Литературное творчество члена Союза писателей России Елены Шишкиной, которая знакома читателю как автор стихов, последние годы всё более выходит за рамки поэтического жанра и проявляет себя в прозаических формах — рассказах, повестях, очерках. Реальные жизненные события и удивительные судьбы людей составляют основу и живую ткань её произведений. Роман «Просто чума» — ещё одна ступень в творчестве Елены Шишкиной, раскрывающая новые грани видения противоречивой и одновременно великой истории нашей страны. События, описанные в книге, происходят в двух эпохах – в советские годы и во времена правления царя Алексея Михайловича Романова, когда Москва переживает самую большую в истории страны эпидемию чумы. Невидимая связующая нить далёких друг от друга исторических отрезков времени определяет весь жизненный путь главного героя, врача-эпидемиолога противочумной станции, а вместе с ним – его любимой девушки. Незримой, но главной нитью сквозь всю ткань повествования проходит тема врачебного подвига.

ЕЛЕНА ШИШКИНА

ПРОСТО ЧУМА

Глава из романа

Вереницы пешего и конного люда потекли по всем дорогам, ведущим из Москвы в сёла и деревеньки, где можно было укрыться от беды, растекающейся со скоростью наводнения. Кто-то уже догадывался, что болезнь передаётся через выдыхаемый воздух, и убегающие от смерти люди кутались в платки, простыни, любую ткань, оставляя небольшие щели для глаз. Другие оставались без всякой защиты, думая, что свежий воздух очищает организм и избавляет от болезни. Большие и малые повозки спешно двигались из города во всех направлениях. Даже Москва-река покрылась непривычными для глаза неровными цепочкам судов – мелких лодочек и наскоро срубленных плотов, уносивших вниз по течению людей и разносивших вместе с ними болезнь и смерть.

Среди тех, кто спасался от страшного поветрия, были всякие – и здоровые, и те, кто успел заразиться. Но, ведомые страхом, сами не желая того, они несли поветрие по стране, и хворь объявлялась в других городах. Оставшийся за государя патриарх Никон весьма скоро отдал распоряжение о защите городов и де- ревень от лютующей заразы, и все дороги из столицы стали перекрываться заставами. Людей, успевших сбежать с заражённых территорий, выискивали и воз- вращали обратно. Тех же, кто пытался обойти заставы тайными путями, велено было казнить. Многие пытались прятаться в лесах. Но хворь и там настигала своих жертв. А вот распространения поветрия в направлении Смоленска удалось избежать: стояло там войско царское, потому и охрана была особо усилена заставами да строгостью соблюдения мер карантинных.

Никто не знал, как остановить эту неведомую ранее страшную болезнь. И всё же оставались старые изведанные средства, которые издревле считались лучшими в борьбе с любой заразой, – огонь да дым от горящих в костре веток можжевельника и полыни. Потому огонь полыхал повсюду, особенно на выезде из города. Гонцы, доставлявшие в Москву указы от царя, останавливались поодаль от костров, круглые сутки пылавших у кордонов, и громко зачитывали содержание письма, которое записывалось подьячим по другую сторону огненного ограждения и доставлялось в Москву. Ответное сообщение передавалось Государю тем же образом: зачитывалось по одну сторону костра и записывалось дожидавшимся гонцом по другую его сторону. А потом и вовсе царь запретил гонцам с письмами приближаться к нему. Покуда войско, осаждавшее Смоленск, располагалось на берегу реки, переходить через неё тоже никому не разрешалось, только особым людям, которым дозволено было перевозить письма, погружённые в воду, поскольку все боялись, что, передавая предметы из рук в руки, с ними передаётся и зараза, и только вода может обезопасить здоровых людей. Уже в июле князья Пронский да Хилков, оставленные вместе с Никоном для управления городом, писали Государю, что все храмы теперь заперты, дьяки и подьячие по- мерли, а народ бежит из Москвы либо покидает дома свои и живёт в огородах да на других открытых местах, благо летнее время.

Быть может, эти жесточайшие карантинные меры да другие неведомые силы не допустили проникновения морового поветрия в русские полки, сражавшиеся в Великом княжестве Литовском, и позволили завершить благополучно Смоленский поход: польский гарнизон капитулировал уже в сентябре. Но возвращение Алексея Михайловича домой оказалось невозможным: смертоносное поветрие в Москве только набирало свои обороты.

Патриарх Никон всё более беспокоился за жизнь царской семьи и, наконец, принял решение вывезти её вместе с прислугой из Москвы в Калязин монастырь, что приютился в Тверской губернии. Сборы провизии и всей необходимой утвари были тщательными, но весьма скорыми. И уже в середине июля царица, царевич Алексей, сёстры царские да обслуга покинули столицу. Не прост был их путь до монастыря. По ухабам и бездорожью продвигался царский экипаж. То кружил он вокруг деревень по местам, где порой и пройти было невозможно, то останавливался в глухом лесу, остерегаясь людей, поражённых смертоносной хворью. На несколько вёрст вперёд уходила охрана, чтобы изучить окрестности.

Обследуя местность близ одного селения, узнали конные, что не столь давно прошла по этой дороге похоронная процессия, провожавшая в последний путь умершую от поветрия женщину. Кареты с царским семейством отвели далеко в поле и оставили там до тех пор, пока не очищена будет дорога от заразы. На десять сажень по обе стороны пути были наложены дрова, что горели и выжигали путь сей долгим огнём. Земля же и уголья были собраны и отвезены в далёкую степь, чтобы даже ветер не смог донести погибель до царской семьи.

Вскорости к семейству присоединился Патриарх Никон, который был приставлен для охранения и сбережения всех ближних Государя. Он то и дело направлял грамотки Пронскому и Хилкову, вопрошая одно и то же: тишает ли в Москве моровая язва? Но хворь эта, напротив, становилась всё злее. День ото дня множилось число тех, кого она сметала с лица Земли, опустошая дворы, улицы и всю Москву.

***

Авдотья медленно брела по улице. Иногда встречались смотревшие исподлобья прохожие с мрачны- ми или растерянными лицами. Одни старались по- быстрее пройти мимо, другие испуганно шарахались в сторону. А в небе солнце светило так, как будто в мире ничего не происходило. Если не смотреть по сторонам, а направить взор в небо, то можно было ненадолго забыться и дать передышку душе, мечущейся в безысходности происходящего. Поэтому Авдотья часто останавливалась, поднимала к небу лицо, подставляя его солнечному свету, и, закрыв глаза, шептала короткие молитвы.

Сзади послышался звук проезжающей телеги. Обернулась. Повозка еле ползла по дороге. В телеге вместе с телами мёртвых людей, сваленных в кучу, лежал труп священника. Что же станет, если не останется священников и некому будет отпевать покойников?! Догнала страшную повозку.

– Куда ж их теперь? – спросила у кучера.

– Куда, куда? В скудельницы. Будто сама не ведаешь! – прозвучал ответ худого длиннобородо- го возницы. Повозка остановилась. – Тут теперь и дворы велено сжигать, где зараза появилась. И кон- торы всякие кирпичом закладывают. А больных да умирающих велено оставлять без ухода и помощи. Даже подходить к ним не дозволено. Сама-то почто не бережёшься? Разгуливаешь по улице, словно великий праздник настал. Или смертушки не боишься? – спросил неизвестный.

Авдотья пожала плечами. А возница, уставший от ежедневного созерцания смертей и потому уже равнодушный ко всему, продолжал неспешный раз- говор, как будто боялся, что завтра, может быть, и по- говорить будет не с кем:

– У Шереметьева во дворе тридцать человек люду померли скорой смертью. Дворяне столичные подались вон из Москвы, кто по деревням, кто в другие места. Кто куда. Беднота одна осталась, коей бежать некуда. Никон, говаривают, приказал заставы вокруг Москвы выставить, чтоб людей из городу не пускать и заразу не разносить. А сам-то с царицей да сородичами царскими тоже выехал.

– Кто ж Москвой теперь ведает?

– Сказывают, Пронский да Хилков оставлены. А там кто их знает. Может, тоже убёгли. На что теперь этой Москвой ведать? Может, и остался кто из вышних, для кого долг важнее страха смертного. О том мне неведомо.

– А сам-то, гляжу, тоже смертушки не боишься… Вот с покойниками вожжаешься. А в них, почитай, тоже зараза может прятаться…

– С покойниками теперь даже мальчишки малые вожжаются, никто им не помогает. Складывают мертвяков в кучи, на лошадей верхом садятся да волокут повозки к ямам. Туда и сваливают свою поклажу в простой одежде да без гробов. А ещё указано было прямо во дворах закапывать. Где умер, там и оставайся!

– Да неужто! – Авдотья остолбенела. – Да как же это возможно?! Земля ж не освящена! Душа-то в рай не попадёт, нешто они не знают!

– Кто теперь об этом думает… А сам не боюсь, потому как отболел я этой заразой. Рядом смертушка была, да не одолела меня. Не взяла к себе. Видать, чем-то не приглянулся.

– Нешто такое случается?! – ахнула Авдотья.

– Это одному Господу ведомо. Да вот только стою я перед тобой живьем, а не покойником. Не прибрал меня Господь к себе. Может, оттого и не прибрал, что надо кому-то Москву от мертвяков очищать.

– А этих-то теперь как же? Без отпевания сразу в яму? – Авдотья кивнула на телегу с телами умерших.

– Кому ж отпевать-то? Батюшкам настрого запретили под страхом смертной казни, потому как мрут они пуще оных… от мертвяков заражаются. Вот и некому отпевать. Разве что ты отпоёшь? – грустно пошутил незнакомец.

– Ох, величайший гнев Божий постиг нас, коль не осталось священников. Это сколько ж люду померло без исповеди да отпевания… – Авдотья перекрестилась, прочитала молитву, глядя на сваленные в кучу тела, и быстро зашагала по улице.

Поделиться: