В кабинет, отстранив пожилую секретаршу, входит «изящная молодая женщина»:
— Вы редактор?
— Да, это я.
— Почему Вы не публикуете мои стихи?
— А Вы кто?
— Я Вероника Заплатина.
— Иван Иваныч! — вмешивается секретарша, — это я виновата, не хотела отвлекать Вас от …
— Я понял, Мария Семёновна. Идите к себе, я разберусь. Заплатина, Заплатина… Погодите-ка. Вы не та самая бизнес-вумен, супруга нашего депутата Заплатина?
— Причём здесь мой муж? Я автор 15 поэтических книг, мной написаны 2 тысячи стихов, не считая хокку и танка. За прошлый месяц на электронную почту вашего журнала я отправила 200 стихотворений, а Вы не печатаете. Думаете, это вежливо?
— Ну, не усложняйте. Это моя секретарь — женщина старой формации, не понимает новых веяний. Сам ей говорю. Ну что Вы, говорю, с этой Ахматовой носитесь, Марья Семёновна? А она: «Что вы, Иван Иваныч! Вот Пушкин ещё, Цветаева…» Кстати, Вам стихи Цветаевой нравятся?
— Честно?
— Разумеется, честно.
— Знаете, Вы правильно сделали замечание своей секретарше. Эта Цветаева вся какая-то нервная, непонятная какая-то. Просто в голове не укладывается, как это — из сора могут расти стихи? Стихи растут из души, это же очевидно. Думаю, это репрессии не дали развиться её таланту.
— Вероника, про стихи из сора написала не Цветаева.
— Как это?
— Это Ахматова.
— Ах, да какая разница! Обеим не хватает изюминки. Понимаете, эти сталинские репрессии…
— Да-да, понимаю. А чьи стихи нравятся Вам, Вероника?
— О, мой кумир – гениальная Рубальская! Она классик уже при жизни.
— В самом деле?
— Да что с Вами? Конечно, классик! Постоянно на экране, вся милая, ухоженная. А стихи? Когда Малинин поёт её песни, меня просто обволакивает, я прямо вся млею, вся дрожу от любви и желания.
— М-да. Так, значит – 2000 стихотворений. О чём предпочитаете писать?
— Темы самые разнообразные…
— Чудесно. Давайте что-нибудь прочтите навскидку.
— Ой, столько всего! Ну, хорошо, вот посвящение мужу:
«Звёздочки красивые
В темноте летят,
Мы с тобой счастливые,
Смотрим в звездопад.
Осень надвигается,
Скрючилась трава.
Скоро распластается
Золотом листва.
На плечо могучее
Я лицо склоню.
Что ни день, то круче я
Милого люблю».
Это одно из последних. Есть ещё посвящения на юбилеи, на праздники. Но большинство про любовь и природу. Хотите про любовь? Это вчерашнее, всего четыре строчки:
«Мои волнующие бёдра
И чёрных локонов волну
Сожми в своих объятьях твёрдых,
Не нарушая тишину».
— Не нарушая? Ну, хорошо. А это Вы кому посвящаете?
— Да мужу, конечно! Вчера скинула ему на телефон, чтобы не скучал. Он, бедный, агитировать уехал куда-то на стойбище к каким-то корякам. А про природу у меня на 4 цикла всё поделено. Штук по четыреста на каждое время года.
— Да, нашу русскую природу нельзя не любить. Помните:
«Сыплет черёмуха снегом,
Зелень в цвету и росе.
В поле, склоняясь к побегам,
Ходят грачи в полосе…»
— Очень мило. Но, почему только русскую? Я и про европейскую природу пишу. Все эти замки, гроты… Вы были на озере Гарда?
— Не довелось.
— Непременно приезжайте в гости. Я там домик прикупила. Чудесные виды, стихи так и просятся на бумагу.
— А Ваши стихи мужу нравятся?
— Он тоже старой формации. Стихов вообще не читает. Но любит песни. «Лесоповал», например. Говорит: я с народом на одной волне.
— Очень предусмотрительно. Ну, что ж, чудесно. А Вы стихи правите, Вероника?
— Никогда! Они выплёскиваются волной вдохновения. А вдохновение не правят!
— Вероника, лицо склонить невозможно.
— Почему? Такое сплошь и рядом пишут. Вы придираетесь, Иван Иваныч.
— Нисколько. Лицо – это часть головы и отдельно существовать не может. Склонить можно голову.
— Ну и что? В стихах важно общее впечатление. Вы читали хокку знаменитого Сивухина? Он вдохновляет меня.
— Не слышал такой фамилии.
— Как, Вы не знаете Сивухина?! Вы не читали вот это:
«Жадно он пил
Воду из крана.
Муторно было».
— Не читал. А стихи, что Вы нам посылали, они где-нибудь публиковались?
— А как же, они из последней книги.
— Вот незадача! Мы публикуем только неизданные произведения.
— Да вы не расстраивайтесь, Иван Иваныч. Я пишу по два стихотворения в день. Через месяц пришлю штук семьдесят. Так Вас устроит?
— Ну, хорошо, присылайте, посмотрим. До встречи, всего Вам хорошего.
——————-
— Что будем делать, Марья Семёновна?
— Я всё слышала. Больше не пущу её на порог.
— Это тупик. Если не опубликую, она доведёт меня до белого каления. Ещё и мужа подключит.
-Тогда опубликуйте, и дело с концом. И вообще публикуйте из номера в номер. Будете каждый год на озеро Гарда ездить бесплатно, там гроты, сами понимаете. Вы человек пожилой, пора о здоровье позаботиться.
— Вы это серьёзно, Марья Семёновна?
— Серьёзней не бывает, Иван Иваныч!
— Ну, что ж делать. Эх, чёрт! Где наше не пропадало!
В точку!
Стихи растут из сора, но — стихи. А из «виньеток ложной» мути — вот такая графомания. Убеждённая и воинствующая. И поди объясни графоману, почему он — графоман…
А «грамофонов» распускается всё больше и больше, в частности благодаря Интернету и ТВ.
Замечательный юмор! А совет секретарши! Очень понраился рассказ.
Стихи у этой поэтессы — прямо частушки какие-то! А «поверните лицо» или, как там, «склонить лицо», — так иногда фотографы говорят! «Да не голову, а лицо, я вам говорю! Что вы какая непонятливая!» Приходилось слышать!
Но любит песни. «Лесоповал»*
Михаил Танич очень хороший поэт, в его песнях за фасадом блатной романтики всегда проглядывало уважение к человеку и бережное отношение к способности сопереживать, как к самому ценному качеству в жизни.