберегли.
2.
Как белые голуби,
Как белые голуби,
Найду ль высоту?
Стою я у проруби,
Стою я у проруби
На страстном посту.
И слышится колокол,
И слышится колокол
Из водных аркад.
Под сводом расколотым
Под сводом расколотым
Не Китеж ли град?!