Радикальнейший отрыв прошлого от настоящего есть факт, который суммарно характеризует наше время, возбуждая при этом смутное подозрение, что именно он повинен в каком-то особенном чувстве тревоги, переживаемом нами в эти годы. Неожиданно мы ощутили себя ещё более одинокими на нашей земле; мёртвые умерли не в шутку, а всерьёз и окончательно, и больше они ничем не смогут помочь нам. Улетучились последние остатки духа преемственности, традиции. Модели, нормы и правила нам больше не служат. Мы принуждены решать свои проблемы без активной помощи прошлого, в абсолютном актуализме, будь то проблемы искусства, науки или политики. Европеец остался одиноким…
Хосе Ортега-и-Гассет «Запах культуры»

… Этими словами выдающийся испанский писатель и философ Хосе Ортега-и-Гассет (1883–1955), один из наиболее выдающихся мыслителей прошлого века, выразил свои тревожные ощущения, предчувствия оскудения и нивелирования европейской, то есть мировой, культуры. И если Ортега-и-Гассет ещё ощущал к середине XX века остатки традиционной культуры, её «запах», то на нашу долю осталось только горькое её послевкусие. Сказанное – к определённой преемственности названий книги выдающегося философа и настоящего очерка, очередного в цикле работ, посвящённых теме расчеловечивания, имманентного бурно стартовавшей на рубеже веков и тысячелетий глобализации – «последнего и решительного» боя интернационала мировой финансово-олигархической капиталократии, высшей и завершающей стадии империализма… который и сам, говоря словами В.И. Ленина, явился последней стадией капитализма. Словом, конец конца, но двойные отрицания наиболее пагубны для человеческой психики.

И ещё одна преамбула к теме очерка. Автора их цикла, по мере написания публикуемого в разных литературных журналах, «по первому прочтению» часто упрекают в неизбывном пессимизме: дескать, всё у вас, товарищ сочинитель, получается по образцу «раньше и вода мокрее была», а даже в недалёкое будущее и вовсе страшно в мыслях заглянуть! Что ответить? Сослаться разве что на позднеримских философов, живших и творивших в пору упадка Римской империи – а ведь тогдашний Рим и был весь мир! – того же Боэция, что начинал свой знаменитый трактат «Утешение философией» строками:

Песни, что раньше слагал в пору цветенья и силы,
Вынужден ныне на путь скорбный направить, увы!

Именно гнетущая эпоха великих перемен к нелучшему от устоявшегося в наибольшей степени сказывается на людях с чувствительной организацией ума и души, к каковым относятся служители творческих муз. Хотя бы в разных степенях успешности служащих. Но дело не в «количественно-качественных» градациях, а именно в данных от рождения и воспитания творческих устремлениях.

Для Боэция и его круга неотвратимость ухода всего прошлого величия Рима и воспринималась как конец Мира – Рима. И мы с «высоты» прошедших веков и тысячелетий, зная последующую историю европейской цивилизации, в полной мере соглашаемся с Боэцием. Но кто же согласится с нами, ныне живущими, о содержании воспоследования переживаемого времени чудовищных перемен, полного перевоплощения человека? Ведь история не только сослагательного наклонения не имеет, но даже и ближайшую будущность от нас скрывает?

А будущность эта даже в промиллях (это термин не из гаишного обихода…) не схожа с упадком Древнего Рима. Тогда ведь человек оставался всё тем же биологическим разумным, а приток «свежей крови» варварских племён, наложившись на высокую цивилизацию среднеземноморской античности, пережив растянувшееся на многие века «смутное время» мрачного раннего Средневековья, дал второе рождение уже всеевропейской цивилизации с единым корнем христианской этики и морали, с высочайшим развитием гуманизма и сциентизма античности; первого у романских народов, второго по преимуществу у потомков германских племен. Даже отрезанные от Европы мощным натиском монгольских и тюркских племен из восточной Азии славяне Руси и бывшей Византии в общем потоке всеевропейской христианской пассионарности исподволь создавали свои молодые государственности и национальные культуры.

У нас даже намёка на возрождение нет: выгляньте в окно и всё сами увидите.

Переход биосферы в ноосферу и категория расчеловечивания*. … В окно не насмотришься: в будни и праздники всё одно улицы пусты, только среднеазиатские «арбайтеры» свою пайку отрабатывают: через два дня на третий громыхают своими механизмами, чуть подросшую травку под корень изводят и воздуходувками (вместо мётел) редкий мусор с тротуаров сдувают. Плотно трудятся бригадами под десяток декхан на един двор. Грохот страшенный, пыль уличная до пятого этажа взлетает, запах дешёвого бензина на весь квартал… Запуганный всеми и всея народ даже помышлять о жалобах не смеет. Тем более, что главный квартальный правдоискатель Гриша Неунывакин разъяснил, мол, вся техника новодворниковская китайская, а сейчас даже единого косого взгляда в ту восточную сторону не допущается! Но – это к слову, тем более, что пишу вечером, когда декхане разошлись на покой, намазы творят, аллаха благодарят: лёгкой работой за два-три сезона (зимой к себе уезжают, не лёд же колоть на тротуарах!) соберут на приличный дом в своём кишлаке.

… В начале 1920-х годов выдающийся русский и советский учёный, академик Владимир Иванович Вернадский, тот самый, что десятью годами ранее подавал царю Николаю Второму докладную записку о необходимости «Уранового проекта» (опять же ранее на треть века до американского «Манхеттенского» и далее сталинско-бериевского…), получив приглашение из Франции, читал в Сорбонне курс лекций о грядущем переходе биосферы в новое биогеохимическое состояние Земли – в ноосферу, то есть в сферу разума. Это гениальное предвидение сейчас воочию сбывается. Но если советский оптимист Вернадский полагал этот переход как оптимистичный для человека будущего, что характерно для любой провидческой науки, то нынешняя реальная действительность показала: такой переход, как следствие движения эволюции человека, вовсе не предполагает «всестороннее раскрытие творческих возможностей численно растущего человечества»… словом, не по Томасу Мору, Кампанелле, Карлу Марксу, Плеханову и Ленину, даже не по Сталину, осторожному в прогнозах, но вот по антиутопиям – от «Железной пяты» Джека Лондона до «1984» Джорджа Оруэлла этот биосферно-ноосферный переход свершается. Таково указание биоэволюции, а эволюция «не считается» с мнением человека. Словно обухом по голове человека нынешнего оглушила зловещая глобализация – начальный этап этого перехода.

Это следует понимать однозначно: человек биологический разумный выполнил свою эволюционную миссию. Следующий этап эволюции – расчеловечивание, понимаемое как биотехнизация человека, то есть лишение его ряда основных традиционных качеств, преимущественно морально-этических, и директивное внедрение в «человеческую оболочку», то есть в мышление, иных качеств, ранее ему не присущих, особенно активно сейчас проводимой замены аналогового творческого мышления утилитарным цифровым. Отсюда и рекламно-телевизионные лозунги вроде: «От слова к цифре». Реклама пресловутых «новых технологий» суть исполнение девиза: «От знания к информации». Навязывание обобщённо понимаемой «свободы» есть закабаление человека информационным шумом и так далее.

Обобщённо понимаемая культура, всё более становящаяся артефактом истории: гуманизм и сциентизм. Обычно о невозвратимой утрате культуры принято говорить со ссылкой на Ницше, философия которого на рубеже XIX и XX веков соперничала известностью разве что с морально-этическим учением Льва Толстого. Откройте любой роман или том литературной публицистики русской или европейской классики того времени и сами убедитесь по высказываниям персонажей или самих авторов (это в публицистике). Как всякий сумасшедший на грани с клиникой – а затем и вовсе в клинической стадии, – Ницше был великим провидцем… разумеется не по причине психического недуга, а данного богом (или чёртом?) выдающегося таланта. Недуг же позволял ему, как на Руси юродивым, резать правду-матку. «До наступления следствия верят в одни причины, после – в другие», – этими немногими словами из трактата «Весёлая наука» Ницше определяет философскую категорию причинности в отношении к современной культуре. Точнее – антифилософскую. То есть сам субъект культуры становится всё более управляемым Великим глобализатором. Так назовём для образности совокупность тех мощных сил, что сейчас взяли в свои железные объятия («Железная пята» у  Джека Лондона) всю мировую жизнь. – По аналогии с Великим инквизитором Достоевского из «Братьев Карамазовых».

И к месту будут пророческие строки Тютчева:

Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поёт, что море,
И ропщет мыслящий тростник?

(Стихотворение «Певучесть есть в морских волнах…»; «мыслящий тростник» – у Паскаля образ человека: слаб как тростник, но мыслью своей весь мир побеждает).

Западная культорология, социология и прочие «логии» со знаковыми именами Джорджа Сороса, А.Дж. Тойнби, Э. Тоффлера, Дж.К. Гэлбрейта, Дж. Э. Мура и др. с 80-х годов прошлого века усиленно дудят в одну дуду: мол, живём в постисторическую (по философу Фукуяме) и постиндустриальную эпоху, в нынешнем человеке борются два начала: гуманизм и сциентизм, то есть научное устремление, причем сциентизм уверенно одерживает верх… Соответственно и культура всё более отходит в область исторических артефактов.

Маскировка правды в полуправде пагубнее прямой лжи: Великий глобализатор глушит в человеке одновременно гуманизм и сциентизм, то есть традиционную культуру и извечное устремление к знанию. Последняя стремительно замещается пресловутой технологией, преимущественно информационно-цифровой с облаком информационного шума, плотно окутывающего человека и лишающего его права на индивидуальное мышление, тем более творческое. Облик человека «несветлого будущего» полтора века тому назад обсуждали в «Бесах» Ф.М. Достоевского Кириллов и Ставрогин. Д.С. Мережковский в своём знаменитом трактате «Л. Толстой и Достоевский» так передаёт этот диалог:

«– Тогда новая жизнь, – говорит Кириллов Ставрогину, – тогда новый человек, тогда всё новое… Тогда историю будут разделять на две части: от гориллы до уничтожения Бога, и от уничтожения Бога до…
– До гориллы? – с холодною усмешкою подхватывает Ставрогин».

Именно гориллу с чисто цифровым аналогом человеческого мышления, затенённой информационным шумом оперативной памятью и «отключенным» подсознанием – базисом творческого аналогового мышления – видит Великий глобализатор заместителем человека биологического творческого в самом недалёком (по историческим меркам) будущем.

Не устаю напоминать: хотите зримо видеть расчеловечивание и нивелирование культурного фона почти до нулевой отметки – не поленитесь встать с дивана (вопреки телерекламе: «… не вставая с дивана!» а ещё доходчивее – с унитаза…) и выгляните в окошко: вот она зримая будущность мимо вас шагает!

… Когда в первой половине дня, условным утром, иду на службу (известно, что все люди без погон работают, а профессора и театральные артисты служат), а ближе к вечеру домой возвращаюсь, причём путь лежит по тротуару вдоль главного проспекта города, а обок корпуса университета, то есть публика встречно-поперечная сплошь студенческая, то от монотонности ежедневно повторяющейся картины в голове словно всплывают кадры западного модернистского фильма, снятого по осовремененному сценарию Августа Стриндберга в стиле Хичкока, Кустурицы или кого-то из второй волны итальянского неореализма, например, Тарантино. А именно: полтора часа камера, установленная на боковом тротуарном фонарном столбе, снимает в чёрно-белом свете идущих пешеходов, студентов и – на их языке – «преподов из универа», перемежаемых случайным посторонним народом: бабками с аптечными рецептами, среднеазиатскими гастарбайтерами в оранжевых жилетах, молодящимися дамами с прогулочными собачками, школьниками, одетыми альпийскими туристами с рюкзачными вещмешками за спиной… впрочем, и студиозусы тоже с сидорами через плечо. И музычку звукооператор фильма подпустил тревожно-страшноватую, от которой пьющему мужику поутру повеситься хочется. Это когда альты заунывно тянут на нижних нотах, а скрипки тревожно пиччикатто отбивают.

В кадре же на мельтешащем фоне мелкого октябрьского дождика нескончаемой вереницей идут те самые, про которых сейчас можно сказать: глобализм – это молодость мира, и его возводить молодым! Поскольку университет наш провинциальный, дешёвый по оплате, то в процессии идущих студентов соотечественников перемежают чёрные лица из беднейших африканских стран, малорослые вьетнамцы, громко и гортанно, все одновременно говорящие ближневосточные арабы, чем-то озабоченные среднеазиаты из бывших «советских социалистических». Словом, полный интернационал «третьего мира» – по терминологии Запада.

У каждого, даже разговаривающего со спутниками, в правой руке (у левшей в левой) смартфон, на голове наушники. Не отрываются глазами от экранов, словно даже по прямому тротуару проспекта идут (а, может, и действительно идут?) по курсоуказателю. Беспрерывно одиночно и группками идущих, выделывая чудеса лавирования, обгоняют самокатчики: после принятия закона о запрете езды вдвоём на китайской электротехнике, в их среде полагается неприличной езда в одиночку… Понятно дело, самокатчики тоже с вещмешками, в наушниках, зачастую и со смартфоном в свободной от руля руке.

… Это первые полчаса фильма. Затем голоса смолкают, остаётся лишь гробовая музыка. Разъединившись, идут как сомнамбулы соотечественники, посланцы тропической Африки, отдыхающие от вечного беспокойства жизни на родине ближневосточные арабы, малорослые студенты из социалистического Вьетнама, среднеазиатские  потомки чингисхановских ордынцев: тюркоязычные и индо-европейские таджики… Интернационал. И так до последнего кадра «Конец фильма». Оно же окончание традиционной культуры. Гуманизм и сциентизм в их якобы противоборстве здесь ни при чём. Если разобраться, то ведь и сциентизм есть составная часть традиционной культуры – культуры логически мыслить о законах Мироздания. И если человек утратил качество гуманизма (это не тавтология!), то и культура мышления обнулилась под телерекламные вопли: «От слова к цифре!» и «Вместо знания – цифровая информация!» Извиняюсь за повтор, но он того стоит: повторенье – мать учения…

Родной старший брат культурного расчеловечивания – это мещанство, особенно мещанство мысли. Об этом провидчески писал в начале прошлого века Д.С. Мережковский в своём очерке «Грядущий Хам»: «Мещанство победит и должно победить, – пишет Герцен в 1864 г. в статье «Концы и начала». – Да, любезный друг, пора прийти к спокойному и смиренному сознанию, что мещанство – окончательная форма западной цивилизации».

Именно в массовом омещанивании великие русские и европейские писатели XIX – начала XX веков видели главную, гибельную угрозу выработанной тысячелетиями цивилизации культуре. Мещанство, возведённое в социумный статус, и явилось предтечей нынешнего  глобального расчеловечивания. Грядущий Хам Мережковского ныне переродился в старшего приказчика той лавочки, из которой Великий глобализатор вроде как в долг без отдачи щедро, но расчётливо одаривает подготовленную мещанством мелкобуржуазную биомассу всё новыми, раз от разу всё в более блестящих упаковках, инструментами «частного расчеловечивания»: интернетом-уманетом с кешбэковскими смартфонами, новыми томами сказок тысячи и одной ночи под названиями: «Открытое общество», «Атлантическая цивилизация», «Культурное равенство постиндустриального общества», «Общество равных возможностей», гибридизацией всей жизни – от дошкольного образования до «войны и мира» и прочая, прочая…

Культура и мещанство – понятия несовместимые. Когда среднестатический европейский бюргер именует себя «культурным человеком», он полагает культурой умение пользоваться столовыми приборами, смывать за собой в туалете… в доинтернетовскую эпоху он даже держал в доме две книги: библию и толстый том рецептов приготовления вкусной и здоровой пищи. Сейчас они заменены, соответственно, телеканалом о половом воспитании и магазинным фастфудом или многоэтажными американскими бутербродами в соседней забегаловке. Нечто схожее – вот вам и вечное отставание России! – и в нашем отечестве наметилось в девяностые-нулевые годы, но сейчас, слава тебе, господи, директивно затормозилось по известной причине – это о половом воспитании; бутерброды же остались под другими, впрочем, тоже  американскими названиями… Как и интернет-уманет, смартфоны с сопливо-кешбэкистыми экранами. Насчёт сказок тысячи и одной ночи определённо сказать не могу: их и раньше у нас не читали, что уж говорить про нынешние времена…

Кешбэкистые (ну, нравится мне это прелестное американское словцо! – как дураку фантики) парниши, ваукающие и по-американски же взвизгивающие девицы, простодушно – себе-на-уме отстранённые мужики среднего возраста, обязательно со своим авто, а также все остальные, но всё одно со смартфонами… боже! о какой культуре может идти речь? И не «запах культуры» мудрого испанца, а бензиновая задымленность, как следствие массовой частновладельческой автомобилизации, городских улиц – базис современной «постцивилизации».

Могут раздражённо возразить, что, дескать, к смартфонам привязался? И будут совершенно правы: если «широченные» массы всего мира в считанные годы, точнее в год-полтора, привыкли носить с собой повсюду, наравне с носовым платком и ключами от дома, смартфон, а большинство и в карман его не кладут, держа мертвой хваткой в руке, то к чему дурацкие  придирки? В том-то и весь леденящий ужас замены всей культуры на дощечку из металла и пластика. И вообще: кешбэк вашу культуру онлайн!

Наш конёк – это повреждение русского языка в последние три десятилетия. Поэтому хотя и вкратце, но и здесь помяну этот важный фактор раскультуривания. В советской школе на уроках немецкого языка мы переводили тексты из газеты «NeuesLeben» («Новая жизнь»), что издавалась в Казахстане для самоидентификации переселённых туда во время войны поволжских немцев*, но продавалась в киосках Союзпечати по всей стране, ибо советские немцы уже расселились по всему СССР. Язык «Новой жизни», как и язык бывших поволжских немцев был уникален, на котором уже под две сотни лет никто в мире не разговаривал – это был язык Шиллера и Гёте, который принесли с собой сектанты-гернгутеры, которых Екатерина Вторая переселила в Россию на пустовавшие заволжские плодородные земли. Вдали от фатерланда этот язык таковым и остался, не испытывая никаких изменений. Только новые русские слова уже советского периода были им восприняты. И читали мы в «NeuesLeben» следующие стихотворные строки: «MeinBruderisteinTraktoristinunseremKolchose…» (дальше про обильный урожай, что братец этот собирает по осени), – понятные любому человеку без перевода. И ни полслова про кешбэк! (признаюсь: так и не уяснил смысла этого американского слова, поэтому больше не буду употреблять…).

Про слегка русифицированный язык Шиллера и Гёте ностальгически вспоминал к тому, что всё это детские шалости по сравнению с нынешней американизацией русского языка. Перейдём к следующей теме очерка.

Суббота для человека или человек для субботы? Оцифровывание мышления – биотехнизация человека без культуры. Некогда довелось читать для студентов-медиков курс медицинской этики – это где клятва Гиппократа и её расширенное толкование. И параллельно дисциплину «История медицины». К тому вспомнил, что в истории и этике для будущих эскулапов фигурирует знаменитый древнееврейский врач Маймонид, известный тем, что здоровье человека, его излечение поставил выше одного из главных догматов иудаизма: святости субботы – шабада, в которую правоверному иудею положено законом Торы вообще ничего не делать. Так бог Адонай установил. В том числе и запрет любых медицинских действий и процедур. Но вот Маймонид эту заповедь нарушил, провозгласив – в части лечения больных, что не человек для субботы, но суббота для человека.

… Заодно в памяти всплыла беседа давнишних времен, когда периодически вспыхивали арабо-израильские войны (будь нынешняя не к ночи помянута!) с участием советских военных советников. Довелось же мне, студенту последнего курса, оказаться за одним столиком в пивной с полковником, только что вышедшим в запас – таким вот военным советником по части применения гранатометов и противотанковых управляемых снарядов. От него и услышал присказку; дескать, воевали мы четыре дня в неделю: в пятницу арабы намаз творят, в субботу еврею тяжелее рюмки водки в руки не положено ничего брать, а воскресенье – вынь да положь законный выходной в Советской Армии! Посмеялись.

Века и тысячелетия со времен Маймонида минули, но вот сейчас Великий глобализатор провозгласил обратный девиз: если сразу не можете выбросить из головы артефакт культуры, то давайте условимся: не культура для человека, но человек для культуры! Само собой разумеется, не традиционной, цивилизацией выработанной культуры, но её антигуманитарного эрзаца.

… Здесь один «щекотливый» момент. Рассуждая о расчеловечивании и обескультуривании в глобализации, уже сейчас вступившей в активную фазу, мы первоочередно, вообще говоря исключительно однозначно, имеем в виду западную, атлантическую стезю империализма-глобализма и его «вечно верноподданных» прихлебателей из Европы – почти что до западных границ современной России (и Белоруссии), а также всего англосаксонского мира: бывших, а формально и нынешних британских доминионов (в левом верхнем уголке их флагов присутствует английский «Юнион Джек»). Но, поскольку пишем мы исключительно для соотечественников, ибо, во-первых, для западников сочинять бесполезно – они уже полностью расчеловечены; во-вторых, как с гордостью в сталинские годы писали в графе различных анкет «Знание иностранных языков»: «Не знаю и знать не желаю!» – так и мы ничтоже сумняшеся скажем… А для своих конкретику естественно и берём из нашей жизни: всё же за четверть века от разрушения СССР многое – усилиями наших славных СМИ – из западной патологии проникло и закрепилось у нас. Имейте в виду, уважаемый читатель, такой вот момент, что-то вроде: бей своих, чтобы чужие боялись!

После такой необходимой оговорки продолжу по теме… хотя, ещё довалю в части приведённого notabene предостережения полуторавековой давности тем соотечественникам, в основном с «либерализмом головного мозга», что извечно бегут за «цивилизованной» Европой (и Америкой конечно) «задрав штаны» (это из Маяковского, хотя бы и про комсомол…). А именно снова процитируем Фёдора Ивановича Тютчева:

Напрасный труд – нет, их не вразумишь, –
Чем либеральный, тем они пошлее,
Цивилизация – для них фетиш,
Но недоступна им её идея.

Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В её глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.

А вот другой светило, но уже в ранге гения, русской литературно-философской мысли и тоже Фёдор, только Михайлович, так пишет о «наших» либералах: «Либерализм не есть грех; это необходимая составная часть всего целого, которое без него распадётся или замертвеет; либерализм имеет также право существовать, как и самый благонравный консерватизм; но я на русский либерализм нападаю, и опять-таки повторяю, что за то, собственно и нападаю на него, что русский либерал не есть русский либерал, а есть нерусский либерал. Дайте мне русского либерала, и я его сейчас же при вас поцелую» («Идиот»; высказывание Евгения Павловича).

Мы с  тем вспомнили и процитировали Тютчева и Достоевского, чтобы «от первого лица» подтвердить ту мысль, мало кем из самодостаточно мыслящих людей оспариваемых, что натиск Великого глобализатора на человека нынешнего – без идентификации его к конкретному социуму, этносу и государству – основными инструментами использует установку на либерализм. Именно на либерализм в той его трактовке, которая отвергает традиционные морально-этические ценности… не путать с пресловутыми «общечеловеческими ценностями», то бишь долларами и евро. Именно традиционная культура, неразделенная фарисейски на «старую» и «новую», как исторический чрезпоколенный продукт аналогового творческого мышления, и создала человека биологического разумного – вершину земной биээволюции. И если традиционная культура была создана человеком и для человека, то интернационально-глобалистская эрзац-культура, то есть антикультура, есть составной элемент того конгломерата расчеловечивания, для которого человек есть субъект, винтик, «органный штифтик» по Достоевскому. Вот и человек для антикультуры. Надеемся, мысль архипонятна.

Именно такая антикультура, горькое послевкусие истинной, прежней культуры, зиждется на оцифровывании прежде творческого, аналогового мышления. Оглянитесь округ: насильственное внедрение пресловутых «новых технологий» есть привязывание человека, его мышления к глобальной мегамашине расчеловечивания. Цифровое мышление не следует понимать буквально, хотя бы назойливая ТВ-реклама и верещит круглосуточно о переиначивании слова в цифру. Таковое суть отход от реальности отображения бытия в сознании человека и переход в виртуальный, предельно упрощенный мир представления.

Характерный пример такого перехода, причем с более чем столетней исторической предтечей, есть отход от реализма в область символизма, что особенно явно наблюдается в живописи и музыке. Символ есть предельно упрощенный, абстрагированный образ реальности, вроде как и наивный… Не зря же это отражено и в терминологии: художники-примитивисты, тот же Марк Шагал («Полет над Витебском» и многие другие его картины). А вот самый известный югославский примитивист Иван Генералич на сербском языке так и именуется: наивка. О деградирующей символизации в музыке прошлого столетия наиболее полно и основательно сказал Артур Шопенгауэр в своём «Мире как воле и представлении»), поэтому остановлюсь на живописи.

Просмотрите на телеканале «Культура» пару-тройку передач об абстрактной живописи. Этот канал, уж тем приятный что идёт без рекламы средств от поноса и бюро похоронных услуг (сразу вспоминается роман одесских классиков), ещё не перестроился на новейшие веяния во всей нашей жизни, поэтому по «тридцатилетней старинке» часто обращается к художникам с приставками «абстракционист», «символист», «русский импрессионист» (это о Грабаре, авторе впечатляющей ленинианы в живописи, который (полутайно) тяготел к этому самому импрессионизму…).

Посмотрите… и присмотритесь. Как правило, такие передачи ведут искусствоведы женского пола, а присутствующие «для тусовки» мужички с художническими бородками «клинышком» и с волнисто опадающими на плечи копнами волос предпочитают отмалчиваться. Может сами полутайно импрессионируют… Потом мужчины от природы лишены способности эмоционально управлять тембром голоса, выражением лица, мимическими жестами. Словом, что у них на уме, то и на языке… лице тоже. Но даже женщины, все сплошь от рождения артистки, мастерицы перевоплощения, рассказывая с телеэкрана о величайших достоинствах и непреходящей художественной ценности всевозможных авангардистов от живописи, никак не могут преодолеть опредёленную толику отстранённости, дескать, особо-то не верь словам моим!

Обычные доводы искусствоведческих дам: авангардизм несёт в себе, в отличии от традиционного реализма в живописи (это которым заполнены все музеи мира), выраженный психологизм в восприятии отображения объектов и процессов человеческого бытия, обостряет (вроде как в голове?) видение динамичной современности, заставляет зрителя вернисажа задуматься как о сущности этого самого бытия, так и об устремленности человека в будущее… слово «светлое» опускается. И так далее, набор наукообразных, безотносительных слов. Теплом со—чувствия от них не веет. Действительно, если вдумчиво смотреть на картины Сальвадора Дали, Анри Матисса, нашего Филонова, то образное восприятие достаточно объективное – но и только. То есть объективное как исходная посылка для субъективного восприятия. Мало чем отличается в психологическом плане от созерцания традиционной реалистической живописи. Это на первый взгляд… А на второй возникает вопрос: зачем в художественном отображении реального мира использовать схематизм (названные три художника ещё достаточно осторожно его применяют…)? Ведь схема по своему определению есть упрощение реальности?

Со схемы началась собственно живопись – наскальные изображения охотничьих сцен, хотя бы пещерный человек мыслил смутно-аналогово. Возврат же современного человека к схематичному примитивизму в художественном авангарде есть отображение процесса перехода от аналогового творческого мышления к схематичному утилитарному, «вершиной» которого и является цифровое мышление.

«Закат Европы», или «Америка Европе подарила пароход…» Послевкусие культуры. Символично, что объёмистое, двухтомное исследование Освальда Шпенглера «Закат Европы» вышло в свет столетие тому назад, когда Европа находилась после окончания Первой мировой (империалистической) войны в состоянии определенной «озадаченности»: страны победившей Антанты подсчитывали людские, моральные, главное – финансовые потери; веймарская Германия, выплачивающая победителям гигантскую контрибуцию, «посаженная на картошку», в полной промышленной и экономической стагнации, кипит нескончаемыми митингами и демонстрациями тельманцев, штурмовиков Рема и десятка других партий; в Италии приходит к власти Муссолини; Польша, Румыния и осколки распавшейся Австро-Венгерской империи под заботливой британской рукой образуют «санитарный кордон» по рубежам Советской России.

Дорого яичко в пасхальный день. Так и книга Шпенглера появилась в нужном месте и в нужное время. Именно в послевоенной подавленности Европы автор и видит зловещую предтечу заката великой культуры, с учётом античности, три тысячелетия там создаваемой.

Но Первая мировая война привнесла в жизнь Европы совершенно новый для неё фактор мощнейшего влияния извне, а именно внешнюю гегемонию Америки – САСШ (Северо-Американские Соединенные Штаты), как тогда нынешние США именовались. В части же культуры случился парадокс: главенствовать в образовавшемся Атлантическом мире над Старым Светом с его высочайшей культурой стала Америка, страна, которая по словам Томаса Манна, пришла к цивилизации, минуя этап культуры.

В пацанском своём детстве распевали мы песенку из старого фильма: «Америка Европе подарила пароход. Огромные колёса, ужасно тихий ход». Не в бровь, а в глаз, если ассоциировать с культурой. Уже с первых оборотов этих огромных колёс ритмы негритянского джаза начали теснить традиционную европейскую мелодику, Гершвин – глушить высокую оперную музыкальную культуру, голливудская кинофабрика теснила только начавшееся формирование кинематографических школ Старого Света. Из политкорректности умолчим о Чарли Чаплине… Конечно, была в Америке и достаточно «взрослая» литература: Уильям Фолкнер, позже Сэлинджер, а также Лонгфелло, О’Генри, «старинный» Марк Твен, Джек Лондон, раньше – Уолт Уитмен, позже – Хемингуэй и Теодор Драйзер. Можно ещё пятьдесят фамилий назвать, что в просвещённое советское время были на слуху. Но… и «но» – существенное: все эти мастера литературного творчества были европейской закваски, если даже и родились в Америке, ибо Новый Свет не успел ещё (или не хотел в так называемом общественном мнении?) выработать свою литературную традицию.

Понятно, что Европа в части культурной сопротивлялась американскому натиску, порой достаточно активно, до 50–60-х годов. В том же кинематографе, как наиболее массовой отрасли культуры. Та же Италия. Известно, что итальянцы во всём рьяные патриоты, демонстративно не признающие чужого, даже свой язык полагающий единственно приемлемым на Аппенинах. В Сицилии тем более. Именно такой протест вызвал к жизни феномен итальянского кино 60–70-х годов: итальянский неореализм. А нахрапистое засилье Голливуда во французском телевидении и кинопрокате – нашла коса на камень! – потребовало государственных решений. Де Голль ведь не только собрал по всей Франции долларовые бумажки, забил им военно-транспортный самолёт и отправил его по месту напечатания, но и установил жёсткую квоту на американские фильмы. Как позитивное последствие – взлёт в те же шестидесятые-семидесятые годы французского, преимущественно игрового кино. Но не только Фантомас, комиссар Жюв, будущий условно российский подданный Депардье радовали благодарных зрителей. Широким экраном шли «Шербурские зонтики» и «Мужчина и женщина», антивоенное «Старое ружьё» и многие другие блестящие фильмы в европейской культурной традиции…

Словом, все те великолепные французские и итальянские фильмы 60–70-х годов, что нам сейчас, как подарок, иногда показывают на ТВ к праздничным дням – на фоне отечественной бандитстко-ментовской лабуды и всё той же торжествующей голливудчины, на которой специализируются многие телеканалы, в том числе входящие в общедоступный список из двух  десятков, что введены в обиход как бесплатные после перехода от аналогового телевидения на цифровое – с китайскими техническими причандалами. Такая вот гибридная культура…

Основной инструмент агрессивно наступающей на весь мир американской эрзац-культуры – это её примитивизм, использующий естественное биологическое свойство всех живых видов, то есть свойство фундаментальное, эволюционное, а именно: экономия жизненной энергии. Для человека это называется… ленью! А как для вида не только биологического, но и разумного, лень охватывает не только сугубую физиологию («как потопаешь, так и полопаешь», «работа не Алитет, в горы не уйдёт» и полное изобилие подобных присказок в историческом и современном фольклоре), но и разум человека. Обычный «отдых ума»: писатель в свободное время читает детективы (если сам их не пишет); симфонический оркестровый музыкант на досуге слушает не Бетховена с Чайковским, тем более не Вагнера с Хиндемитом и Шнитке, но старинные романсы и венские вальсы. Фольклорную музыку и пение не слушает: громкие звуки и без того уши глушат на своих выступлениях… Художники же отдыхают без затей: просто пьют. Главное, чтобы соблюдать «норму» лени – отдыха.

Так и «обычный» человек в части восприятия объектов культуры легко может перешагнуть от нормы лени к её преобладанию. Натиск американской эрцаз-культуры тут как тут. Опять же из одесских классиков: ритмические «негрские пляски у истоков Замбези» в джазовой обработке воспринимаются человеком с меньшей затратой умственной энергии, нежели мелодика европейской эстрадной музыки. То же самое и в сопоставлении додекафонии, инспирированной теми же американскими композиторами, с европейской классикой. Как и в части всех остальных родов искусства, включая поистине рвотнорефлексорные (для традиционного зрителя-слушателя) модернизированные пластические «искусства».

Но одного примитивизма для расчеловечивания в сфере культуры недостаточно: лень слушателя-зрителя-читателя может нестолько овладеть человеком, что он просто перестанет слушать-смотреть-читать (последнее уже сбылось на 100%). Поэтому Великий глобализатор, взращенный за океаном, для нас за тремя океанами: Атлантическим, Северным Ледовитым и Тихим (по границам), это прекрасно знает. Поэтому примитивизация, как пресноватая еда специями, щедро сдабривается той гниловатой клубничкой, что на сигнальном биологическом уровне воспринимается человеком, спущенным с тормозов в части умственной лени. А эта обобщённо понимаемая клубничка включает в себя совокупность биологических инстинктов, полученных человеком от эволюции: от любопытства (не любознательности!) до «премиального», как в ТВ-рекламе говорят, того, что ниже пояса – в побеждающей особенности! Если в классической опере на сцене стоит «форд» новейшей марки, декорации – вид на улице мегаполиса, а артисты в джинсах и кожаных пиджаках – это вирус любопытства включен. Опять же при исполнении симфонического концерта музыканты во фраках, но без штанов (в каком-то фильме это обыгрывается) – это уже ближе к включению фрейдисткого либидо, всепобеждающего общеживотного инстинкта. И так далее до полного оскотинивания.

Современное послевкусие культуры всё явственнее отдаёт прелостью давно не стиранного постельного белья, бензиновой гарью, смогом городских бетонных урочищ, гибридизацией всех сторон жизни современного человека, сбитого в человейник – полный аналог пчельника (улья), муравейника, термитника и пр. На том и аминь. Пароход с огромными американскими колёсами Европа схавала ничтоже сумняшеся…

Чёрная тень гибридизации культуры. Ещё раз оговорюсь: цель их написания не есть извечный «спор о древних и новых» – закавычил по той причине, что так принято в истории философско-эстетической мысли называть имевшую быть место во Французской Академии на рубеже XVII и XVIII веков дискуссию по вопросу отношения к античному наследию, связанную с именами Шарля Перро, Буало, Фонтенеля, Расина, Фенелона, Лафонтена и Лабрюйера… Но есть современное раскрытие той темы, о которой  писал первый из названных выше в поэме «Век Людовика Великого»:

Чтить древность славную прилично, без сомненья,
Но не внушает мне она благословенья.
Величье древних я не склонен умалять,
Но и великих нет нужды обожествлять.

Говоря яснее, это не обычная дилемма по образцу тургеневских «отцов» и «детей», что характерно, социобиологически обусловленно для сменяющих друг друга поколений в периоды «ровного», естественного течения исторического времени. Увы, уже почти четверть века мы имеем несчастье жить не то, что в неспокойную эпоху, но во времена коренного перелома, бифуркации всех социальных и даже биологических норм жизни бывшего человека биологического разумного, что уже привычно называют глобализацией и расчеловечиванием. Человечество стремительно перерождается в человейник, а человек в биоробота Глобальной информационно-технологической мегамашины. Итак, предвещенная академиком В.И. Вернадским ноосфера оказалась не раем земным, но электронно-цифровым концлагерем. Это даже и не наши слова, настолько они уже вошли в обиход.

Вот в такой-то катаклизменный период человеческой эволюции указанная «возрастная» дилемма не то что не действует, но о таковой и речи идти не может. Поэтому и не следует воспринимать всякие реминисценции типа «а вот прежде было… а вот сейчас есть… а вот что-то дальше будет…» за основу рассуждений о происходящем, тем более грядущем. Только «плоды холодных размышлений». Но поскольку даже ближайшего будущего человеку законами все той же эволюции знать не дано, то остается только одно: следовать законам теории истины. В современном логико-философском учении за основу берется теория истины Альфреда Тарского (Львовская логико-математическая школа первой половины XX века), которая гласит: истинны только факты. Таким образом, опираемся на факты «сегодняшнего дня» плюс допустимая степень интуитивной экстраполяции. И никаких «мудростей жизни» и «оптимизма дерзающих»! Таков код эволюции, с которой не поспоришь…

А факты таковы, что интуиция подсказывает: надо за истину принимать наблюдаемое. Наблюдаем же пандемию гибридизации мира. Всё на слуху, из любого включённого говорящего, пишущего на экране устройства. Порой кажется, что и включённый в сеть утюг шепелявит… Гибридная политика, гибридная война, гибридная мораль – и, конечно же, гибридная культура. Вот и до такого её определения добрались! Это самый мощный, стратегический ход Великого глобализатора в части раскультуривания человека. Опять же – к Тютчеву («День и ночь»):

Но меркнет день – настала ночь;
Пришла – и с мира рокового
Ткань благодатную покрова,
Сорвав, отбрасывает прочь…
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами –
Вот отчего нам ночь страшна!

«Утро начинается с рассвета» – у кого сохранился кухонный динамик городской радиотрансляции, тот включает его за завтраком. И день начинается с гибридного, похожего на собачий лай, эсмэишного американо-нижегородского языка. Хотя ещё сохранилось (пока!) определённое двуязычие: народ-то в массе своей пока упорно говорит на обычном русском языке. Но именно пока. Извиняюсь перед жителями славного Нижнего Новгорода. Это, во-первых, по литературной традиции, от классиков: «смесь французского с нижегородским»; во-вторых, нынешние молодые поколения, а особенно их имитаторы на телевидении, почему-то говорят как Максим Горький с явной акцентацией на о? Отчего такой прононс? – Никто мне объяснить не смог. Даже сами эти бронеподростки; дескать, все так говорят, а я что же буду выпендриваться? Понятно, принцип тусовки. Достаточно здравую мысль высказал знакомый филологический доцент: это, мол, оттого, что готовясь в мечтах со временем покинуть «эту рашку» и перебраться на Запад, усиленно учат в школе английскую мову. А учат их по некой методике, принятой со времен училок-соросовок, которые за единоразовую «штуку баксов» обязывались учить по учебникам «традюксьон оф американиш». То есть упор ставится на мимическую артикуляцию. Это как в голливудских фильмах американские актёры говорят: скосоротив губы и выставив вперед волевой подбородок, сквозь замечательно отбеленные зубы-импланты произносят, выделяя эти самые о?, обычные слова, которые переводчик за кадром на русский толмачит: «Джек, дружище! Сожалею, но должен тебя пристрелить: ничего личного, только бизнес!»

Попробуйте (без стрельбы) с такой артикуляцией говорить, и у вас то же оканье появится…

Само понятие гибридизации суть смешение всего что угодно, но разных качеств, с получением нового продукта. Весь вопрос в этом новом качестве. Мичурин методом гибридизации получил новые сорта яблок и груш огромных размеров и замечательного вкуса. Это позитивная гибридизация. Но если смешивать совершенно разнородные вещи, например, мелко порезанную селедку атлантическую бочкового посола № 2 с сахарным сиропом, или грузинский коньяк «греми» десятилетней выдержки с современным пивом (недобродивший солод + спирт-ректификат + СО2 из баллона), то получим совершеннейшее дерьмо.

В части этики и морали дико смотрится сегодняшний гибрид добра и зла. Это возможно только в высокой политике и международной дипломатии. В экономике немыслимо сочетание частной собственности и социальной ориентации. Гибрид института семьи и однополых браков суть социобиологический нонсенс. И так далее. Но ведь всё это присутствует, приветствуется и уже начинает довлеть в современном «цивилизованном мире»! Почему же культура должна – на том же Западе – отставать? Все, мол, идут в ногу, а она, родимая, всё оглядывается на прошлые века цивилизации (настоящей), потому прихрамывает и портит строй дружно и весело идущих, как библейские гадаринские свиньи, к высокому обрыву над бушующим океаном расчеловечивания.

… Самые паскудные понятия, внедряемые Великим глобализатором в сознание людей, суть «общечеловеческие ценности», «свобода выбора человеком», «мировое культурное единение» и так далее – все они, в той или иной степени, завуалировано повторяют статьи американской конституции. Вот это-то «мировое культурное единение» и есть прямой путь к гибридизации культуры, получение эквивалента тех же смесей селедки с сиропом и коньяка с пивом.

Для наглядности поясним личным примером, откатившись в воспоминаниях в далёкое советское время. Как-то, лет с …дцать тому назад, проводили весёлой компанией летний инженерный отпуск в Феодосии. Тогда даже инженерные же отпускные позволяли ужинать в самом престижном в этом древнегреческом городе ресторане «Одиссей», что прямо напротив железнодорожного вокзала. Дав «входную зелёненькую» (за всю компанию) местной знаменитости – великолепному фигурой швейцару с белоснежной, вьющейся бородой до пояса, прямо-таки a la тот древний герой Гомера (он же охотно сообщал, что за поддержание такой бородищи ему четвертной в месяц бухгалтерия доплачивает), – заходим в заведение, в котором и задерживаемся в зависимости от обстоятельств. Как-то познакомились с солидным пятидесятилетним мужчиной, отдыхавшим в Феодосии в военном санатории, что под горой Митридата находится. Чина и звания он не сообщал, но много рассказывал о жизни в Германии, опять-таки не уточняя в какой – западной или «нашей» восточной. Кто-то из нашей компании (заказали болгарский коньяк «плиску») сгоряча неодобрительно отозвался о «засилье» в нашей музыкальной культуре профессиональных народных хоров. На что собеседник со снисходительностью более умного человека, много повидавшего и знающего, сожалеючи посмотрел на говоруна и рассказал о том, как относятся к нашим фольклорным ансамблям в европейским странах: полные аншлаги в залах выступлений, предельное внимание, восторг и нескончаемые аплодисменты и овации. Он сам это видел и слышал во многих странах. А ведь разгар «холодной войны»! И объяснил причину такой приязни: у них у самих, у европейцев, давно уже исчезла из обихода исторически сложившаяся народная культура, а вот в Советской России, вообще в СССР, она сохранилась, государственно поддерживается и во многом развивается! Лощёные европейцы, конторские клерки, шнапсвюртские* бюргеры, добропорядочные фрау – все они, смотря на сцену, слушая музыку и голоса прославленных «Берёзки», Тамбовского и Кубанского казачьего хоров, невольно извлекают из своего подсознания генофенотипическую память и о своей, ныне напрочь забытой, исконной национальной культуре…

И всё это уже в Европе забыто, смято, гибридизировано. А что сейчас там творится? – уже не просто гибридизация, но сбитая в мелкодисперсную смесь толоконная каша, ничем не отличимая от содержания тарелок всех и всея.

Опять же «сестра наша родная» литература. В рамках гибридизации п/у Великого глобализатора она поставлена в ситуацию самоликвидации (писать – пока сложно организационно запретить, но довести до самоликвидации – милости просим!), то есть либо сочинять полнейшую абстракцию – абракадабру – фэнтази на тему исследования морфологии космических ящеров, или же вернуться к декадентству «искусства для искусства». Или… но третьего не дано; вот тебе, Федя, и самоликвидация для нормального, человеческого литературного самовыражения. Как это делает Великий глобализатор? – о том уже многое, почти всё, было сказано в предыдущих очерках.

Передовой отряд гибридизаторов не то что культуры, но уже минимально-достаточной масс-культуры,– это, конечно, «голубой дьявол», бывший «голубой экран». Я не ханжа, просто для меня, как потомка старообрядцев (поповцев Белокриницкого толка; центры в Калуге и Боровске), масс-культура вообще не существует. Это и позволяет абсолютно объективно оценивать степень её гибридизации. Поскольку интернетом не пользуюсь, а к западному телевидению, понятно дело, отношения-смотерния не имею (и иметь не хочу, добавлю поясняюще), то сужу по «отголоскам» либерализации-глобализации девяностых-двухтысячных («нулевых») годов на отечественном экране… впрочем, отголоски эти весьма и весьма существенны: СМИ неохотно сдают свои позиции. Как в полушутку-полусерьез говорят с того же «голубого экрана» «ведущие политкомментаторы»: все надеются на скорое возвращение вольнолюбивых времен разнузданного либерализма «общечеловеческих ценностей». Сами о себе, мало чего стесняясь, говорят с ухмылкой.

Итак, не менее половины – с уклоном в средний и выше возраст, а скорее всего до 60…70% населения страны смотрят те самые «восемнадцать бесплатных» телеканалов. А на них чёткая специализация: сугубо новостной, пара безрекламных с «культурной доминантной», два – сплошной голливудчины, «экстрасенсорный», церковный, сплошь детективный, конечно же женский мелодраматичный с турецкими сериалами по выходным дням; конечно же, «полтора канала» про жратву; и так далее. Обоснование вполне логичное и гуманное: на любые вкусы – пресловутая «свобода выбора», любимейший либеральный старт-девиз.

Понятно, что все приёмы телевизионной гибридизации масс-культуры наши телевизионщики в девяностые и «нулевые» в масштабе 1:1, как говорят инженеры, взяли с «просвещенного» Запада, начиная от программ типа (мы их называем по-своему, по сути) «Как украсть миллион», «Угадай слово», «Найди своего прадеда» и пр. и завершая той самой специализацией каналов. Сами телеведущие порой проговариваются.

Пресловутая эта «свобода выбора» оборачивается тем вариантом гибридизации масс-культуры, что научно именуется информационным шумом, а попросту говоря – эффектом соломенной трухи в голове-бестолковке. Во вкусовом аналоге это ощущение жеваной ваты во рту… Инфошум же, во-первых, блокирует активное сознание, препятствует нормальной работе сознания человека; во-вторых, нарушает естественный обмен между активным (оперативным) сознанием и подсознанием – источником творческого мышления.

… Чёрная тень гибридизации культуры захватывает нашу, прежде оразумлённую планету. Это сугубая реальность, от которой никуда не деться. Возможно, читатель слегка воспрянет духом, приободрится, прочитав следующий, завершающий раздел очерка.

«Не нужен нам берег…» любой ненашенский, но ведь пока держимся, ребята? Вспомним русские пословицы, несколько трансформировав некоторые. «Нет худа без добра». «Лиха беда начало – каков будет конец?». «Не было бы счастья, да несчастье привнесло». А в дополнение недавний рассказ знакомого: «Сегодня дважды как вернулся к прежним временам. Во-первых, из окна троллейбуса видел чудо-чудное: на углу Ленина (проспекта) и Советской прогуливается тройка мужиков с красными повязками дружинников. Во-вторых, зашел в конторку всяких услуг – потребовалось для матери снять копии с документов, смотрю, а тамошняя офисная девица сортирует фотографии в пачки. Удивился: «Неужели ещё кто-то бумажные фото сейчас заказывает?» – «И не говорите, – отвечает, – с каждым днём всё больше и больше. Я сама спрашиваю, отвечают, мол, осточертели эти безликие и бесконечные смартфоновские фотки, хочется в руках подержать и на память оставить настоящие!»

Волею исторических судеб, в настоящее время полностью программируемых и исполняемых Великим глобализатором, наша страна в очередной раз отгорожена «железным занавесом» от Запада. Причем на этот раз беспредельно агрессивным с его стороны – вплоть до выдвинутого им девиза считать русскую культуру, историческую, нынешнюю и будущую, несуществующей, нулевой для мирового, в смысле евро-атлантического социума. Ответного антитезиса Россия не провозгласила. Это мудрый и продуманный шаг, поскольку русская культура, молодая и почти что юная, как сама социумность-государственность России, идущей от Московской Руси, крепко впитала в себя трехтысячелетние корни культуры европейской, идущей от античности. Трезво рассудили: Европа, тем более в нынешнем ее амплуа расчеловечивания и практического обескультурирования, без культурной составляющей русской цивилизации свободно обойдется; она Западу нынешнему чужда и им не востребована. Но разумно ли нам обрезать свою-то культуру до анекдотических балалаек в обнимку с медведем? Главное, чтобы присказка «славны бубны за горами» в нынешнем отечественном культуртрегерстве четко акцентировалась: действительно, славны в отношении исторической, цивилизационной западной культуры, но «славны» – в кавычках, что есть грамматическое отрицание – в части нынешней евро-атлантической антикультуры по определению.

Понятно, что добиваться искусственного возрождения культуры дело неблагородное и смехотворное, как любая кампанейщина. Дальше матрешек и расписных деревянных ложек не пойдет. Здесь следует заняться отделением зерен от плевел. Последние суть вся та примитивная, подражательная, обезьянническая масс-антикультура, что была привнесена с Запада в период агрессивной «либерализации головного мозга» в известные недавние годы. Зерна же есть та здоровая основа, что в России, в отличии от Запада, еще достаточно, порой подспудно, но сохранилась, невзирая на агрессивно-бешеный натиск глобализации. Не все же продали душу ни за овсяный блин? Долгосрочного оптимизма здесь испытывать не стоит: законы эволюции корректировке не подлежат. Глобализация во всей ее «красе» суть неизбежный и долгосрочный (80…200 лет по разным оценкам ученых-эволюционистов) период в уже развертывающемся биосферно-ноосферном переходе. Но отсрочить его задача посильная. Тем более не в достопамятной «отдельно взятой стране»: не одна Россия противостоит глобализации в ее западном, однополярном варианте «имени Великого глобализатора». Есть и «глобальный Юг» (ныне принятый политологический термин) и вообще-то весь пресловутый Третий мир: пять-шесть миллиардов против одного «золотого»! Но и опыта противостояния «одной отдельно взятой», с сохранением культурной самоидентификации, своего, советского, предостаточно. И сейчас есть КНДР, отчасти Куба, Вьетнам, Китай… та же Япония.

Но самый главный и серьёзный противник здесь внутренний: взращенная за четверть века либеральная «шестая колонна», даже сейчас особо не маскирующаяся. Подробно останавливаться… вообще останавливаться на этом не будем. Власти страны, исходя из сложившейся ситуации, тоже озабочены, поэтому и столь регулярны на телеканалах циклы передач на эту тему. Ведут их люди достаточно известные, особенно из профессиональных актёров. А хороший актёр он и остается замечательным, убедительным актёром, тем более, когда он заангажирован на праведную тематику. Бог в помощь!

… Не так уж и давно покинувший мир «в минуты эти роковые» выдающийся социальный философ, литературный публицист и ученый – создатель многозначной комплексной логики Александр Александрович Зиновьев в своей последней книге* особо отметил, что современная Россия есть сочетание советизма, западничества и феодализма (имеет в виду институт церкови). Действительно, среднестаршие и старшие поколения суть по воспитанию и мировоззрению советские люди. Западники – та самая «шестая» либеральная колонна, а в чём-то и молодые генерации. Православная церковь рассматривается государством и самодостаточно мыслящими людьми как институт сохранения традиционной морали. Равно ислам и буддизм.

В таком сочетании социумной организации отъединение от «тлетворного влияния Запада» (это так и есть; закавычиваем только по причине цитирования) и есть определенная потенция в традиционной стойкости русской культуры… хотя бы на определенной, начальной стадии глобализации. А там глядишь: «нам бы ночь переждать и утра дождаться»… Ведь человеку не дано знать будущие ходы эволюции. Возможно гениально предсказанный академиком В.И. Вернадским переход биосферы в ноосферу и не окажется столь губительным в части расчеловечивания и потери традиционной культуры? Как утверждает глава научной школы ноосферизма, выдающийся современный ученый, социальный философ, мой научный коллега и друг Александр Иванович Субетто (СПб), будущее за возрожденной Россией с ее русской культурой, созидательной наукой и высокообразованными людьми. Исполать оптимистам-ноосферистам! И мы всей душой того желаем.

Отметим существенное. Говоря о традиционной культуре, мы имеем в виду не только, главное – не столько «музейно-административную», учрежденческую институцию, но прежде всего и главенствующе – динамически действующую культуру. Последняя состоит из двух основных категорий. Первая есть корпус поведенческих, воспитанных и благоприобретенных, морально-этических норм. Причем не формально соблюдаемых, но истинных, необсуждаемых. Как сказал Достоевский (в религиозной оболочке), что не вера рождается из чуда, но чудо происходит от веры… Для России эти морально-этические нормы суть исторически христианские, тем более православные, то есть, в отличии от католичества и протестантизма, сохранившие в первозданной чистоте Христовы заповеди (заповеди блаженств Нового Завета, идущие от Нагорной проповеди Христа). За тысячелетнюю историю православной Руси эти нормы в определенном смысле автономизировались от церкви-учреждения и безотносительно воплотились в нормы поведения, чувствования и действия русского человека. В Советском Союзе эти нормы, в полной мере сохраненные (в иной терминологии) в своде «Морального кодекса строителя коммунизма», вовсе приобрели сугубо гражданское звучание…

В определённой степени поддержкой, хотя бы номинальной, таких традиционных морально-этических норм является развернутая в последние два десятилетия обширная программа церковного строительства, включающая культурно-архитектурную составляющую (восстановление старых храмов) и сугубую церковно-учрежденческую (строительство новых зданий). Схожий прецендент имел место быть в Российской империи в самом начале XX века, когда по представлению Свщ. Синода правительство утвердило программу строительства ста тысяч (!) новых церквей с мотивировкой поддержания православного духа, единения народа и противодействия революционным настроением. В чем-то аналога сегодняшнего глобалистского либерализма. Существенно, что к началу Первой мировой (империалистической) войны, когда программа была свернута по понятным причинам, бо?льшая ее часть была исполнена. Это можно видеть и сейчас в городах и селах: церкви эти строились по одному архитектурному проекту: тяжело-приземистые, из темно-красного кирпича. И у нас в Туле две такие сохранились: на центральной площади Ленина, обок кремля и напротив здания администрации области – бывшего обкома КПСС, а другая на краю исторической Чулковской (Оружейной) слободы, где она переходит в (новоисторический) район Криволучья…

Всё же церковь является достаточно серьёзным контраргументом глобализации. Опять же Достоевский: «Признак уничтожения народностей, когда боги начинают становиться общими. Когда боги становятся общими, то умирают боги и вера в них вместе с самими народами. Чем сильнее народ, тем особливее его бог. Никогда не было ещё народа без религии, то есть без понятия о зле и добре».

… Так в «Бесах» говорит Шатов, дискутируя с Шигалевым; вошедший в публицистический обиход термин «шигалевщина» и есть ранний аналог «глобализации».

Переходим ко второй категории динамически действующей культуры, а именно собственно культуры, как совокупности объектов и процессов человеческого творчества, направленных на удовлетворение эстетических, эмоциональных, социально-познавательных и пр. потребностей человека – как индивидуума, так и социально организованного. Вроде бы так, или почти так, определяют феномен культуры в различных энциклопедиях.

Вряд ли «в отдельно взятой стране», даже с учётом явного или подспудного антиглобализма земшарного Юга и всего Третьего мира, Исламской дуги и всех, кто не входит в «золотой миллиард», возможно сохранение, тем более прогресс традиционных культур. Ибо процесс глобализации уже перешёл – в части расчеловечивания и обескультуривания, – как говорят физики и математики, в апериодическую, невозвратимую стадию. Говоря образно, змея на масонском символе уже укусила себя в хвост. А у нас ещё шанс какое-то время продержаться. Бог не выдаст, свинья не съест … пока. В какой бы камуфляж она не обрядилась: от звёздно-полосатого до либерастического семицветья…

«Российский писатель»

Поделиться: