Когда накануне нового, 1988 года «духи» прислали в ООНовский городок «бакшиш» в виде одной-единственной мины, разорвавшейся в каких-то пяти метрах от входной двери нашей виллы, мы поняли, что она прилетела по наши грешные души. За несколько дней до этого у меня состоялась встреча с полевым командиром, которого я почти месяц «окучивал» на предмет перехода его отряда на сторону госвласти Афганистана.

Провозглашенная в стране политика национального примирения должна была иметь результаты на конкретных делах, а не на словах. Но самое интересное заключалось в том, что две договаривающиеся стороны в лице высшего руководства СССР и ДРА, почему-то забыли спросить мнение на сей счет у руководства моджахедов. Наверно, по той простой причине, что их было великое множество, и каждый мнил из себя самым главным начальником вооружённой оппозиции. А когда такое происходит, то согласия между ними, как в той басне Крылова, добиться весьма сложно.

Тем не менее, инициированный ещё весной 1987 года, процесс всеобщего примирения начинал потихоньку набирать обороты по всему Афганистану. Каким образом это достигалось, про то знают разве что представители разведывательных органов СССР и ДРА. Не обошла стороной эта участь и царандой, а точнее сказать – максуз, или как его ещё называли – спецотдел, не первый год занимавшийся агентурной работой в бандах. Именно его сотрудники имели больше шансов «договориться» с главарями банд, поскольку располагали всесторонней оперативной информацией, затрагивающей многие аспекты их жизнедеятельности.

А знать приходилось не только численность, вооружённость и партийную принадлежность той или иной банды, но и психологический настрой её участников. А вот он-то как раз был весьма многолик. Кто-то из моджахедов воевал сугубо по политическим мотивам, кто-то сводил счёты с «кровниками», а кто-то в банду приходил, чтобы подзаработать.

Но были и такие, кто в банду попадали по причине своей малограмотности. Они на веру принимали зачастую ложную информацию, исходящую от мулл, составляющих большинство полевых командиров. Именно они борьбе с гяурами придавали религиозный «оттенок». А простые дехкане верили их словам и брались за оружие.

Не последнюю роль в организации вооружённого противодействия советским войскам играли явные перегибы со стороны самих шурави. После «духовских» обстрелов автоколонн с грузами и многочисленных застав, расположившихся вдоль основных трасс, открывался ответный ураганный огонь, и применялось «ковровое» бомбометание, в результате чего с лица земли исчезали населённые пункты, гибли ни в чём не повинные мирные жители, в том числе, старики, женщины и дети. Подобное не могло не озлобить оставшихся в живых мужчин и подростков, и они брали в руки оружие, чтобы мстить за погибших родственников.

И вот на этой волне вооружённого противостояния в стране решили проводить политику национального примирения. Но чтобы она была правильно истолкована афганцами, как некое проявление доброй воли государственной власти Афганистана, а не как её слабость, необходимо было проводить разъяснительную работу среди населения. Убеждать людей в том, что кровопролитное противостояние никогда не приведёт к миру, и продолжение братоубийственной войны – путь в тупик.

К концу 1987 года афганцы отлично понимали, что присутствие советского военного контингента в Афганистане не может продолжаться вечно, и недалёк тот день, когда шурави покинут страну, и им самим придётся налаживать мирную жизнь в собственном доме. И от того, как быстро их Родина перейдёт на мирные рельсы, будет зависеть её будущее. Мёртвых уже не вернуть, как с одной, так и с другой воюющей стороны, да и мстить за гибель близких будет некому и незачем. А, стало быть, надо садиться за стол переговоров, и решать, как жить дальше.

Только как убедить самих афганцев, что такой переговорный процесс надо начинать уже сейчас, а не когда страну покинут шурави? Многие чиновники из государственных структур крайне негативно относились к тому, чтобы начинать переговоры с моджахедами, которые, по их мнению, не были морально готовы сложить оружие. То же самое думали и моджахеды, потому и не спешили отказываться от вооружённой борьбы.

И вот в этой, не совсем простой ситуации, советская сторона брала на себя обязательство стать неким третейским судьей и всеми возможными способами понудить антагонистов протянуть друг другу руки.

В ту пору мне довольно много приходилось разговаривать с сотрудниками царандоя, вынуждая их к откровенному разговору на заданную тему. И не все из них горели желанием «брататься» с «духами». У многих были свежа в памяти гибель друзей и сослуживцев, и душа требовала отмщения. Но были и такие, кто был иного мнения. Ведь не секрет, что члены одной семьи порой оказывались по разную сторону «баррикад», а родственные связи в Афганистане были превыше всего. Люди умудрялись общаться друг с другом, несмотря на то, что уже на следующий день стреляли друг в друга. Ну, чем не наша гражданская война?

А были и такие прецеденты, когда «духи» сами начинали изыскивать возможность встретиться с шурави, минуя соплеменников со стороны госвласти. В том был свой резон. Не всё так гладко складывалось в структурах власти. Были там и затесавшиеся карьеристы, и откровенные предатели, и затаившиеся враги. От этой публики можно было ожидать всего, чего угодно. И кто мог дать гарантию, что о предложении идти на мирные переговоры на следующий день не узнает руководство моджахедов! В подобных случаях участь для «переговорщика» была одна – смерть.

К концу 1987 года в моём активе имелось подписание трёх секретных договоров с полевыми командирами моджахедов. Но то были несколько иные договоры, когда высокие договаривающиеся стороны не преследовали цель мирного сосуществования друг с другом. Конечно же, в какой-то мере я имел перед договорной бандой негласные обязательства, но они действовали лишь до поры до времени, пока эта банда не предпринимает никаких боевых действий против шурави и госвласти. Стоило им нарушить договорные обязательства, и у меня развязывались руки. Я мог не только как та цыганка-ворожея наслать на них порчу, но и кое-что намного круче. В крайнем случае, «двурушников» можно было проучить иезуитскими способами, например, слить информацию о их негласном сотрудничестве вышестоящему руководству моджахедов. А как это сделать с умом, знал не только я, но и мой подсоветный. И пусть потом доказывают, что это далеко не так. Практика же показывала, что «духи» особо не вникали в тонкости оперативных разработок, и особо не мудрствуя, кончали «кротов» без суда и следствия.

Поэтому, когда в конце ноября на меня вышел совершенно незнакомый человек, представившийся сотрудником губернаторства, я не сразу понял, что ему от меня нужно. Пришлось привлекать к собеседованию нашего переводчика Юру Анцупова. Как выяснилось из разговора с чиновником, его родной брат ходит в полевых командирах у «духов». Никто из соотечественников не знает об их родственных связях, а если бы узнали, то он наверняка лишился бы работы, а заодно попал под «колпак» ХАДа со всеми вытекающими последствиями.

В настоящее время брат ищет любую возможность, чтобы связаться с советником царандоя, о котором он случайно узнал от другого полевого командира. И этим советником был я.

Я был крайне удивлен осведомленностью «духов» о моей «скромной» персоне. Хотя, чему тут удивляться — частенько приходилось допрашивать пленных «духов», проводить контрольные встречи с агентами максуза, среди которых наверняка были не только «двурушники», но и «казачки» засланные пакистанской разведкой. Мы изучали врага, а он изучал нас. Таковы неписанные правила всех разведок мира. Наверняка у противника имелось секретное досье, заведенное на мою персону, как мы заводили аналогичные досье на полевых командиров и руководителей Исламских Комитетов и судов провинции.

Как бы там ни было, я договорился с чиновником о встрече с его братом. Вот только с местом её проведения мы не смогли сразу определиться. Его брательник не хотел светиться в городе, и уж тем более в Управлении царандоя, или в максузе. Со своей стороны, я сразу же отмел встречу на нейтральной территории. Кто знает, с какой целью этот «дух» хочет встретиться со мной, и кто даст гарантию, что я не стану его «добычей» в хитро спланированной оперативной комбинации.

В памяти была свежа оперативная разработка, проведенная царандоем, в результате чего был захвачен гражданин Франции, араб по происхождению, под видом журналиста прибывший в Афганистан в качестве военного советника моджахедов. Там тоже сложилась аналогичная ситуация, когда один из родственников служил госвласти, а второй ходил в полевых командирах. Решили братья немного подзаработать, вот и сдали чужеземца.

И тогда я предложил провести эту встречу в ООНовском городке. И хотя посторонним там появляться было строго запрещено, но во всех запретах всегда найдутся исключения из правил. Какие-то подозрительные личности чуть ли не каждый день наведывались к агентурщикам ГРУ, чья вилла располагалась неподалеку от нашей. В городок частенько наведывались представители Второго Армейского корпуса ДРА, сотрудники царандоя, и ещё Бог знает кто. Единственное требование, которое все они должны были неукоснительно соблюдать — проезд и проход на охраняемую территорию осуществлялся в сопровождении представителя принимающей стороны.

В тот день был выходной, и советники на работу не выезжали. Ближе к обеду на нашу виллу заглянул боец из взвода охраны, сообщивший, что на воротах стоит какой-то бабай, который просит позвать мушавера максуза. Меня, стало быть. Делать нечего, надо идти. Я почему-то подумал, что встречу на КПП кого-нибудь из сотрудников спецотдела, а то и самого Амануллу- моего подсоветного. У того была привычка наведываться в кампайн по выходным дням, но это никак не было связано с тем, что он напрашивался ко мне в гости. Если уж и приезжал, то наверняка хотел сказать мне что-то очень важное. Зачастую это происходило в тех случаях, когда в максуз поступала информация об угрозе обстрела городка из прилегающей к нему «зелёнки». Очень часто эта информация подтверждалась, но поскольку жильцы кампайна были заблаговременно мной предупреждены, никто из них не высовывал своего носа на улицу. Волейбольные турниры и купание в бассейне тоже временно прекращались.

На этот раз у ворот стоял незнакомый мне человек в гражданском одеянии. Я поинтересовался, что ему от меня надо, и он, достав из кармана клочок бумаги, передал его мне в руки. В той записке было всего несколько слов по-русски. И хоть слова были написаны с ошибками, я понял, что передо мной стоит брат того самого чиновника из губернаторства, про которого он мне ранее говорил.

На всякий случай прощупал одежду посетителя на предмет обнаружения под ней оружия, и ничего не обнаружив, сказал часовому:

— Это со мной.

Поскольку посетитель совершенно не говорил по-русски, пришлось прибегнуть к услугам переводчика Юры Анцупова, четвертому жильцу нашей виллы. Беседа велась в моей комнате, а так как стульев и табуреток в ней отродясь не было, гостя пришлось усадить на кровать. А тот и рад до смерти – уселся на неё вместе с ногами, заняв позу «лотоса».

Говорили довольно долго. Затронули все аспекты нашего дальнейшего взаимовыгодного сотрудничества. Насир — так звали полевого командира, про которого я до этого практически ничего не слышал, рассказал где именно в «зелёнке» дислоцируется его отряд. численностью около тридцати человек. По сути своей, то был не боевой отряд «духов», а некое вооруженное ополчение, в обязанности которого входило обеспечение охраны кишлака Насиран откуда родом были практически все его нафары. Самому старшему из них перевалило за сорок лет, а молодому не исполнилось ещё и четырнадцати. На вооружении имеется полтора десятка автоматов, несколько винтовок, парочка РПГ-7 и один миномет, доставшийся в качестве трофея, когда в прошлом году неподалеку от их кишлака афганские военные проводили операцию по призыву новобранцев. Тогда сарбозам крепко досталось от людей из отряда Турана Абдулхая. Спасаясь бегством, они побросали часть тяжелого вооружения, в том числе, этот миномет с несколькими ящиками боеприпасов к нему. Сей миномет Туран Абдулхай презентовал Насиру под заверения, что его люди будут периодически обстреливать дорогу по которой шурави доставляют военные грузы на Майдан. Но за всё то время, пока миномет находится в их распоряжении, они ни разу им не воспользовались.

Я внимательно слушал афганца, а сам думал: «Ох и врун же ты, дружище!» Именно из кишлака Насиран, располагавшегося в «зелёнке» в каких-то трёх километрах южнее кампайна, наш городок довольно часто обстреливался из минометов и безоткатных орудий. Стрельба велась не прицельно, и снаряды крайне редко взрывались на территории городка.

Не удержавшись, я озвучил Насиру своё мнение на сей счёт, на что он ответил:

— Так то не мы, а люди Абдулхая частенько наведываются в наш кишлак, и стреляют из-под небольшого холма на окраине кишлака. Они там свои позиции оборудовали, которых не видно вашим наблюдателям.

— В таком случае, я не понимаю — а какого лешего Вы там делаете, если посторонние люди приходят в ваш кишлак, стреляют по шурави, и потом преспокойно сваливают оттуда, оставляя вас на растерзание шуравийской артиллерии и авиации? Это что же за отряд самообороны такой, если вы свой кишлак превратили в проходной двор?

— А что мы можем сделать, — развел руками Насир. – Абдулхай уважаемый человек в улусвали Даман, и я не вправе делать ему какие-либо замечания.

— Хорошо, я всё понял. А вот скажи мне, члены ваших семей тоже живут в Насиране?

— Не все, но есть и такие. У кого были деньги, давно уехали в Чаман и Кветту. Остались лишь только те, у кого нет денег, чтобы перебраться в Пакистан. Да и кто их там ждёт без пайсы.

— Ну, хорошо. А что ты от меня-то ждёшь? Если хочешь чтобы ваш кишлак не долбили наши артиллеристы, для начала сделай так, чтобы из Насирана не велось обстрелов по дороге и кампайну. Если ты и твои люди не в состоянии этого сделать, то в таком случае я не могу что-либо обещать тебе. До тех пор пока обстрелы не прекратятся, спокойной жизни вам не будет. Если сможешь, передай мои пожелания Абдулхаю, а уж каким образом ты ему все это скажешь, это уже твои проблемы.

Когда мы вдвоём шли в сторону КПП, я обратил внимание, что мой попутчик очень внимательно рассматривает территорию кампайна. Словно фотографировал всё то, что находилось в городке. Тогда я не придал этому особого значения, но спустя несколько дней возле нашей виллы упала та самая единственная мина, которая едва не принесла много бед её жильцам. И только счастливая случайность позволила избежать неминуемой гибели сразу трех человек.

После этого происшествия, у меня уже не было никаких сомнений насчет того, что Насир не собирался заключать никаких договоров с шурави, а как раз наоборот, выполнял приказ вышестоящего «духа» в лице Турана Абдулхая, поручившего ему установить точное местонахождение виллы с царандоевскими советниками, слишком резко развивших свою деятельность против моджахедов.

Но это ему очень дорого обошлось. В те дни к Дамане полным ходом шла операция по выставлению постов Второго пояса обороны Кандагара, и воспользовавшись моментом, я передал на ЦБУ Бригады координаты предполагаемого местонахождения отрядов Насира и Турана Абдулхая. И в ближайшую джуму, когда все мусульмане совершают обеденный намаз, по целям отработали «Грады».

Я не знаю, что и главное — кто там после этого мог уцелеть, но несколько дней со стороны Насирана по кампайну и «бетонке» не было сделано ни единого выстрела.

Но история на этом не закончилась.

Наученные горьким опытом, решили мы обзавестись персональным миномётом. Так, на всякий случай. А вдруг по нам опять начнут стрелять, а у нас кроме стрелкового оружия ничего больше нет.

Сказано, сделано. Наш сосед с четырнадцатой виллы был советником начальника тыловой службы Второго Армейского корпуса. Вот он-то, как раз, и сделал нам презент в виде 82-х миллиметрового миномёта «Поднос», который был захвачен у «духов» во время проведения последней войсковой операции в «зелёнке». Правда, миномет был без прицела, да и предохранитель на его стволе отсутствовал, что не исключало двойного заряжания, но мы были рады и такому «бакшишу». А ещё тыловик доставил десяток ящиков с боеприпасами к миномету, и мы сложили их в кирпичном сарайчике, в своё время построенном американскими строителями, возводящими кандагарский международный аэропорт «Ариана».

Неподалеку от виллы мы оборудовали позицию для миномёта, для чего выкопали небольшой ров, куда установили опорную плиту миномёта, а спереди огневой позиции уложили в несколько рядов ящики из-под снарядов к гаубице Д-30, заполнив их камнями и землей. Буквально на следующий день пошёл проливной дождь, затопивший вырытый ров, и подойти к миномёту теперь было не просто, не замочив в холодной воде свои ноги. Чтобы хоть как-то выйти из создавшегося положения, мы решили под опорную плиту положить покрышку колеса от подбитого «духами» БТРа. И надо же было такому случиться, что именно в этот ненастный день кампайн был обстрелян из «зелёнки».

После того как обстрел прекратился, мы решили дать «ответку». И хотя мы не знали откуда «духи» стреляли по нам, но на всякий случай решили пальнуть по Насирану. А когда стали готовить боеприпас к миномету, то между нами вышел спор – сколько дополнительных пластин вышибного заряда нацепить на хвостовик мины. Решили не гадать на кофейной гуще и навесили весь комплект имевшийся в качестве приложения к боеприпасу.

Когда Юра Анцупов опускал мину в ствол миномета, остальной «внештатный расчет» отошёл подальше от миномета. Так, на всякий случай..

Миномет жахнул так, что я едва не оглох. Отдача от выстрела была настолько мощной, что опорная плита, подпрыгнув над покрышкой, вместе со стволом миномета улетела за бруствер. На этом свои эксперименты мы решили временно прекратить. Тем более, что мы так и не узнали, куда же упала мина, посланная нами по принципу «На кого Бог пошлёт». Но улетела она однозначно очень далеко, поскольку звука взрыва мы так и не услышали.

А спустя месяц, когда жилец нашей виллы Володя Черных засобирался в отпуск, решили мы отметить его отъезд салютом, повторив свой «эксперимент» со стрельбой из миномёта. Но и на этот раз нас постигла неудача. После того как мы опустили мину в ствол (на этот раз без усиления вышибного заряда), выстрела не последовало.

Осторожно отсоединив хвостовик миномета от опорной плиты, и наклонив ствол стали аккуратно извлекать оттуда мину. Юра всё выше и выше поднимал ствол за хвостовик, а я, ладонями обеих рук перекрыл ствол миномета таким образом, чтобы взрыватель мины оказался зажатым пальцами сразу же, как только боеприпас начнет выходить из ствола.

Честно признаюсь – в тот момент мне было не до смеха, поскольку подобных «операций» я ни разу в своей жизни не проводил. Тем не менее, мина была успешно «обезврежена» и теперь надо было решать, что с ней делать дальше. Пришли к единому мнению, что оставлять её на складе нет никакого резона. А ещё мы поняли, почему мина не сработала. От долгого хранения отсырел штатный вышибной заряд. Это такой картонный патрон красного цвета, аналогичный тем, что используются в гладкоствольных охотничьих ружьях. Быстренько его заменили, и заново сунули мину в ствол миномета.

На этот раз мина вылетела из ствола, и мы даже видели, как она летит в воздухе. Но улетела она недалеко, упав метрах в пятидесяти от бетонки, и рванув облаком черного дыма. А в это самое время, по бетонке двигалась колонна автомашин в сторону Майдана. Что уж там подумали водители машин и сопровождающих колонну БТРов и БМП, но наверняка им показалось, что их из засады обстреляли «духи».

Что тут началось!

К стреляющим из сопровождения бронемашинам присоединились артиллеристы трёх гаубиц Д-30 стоявших на въезде в кампайн. Откуда-то с перевала по «зеленке» дали залп «Грады».

И все из-за чего? Просто три чудака на букву «М» решили отметить убытие своего сослуживца в отпуск.

На славу получился прощальный салют. И, слава Богу, что при этом никто из нас не пострадал.

Но после этого случая, к миномету мы больше не подходили. Даже в тех случаях, когда кампайн подвергался интенсивному обстрелу со стороны «зелёнки».

Поделиться: