Какое мы имеем отношение к Празднику – Дню полного освобождения Ленинграда от Блокады? Ведь мы не переживали Блокаду. Мы никогда не голодали. Мы никогда не отдавали последнее соседу, даже родственнику. Мы никогда не рисковали жизнью ради других… И, тем не менее, Праздник — наш. Но только в том смысле, что мы — хранители памяти о тех, кто был лучше нас. Кто имел моральное право все годы после Блокады на нравственные оценки происходящего в городе и стране. Теперь этих людей практически и фатально нет. А новые ещё не пришли с фронта и не проявили себя. Боюсь, что им не дадут проявить себя барыги и ларёчники, крепко держащие информационное и идеологическое пространство России.

Вести о хороших людях у нас теперь не доходят до народа. Потому что плохие люди боятся конкуренции больше, чем потери денег и тёплых мест.
Плохиши руководят политотделами и приказывают отступать наступающим Мальчишам-Кибальчишам.
Люди без совести командуют совестливыми и посылают их на смерть.
Предатели у нас несут знамёна и крестятся под Спасской башней Кремля. А начальник Генштаба, пойманный на вранье о боях под Курском, продолжает, звеня звездой «Героя России», исполнять обязанности и докладывать Верховному… Другие, точно такие же «герои» из числа высшего военного командования сидят на нарах за воровство запредельного масштаба у родной армии. Кажется, что в оборонном бюджете осталось меньше, чем украли. Бюджетные дыры, как водится, затыкают солдатскими телами. В воздухе витает народный запрос на расстрелы предателей. Однако новый министр обороны разрешает подчинённым ошибаться, но просит хотя бы не врать. «Мы больше не будем!» — летит над Кремлём вечно молодое подростковое обещание матёрых коррупционеров в лампасах.
Плохо, когда война идёт на два фронта: против украинско-американского фашизма и против своих же продажных генералов.
Не оправдывая их, скажу, что их вырастило наше барыжное время. Торговля продолжается и на войне: торгуют не только нефтью с врагом, но и генеральской совестью. Такого не было во время Той Священной войны.
Зато мы теперь знаем, что «войны выигрывают учителя и священники». Мы теперь научились красиво говорить. Во время Той Войны так красиво не говорили.
Но мы, продолжая красиво говорить, ничего не сделали за тридцать последних лет, чтобы оградить образование и воспитание от торговли.
Хорошо хотя бы то, что и в наше барыжное время находятся те, кто ещё способен изобличить и посадить за решётку предателя и вора. Хорошо, что остаются ещё праведники и проповедники, которые живут так, как проповедуют.
Дух прошлых побед великой некогда страны ещё не выветрился из сознания русских.
Но как же нам не хватает крепкой памяти и крепких духом людей!..
Именно сегодняшний Праздник полного освобождения от Блокады Ленинграда заставляет меня думать о нынешней блокаде Курской области, о лжи «в интересах» государства, о замученных бандеровцами осенью и зимой 2024 года мирных людях и о генералах без воинской и мужской чести. Хватит ли Хинштейну смелости и честности руководителя блокадного Ленинграда Алексея Александровича Кузнецова, чтобы преодолеть блокаду вранья и безответственности, в которой оказалась спустя 80 лет после Победы нынешняя Курская область?
Кузнецов вскоре после Победы принял смерть мученика за свою правду. Но он остался в памяти блокадников, как один из тех, кому город на Неве обязан сегодняшним Праздником. Его имя было под запретом долгие годы. Ведь история его жизни и казни по навету предателей смущала власти.
Я много слышал об этом человеке от своей бабули-блокадницы Анны Васильевны Орловой, жившей по соседству от него на Большой Пушкарской. Кузнецова любили ленинградцы, но не смогли защитить от кремлёвских интриг, от молоха репрессий по «ленинградскому» делу.
Каждый раз проходя мимо дома № 29 по Кронверкской улице, где жил Алексей Александрович Кузнецов, я думаю о несправедливости жизни и о святости мучеников за свой народ и за свою святую Правду, а, значит, — за то, в чём Господь воплотил себя в безбожное время.
Сегодня уже можно, не боясь ложного пафоса, сказать, что блокадники были мерилом совести, нашей последней инстанцией истины. Даже, если не считали себя таковыми. На блокадниках был живой отблеск общей святости поколения, которое очистилось войной…
В такой святой День, как сегодня, не забудем ещё и о том, что многие начинают забывать.
После Великой Отечественной войны примерно три десятилетия наша Родина переживала Время Хороших Людей. Его вымолили во время войны миллионы людей, чаявших Победы. Люди, прошедшие войну, воспитали из своих детей хороших людей.
Для моего поколения образ этого уникального явления, отразившего «советское христианство», в полной мере проявился в отечественном кинематографе и в поэзии 60-х и 70-х годов.
Особенно пронзительным был и остаётся фильм режиссёра-фронтовика Станислава Ростоцкого «Доживём до понедельника». Мне всё чаще встречаются молодые и не очень люди, которые не только не видели этот и другие фильмы, вроде «Девяти дней одного года», «Заставы Ильича», «Иванова детства», «Летят журавли», «Калины красной», но и не верят, что совсем недавно, на расстоянии одного-двух поколений от нас, было Время Хороших Людей.
В удивительном фильме-притче «Доживём до понедельника» фронтовик, учитель истории учит детей Правде об истории и о жизни в родной стране. Его война за чистоту русского языка, за чистоту отношений, против бюрократизма и равнодушия не окончена. «Но ведь души-то у наших детей не бумажные!»
Учитель работает в школе, где директором служит его боевой товарищ, тоже фронтовик. Весь фильм, как и все школы той поры, как и вся страна, был наполнен узнаваемыми хорошими людьми. А мелодия «Журавлиной песни» из этого фильма имеет, как мне кажется, все признаки… благословенной святой воды — очищает, возвышает и прощает…
Во всяком случае, мы тогда узнали, как один фильм и одна мелодия могут сделать миллионы людей лучше. Наши школьные годы буквально пронизаны мелодией этой «Журавлиной песни», и мы несём её в сердце всю жизнь. И это никакая не ностальгия — это свидетельство чистоты и времени, пережитого нами.
Теперь это тихое чёрно-белое кино об одной обыкновенной школьной неделе я не могу смотреть без сокрушённого отчаяния от недостижимой в наше время чистоты и высоты тех моих соотечественников, которые сняли и сыграли Время Хороших Людей…
Самое печальное, что и моему поколению довелось прожить стремительный кусок жизни во Времени Хороших Людей. Нам бы сегодня жилось проще и легче, если бы мы не знали его. Просто не знали бы.
Да, мы были бы другими. Жили бы поспокойней, не рвали бы сердце…
А теперь нас считают идеалистами. Но мы живём со знанием того, что в своей родной стране можно было жить иначе: честнее и выше.
Возможно, мы последнее поколение людей, которые летают во сне даже после 50-ти… Оттого, наверное, нам ходить по новой России труднее.
Особенно горько видеть, как разительно отличается Война прошлая от войны нынешней. Война реальная — от войны виртуальной, рассказанной в кино, книгах, в интернете.
Виктор Петрович Астафьев — писатель-фронтовик, умер, так и не поняв, что окопная правда о войне не отражает всего масштаба войны советского народа с бесами фашизма. Что не только за «коробки» домов умирали ленинградцы, а за что-то, что выше человека.
Теперь, особенно в свете, вернее, во мраке новой войны, особенно ясно, что договариваться с фашистами нельзя. Да и невозможно.
Как тогда, в 41 — 44-ом, Ленинград был приговорён фашистами к смерти, так и сейчас Россия приговорена ими же к уничтожению. Неправ был уважаемый писатель-фронтовик Астафьев: нельзя было сдать Ленинград. Возможно, тогда пришлось бы сдать и всю страну.
Понимание этого прямо связано с тем, что подвиг ленинградцев был не напрасным, что без него не было бы Победы 45-го. Жертвы мучеников никогда не напрасны. Потому что вскоре после войны наступило Время Хороших Людей. И когда мы сегодня вспоминаем о нём, то становится горько от необратимости времени, от неотвратимости Судьбы, от осознания упущенных возможностей в своей личной жизни и в жизни твоей Родины.
Фронтовики, блокадники и их подросшие дети создали в 60-е и 70-е годы святые образы их святого времени. То было время, которое выбрало их — время испытания смертью, голодом, общим и личным преодолением себя. Они победили не просто и не только фашистов. Они победили в себе страх смерти. Это, возможно, самая главная победа в жизни каждого русского.
Да, они прошли великое очищение. В осаждённом городе на Неве был самый длинный в истории человечества и самый массовый Великий Пост.
Пост, на который они заступили не по своей воле. Но он был частью великого искупления, которое понесла Россия за предательство своей Традиции и веры. Ещё вчера об этом не принято было говорить, чтобы не обидеть уважаемых и достойных, но верующих в ленинизм людей.
Но время расставляет всё по своим местам. И уже на дворе новая война стучится в наш дом. Она не могла не прийти туда, где народ забыл о Боге.
Вот почему сегодняшний День Памяти об окончании страшной Блокады Ленинграда не должен утонуть в красивых словах. Нас ждёт Великий Пост и молитва. И нам не до ликования. Не наша Победа, но наша Память. Мы свою Победу должны сами выстрадать.
Нельзя даже в праздники имитировать причастность к тому, за что было уплачено кровью и страданиями миллионов и что мы не очень-то ценим во времена тотального торгашества. Давайте подумаем об этом честно.
Моё поколение живёт с ощущением, что мы не всегда бываем достойны того наследия, которое нам досталось от предков. Возможно, мне не следовало бы говорить от имени всего поколения, но для этого есть основания.
Вот и моя бабуля говорила мне на исходе своих дней: «Вы не хуже нас. Не дай вам Бог такой проверки. Просто нас выбрало время. Мы же ничего не решали».
Это правда. Большинство людей живут в предлагаемых обстоятельствах. Задача каждого — не опуститься ниже желудей, которые мы всю жизнь ищем носом. Чтобы вечный поиск хлеба не принижал наши высокие помыслы, чтобы мы из-за нищеты не согласились бы на самые низкие поступки и сделки с совестью.
«Бабуля, чем мы всё-таки отличаемся от вас?»- не унимался я. Анна Васильевна сердилась: «Ты прям такие вопросы задаёшь, как на интервью… Да ничем вы не отличаетесь! Все в бане похожи. Чем отличаетесь, даже не знаю. Вы какие-то не дружные стали. Всё чего-то делите. А мы были как одна семья. По улице ходили, как по своей квартире. А теперь замки кодовые понаставили, шлагбаумы»…
Однажды бабуля засмеялась в голос и долго не могла успокоиться. Насмешил её 12-летний внук соседки по коммуналке, который на вопрос, чего он такой хмурый, заявил, что ему… скучно.
Никогда мне не приходилось видеть, что всего лишь одна фраза из двух слов, слетевшая с неразумных уст пацанёнка, вызвала такую бурю эмоций взрослого и даже глубоко пожилого человека:
«Ты, представляешь, Валер, ему «скучно»?!
Радостному возмущению бабули не было предела. Она повторяла это слово десяток раз: «Скучно! Надо же, «скучно»! Мне в 96 не скучно, а ему в 12 скучно! Это ж как надо избаловаться!»
Потом, успокоившись, Анна Васильевна загрустила.
«Вы живёте намного лучше нас. Но как-то невесело вы живёте. И нам бы радоваться за вас, но на душе тревожно как-то».
Я дотошно выспрашивал, что именно её тревожит. И она говорила мне самые простые вещи, которые я в полной мере не понимал тогда, будучи моложе и ещё глупее, чем сейчас, но от которых теперь, спустя четверть века после её ухода, меня берёт оторопь.
«Надо всегда, радуясь жизни, готовиться к плохому», — говорила Анна Васильевна, пережившая от звонка до звонка, от сирены до сирены все 872 дня Блокады. У нее в чуланчике всегда был запас крупы, сахара и консервов. А ещё — запас спичек, соли. Там же — запасной фонарик с динамическим «самозарядным» устройством.
Весь этот логический перечень всего самого необходимого на случай «плохого», завершал «гробовой гарнитур»: всё, что необходимо на случай похорон: бельё, платье, туфли…
Её нет уже четверть века без малого. И я хожу поговорить с ней на Смоленское кладбище. Но теперь, как никогда прежде, я хотел бы овладеть этой её наукой готовности к войне и смерти, которой владели люди, пережившие блокаду, для которых собственная смерть на фоне многих и ежедневных чужих смертей стала личным событием.
И это — христианство в чистом виде.
Невозможно оставаться трусом, негодяем и подлецом, готовясь ежедневно к своей смерти.
Эта её философия была проверена счастливой безмятежной жизнью в 30-е годы, смертью любимого человека во время авиа-налёта в первые часы войны и беспросветным временем, когда минуты и дни растянулись на годы, а в Ленинграде съели всех голубей и начали находить обглоданных людьми людей…
Нам невозможно представить себе тяжесть испытаний, выпавших на долю блокадников. Величайшая мудрость человечества вообще и каждого человека в отдельности состоит в том, чтобы, оставаясь сытым, понять голодного. В этой задаче — ключ к пониманию всех бед в мире, где сытые не слышат голодных, где богатым не жалко бедных, а здоровым — больных…
Теперь, спустя время, до меня наконец дошло, что раньше не доходило. Такие её слова: «Хлебом стали раскидываться. Понимаешь, Валерка? Уж где-где, а в Ленинграде этого не должно быть. Никогда! Ведь хлебная корка для нас — это святыня. Это как икона. Вот когда иконы топтали, надо было одуматься — чем всё это может кончиться. А когда хлеб будет валяться в грязи у ленинградской помойки, вот тогда можно считать, что всё забыли. И Блокаду, и нас. Тогда пиши — пропало».
Я не забыл Анну Васильевну. Пишу. Особенно в такой День, как сегодняшний. Права она оказалась. Во многом.
Однажды по другому трагичному поводу, поляки выбили на памятнике, посвящённом погибшим от рук фашистских палачей детям очень верные слова: «Если мы забудем это, пусть Господь забудет нас»…
Дорогие друзья, давайте же, вспоминая сегодня, как и во все остальные дни года, подвиг блокадников, не забудем их правило — живя сегодня хорошо, иметь в запасе фонарик, соль и спички и готовиться к худшему. Не расслабляться!
К этому нас призывает весь опыт предыдущих поколений, все обстоятельства нынешней жизни.
И всё-таки с Праздником освобождения от Блокады. Этот праздник — с сединою на висках. И эти виски — уже наши.

Поделиться: