Олег Севастьянов. «На земле Ойле, далёкой и прекрасной…» Главы из неопубликованной книги очерков.

ОЛЕГ СЕВАСТЬЯНОВ

ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВИЧ МОРОЗОВ (1954 – 2003).

«Писать о стихах сейчас почти так же трудно, как писать стихи», — сказал Юрий Тынянов. Когда думаешь о том, из какого же «сора растут стихи, не ведая стыда», и пытаешься понять, в чём же их гипнотическая нерукотворная сила, властно сжимающая твоё сердце, всякий раз вспоминаешь о сороконожке, которая разучилась ходить именно потому, что вдруг задумалась о том, в каком же именно порядке она передвигает свои многочисленные ножки, или впадаешь в то задумчивое состояние, хорошо знакомое всем исследующим секреты поэтического творчества, о котором мудро сказал великий Гёте устами Мефистофеля: «И вот он держит все части в руках, но связи духовной в них нет – это прах». Поэт Павел Морозов писал сильно и хлёстко, нежно и жёстко, и, подпитанный Литературным институтом, великолепно знал, что такое непостижимая и всеохватывающая материя стиха, и какие властительные духовные скрепы не позволяют ей рассыпаться в прах…

Ещё совсем юным студентом литфака, самозабвенно зачитываясь бессмертными стихами до восхитительной сомнамбулической одури, «замыслил я побег» в обитель дальнюю — в славный город Лим, место вечных сумерек в аду, куда суровый Дант поместил великих поэтов древности. Там, мечталось мне, поэты только и говорят, что о поэзии, только и делают, что зачитывают, счастливцы, друг друга стихами до смерти. Всё равно – в аду…

Современные поэты, к сожалению, всё реже и реже «душат друг друга поэмами в углу», всё реже и реже думают, говорят и пишут о стихах и о поэзии. И о той, что, смиряясь, становится на горло собственной песне, и о той, что, «не ведая стыда», растёт из всяческого сора, и, тем паче, о той, которая – «слёзы вселенной в лопатках»…

А я всё продолжал отыскивать у нынешних поэтов размышления о крестных муках слова (ведь сказал же С.Я.Надсон, что нет мук сильнее муки слова), о властительных тайнах творчества, и, конечно, о том, как же всё-таки выковывается она – золотая роза стиха. И – лёд тронулся.

Открыл в конце прошлого тысячелетия книгу Павла Морозова «Рисунки с натуры», вобравшую в себя написанное поэтом за четверть века, и – первое же стихотворение – о стихах:

Стихи не должны быть злыми,

Неважно, какая пора:

Мы пишем стихи во имя,

Во имя победы Добра.

…Кого-то согреем ими,

Кого-то спасём теплом,

Мы пишем стихи во имя

Победы Добра над Злом.

Да, да, мы кого-то спасём только теми стихами, которые пишутся не по той стороне Добра и Зла, а – по этой, и – во имя – во имя победы Добра над Злом!

Мысль, которая заметно чаще других звучит в сердце Павла Морозова, — это мысль о месте поэта в рабочем строю:

Отдали баб своих

и водку жрём в трактирах,

Нам нечего сказать

шагающим вослед:

Все девки – на панель?!

Все парни – в рэкетиры?!

И странно, что молчит

любимый мой поэт.

Видно, что за плечами Морозова – опыт упорного ученичества у Леонида Чашечникова и Анатолия Жигулина, видно, что всё, что связано с поэзией, с её ролью в человеческом сообществе, — родное, любимое, своё, а потому об этом можно написать иногда с улыбкой, с мягкой восхитительной грустью и лёгкой иронией (ведь сказал же блестящий и насмешливый француз Жюль Ренар, что ирония входит в состав счастья):

Подъезд парадный Цэ Дэ Эла…

Я заходил сюда не раз,

Там жизнь весёлая гудела,

Об этом спрашивайте нас!

… Вы не бывали в нижнем баре,

Где вечно шум, где вечно гам?

Мы там могли, при гонораре,

Себе позволить по сто грамм.

Нас упрекать не надо в этом,

Что, скинувшись по трояку,

Поэты шли всегда к поэтам

Излить вселенскую тоску…

ЦДЛ – это центральный Дом Литераторов в Москве, а называется стихотворение – «Размышления у парадного подъезда»!

Но совсем уж не веселят Морозова судьбы поэтов, едущих в Москву толкаться локтями в толкотне и трясти мощами по журналам:

Грустно мне, когда на рассвете,

Устремляя взгляд в синеву,

Едут маленькие поэты

Умирать в большую Москву…

Думая о судьбах маленьких поэтов в больших городах, я вспоминаю бессмертную «Кофейню» Дмитрия Кедрина:

У поэтов есть такой обычай —

В круг сойдясь, оплевывать друг друга.

Магомет, в Омара пальцем тыча,

Лил ушатом на беднягу ругань.

Морозов не рвёт сорочку на груди поэтов, не плюёт ни в них, ни в высокогорные источники, из которых поэты пьют свою целебную воду, потому что «как Сади некогда сказал»: «Имеющий в карманах мускус, не кричит об этом на улицах».

Не перестанет думать Морозов и о судьбах своих учителей. В стихотворении, посвящённом своему учителю Леониду Чашечникову, он внимательно и одобрительно прослеживает, как лихо менял поэт родины, находя при этом для каждой из них заветные слова:

Много было родин у поэта!..

И Сибирь, и Волга, и Москва.

Но для каждой находил при этом

Самые заветные слова.

…У поэта родин много было!..

Милых, малых, как ни назови:

Слышал я, опять его прибило

К испытанью в искренней любви.

Этим стихотворением П.Морозов завершает свой последний прижизненный сборник «До востребования…»

Удивительно добрые стихи посвящает Морозов старым и добрым поэтам старого и доброго золотого века поэзии:

Бенедиктов… Языков… Кольцов…
Всё за нас сочинили когда-то.
Я читаю забытых творцов:
Превосходно писали ребята!

Бенедиктов меня озарял,

Мне Языков не дал потеряться,

Я Кольцова порой повторял

Осторожно, чтоб не повторяться…

(«Мои поэты»)

И мне вспоминаются несуетные строки Владимира Соколова:

Вдали от всех парнасов,
От мелочных сует
Со мной опять Некрасов
И Афанасий Фет…

Открывая каждую книгу стихов Павла Морозова («Обращение», «Во имя любви», «До востребования»), я всякий раз, как Батюшков, восхищённо восклицал: «О, как стал писать этот злодей!»

АСТРАХАНЬ

Возвращаюсь утром рано.
Кремль белеет из тумана.
У меня на белом свете 
нет роднее стороны!
И встречают, как султана,
Два двоюродных братана.
Все дороженьки на карте 
к этой точке сведены!
Дует в городе моряна.
Дурит голову Татьяна.
У меня на белом свете 
нет роднее стороны.
Все дороженьки на карте 
к этой точке сведены!

«В 1998 году, — пишет Дина Немировская в книге очерков «На грани веков», — П.Морозов стал лауреатом городского телевизионного конкурса на лучшее литературное произведение, посвящённое 440-летию Астрахани. Поэту были «по душе на лодочке, под всплёски на воде, всплывать в Созвездье Лотоса, какого нет нигде». И хотя сам он считал, что в нашем живописном краю «идиллии писать немудрено», морозовские строки, посвящённые малой родине, настолько искренни, что она предстаёт перед читателем отнюдь не идиллической, а той единственной, что даётся каждому человеку от рождения и навсегда».

Дина Леонидовна права. Коренной астраханец Павел Морозов написал об Астрахани, о нас с вами, да и не только о нас, как дай-то Бог написать каждому поэту, рождённому в Астрахани, а биография П. Морозова укладывается в несколько строк.

Родился Павел Васильевич в Астрахани 1 ноября 1954 года. Здесь же учился. После окончания армейской службы занимался в литературном объединении «Высота» под руководством поэта Леонида Чашечникова.

«После службы в армии, — как пишет Д. Немировская, — Павел работал помощником мастера на Астраханском трикотажном комбинате, ценил свою рабочую профессию и очень дорожил ею».

Работая на трикотажке, П. Морозов заочно окончил Литературный институт в поэтическом семинаре Анатолия Жигулина.

Остальное – в стихах:

Мне по душе на лодочке,

По водному пути,

На вёселках, под водочку,

Вдоль берега идти!

Грести, минуя впадины,

По летней Волге вниз,

Чтоб наливал Геннадий нам,

А подносил Борис.

Мне по душе на лодочке,

Под всплёски на воде,

Всплывать в Созвездье Лотоса,

Какого нет нигде!

Наше это. Моё. Читаю и вижу, как идём мы с друзьями на вёселках по летней Волге, скрипя уключинами, вниз, в места, где правит тишь…

«Песня о городе» П. Морозова – «Песнь песней» городу моему:

Здесь на левом берегу – город мой,

И на правом берегу – город мой,

И у моря, на косе, на мысу…

Где найдёте вы такую красу?!

Здесь на левом берегу – острова,

И на правом берегу – острова,

И у моря, там, где светит маяк,

Это Астрахань родная моя.

Здесь на левом берегу – волгари,

И на правом берегу – волгари,

И у моря, не печалясь, живёт

Не печальный по натуре народ.

Здесь на левом берегу – наций сто,

И на правом берегу – наций сто,

И у моря, где сто речек сродни,

На планете мы такие одни!

Здесь на левом берегу – земляки,

И на правом берегу – земляки,

И у моря, где впадает река –

Это Родина моя на века!

У него и вообще, у Морозова, в стихах не просто русский дух, не просто «Русью пахнет», в его стихах пахнет именно нашей рыбной Астраханью:

Борису Свердлову
Мы с ним сидим

и пьём из кружек пиво,

Как жизнь порой бывает хороша!

Вот отдыхают сердце и душа,

Мы с ним сидим и, слава Богу, живы…

Представляете себе? Друзья сидят не просто на даче, которую один из них строил десять лет, не просто на своих кровных шести сотках и не просто сидят, а сидят и пьют из кружек пиво… На раскалённой даче, но в тенёчке… Да из литых тяжёлых запотевших и толстых пивных кружек, да ещё ледяное пиво, да ещё четвёртый час подряд… С ума сойти! А вот теперь мы и добрались до нашего волжского духа:

Как жизнь чертовски всё-таки красива.
И пахнет Волгой вобла на столе!
У нас свои шесть соток на земле,
Мы с ним сидим
и пьём из кружек пиво.

Шесть соток, и ещё «соточка», и зуболомное пиво из тяжких кружек, и наша несравненная астраханская серебряная вобла, пахнущая Волгой…

И пахнет Волгой вобла на столе!

Да, это – вещь!

Да, есть у нашей Астрахани необщее выражение лица, и это лицо будет ещё неповторимее, потому что её любил, ревновал («…Я в Астрахань, как в женщину, влюблён: ревную и прощаю все грехи…») и воспевал такой неординарный поэт, как Павел Морозов.

«…Рождённые в пятидесятых…» Поколение П. Морозова, появившееся на свет в пятидесятых годах, войны не знало, но, в какой-то мере считает себя «вернувшимся с той войны».

Творчество Павла Морозова, своеобычного русского поэта, классика астраханской поэзии, война прошила огненными трассирующими стихами, в своей «России», например, он сильно и чётко написал и о прошедшей войне, и о нашей людской памяти, которая хранит нас и от беды, и от войны, и от могилы:

А Россия красива полями,

Тополями, деревней, где рос…

Я с единственным сыном гуляю

И мечтаю о дочке всерьёз!

Но гудит под деревней планета,

Где-то вздрогнет полей тишина,

Я не знаю войны, знаю – нету

Слов нелепее слова «война».

Над моею родною сторонкой

Мирно клин журавлиный летит,

Треугольник седой похоронки

За иконой у бабки лежит…

Да, Россия народом красива,

От земли, от сохи, от берёз…

Я гуляю с единственным сыном

И мечтаю о дочке всерьёз!

…От беды, от войны, от могилы,

Средь рассветов, лугов и ракит

Не хранит нас небесная сила,

Только память людская хранит…

Факт остаётся фактом, что морозовский сжимающий сердца «Почтальон», посвящённый памяти Е.В.Шульпиной, прочно вошёл в антологию лучших стихотворений о войне, потому что в нём – и война, и слёзы, и мастерское владение словом, и щемящая человечность, и та неотразимая сила высоконравственной морозовской поэзии, которая и делает её классикой:

Наступали батальоны…

В эту страшную войну

Все боялись почтальона,

Тётю Катю Шульпину.

И никто не знал, наверно,

Как у тёмного окна

По ночам за всех ревела

Тётя Катя Шульпина.

Как молилась на икону,

Как скрывала от сельчан,

Что погиб в бою за Доном

Рядовой Шульпин Иван.

Побывало в каждой хате

Горе, будто бурелом,

А недавно тётю Катю

Хоронили всем селом.

Надрывались в плаче вдовы,

Разрывая тишину…

Помянули добрым словом

Тётю Катю Шульпину.

Это мощное, как удар «Катюши», стихотворение Морозова заставляет снова вспомнить бессмертную стихотворную классику фронтовых времён и задуматься над тем, что же мы, нынешние, к этой классике прибавим. Припоминая шедевры военной лирики, мы вспоминаем целые стихотворения или несколько строк, которые прошли сквозь солдатские сердца, а порою и навсегда остались в них. Конечно, это великое «Жди меня» Константина Симонова, конечно, это «Его зарыли в шар земной» Сергея Орлова, конечно, это стихи Михаила Исаковского, ставшие бессмертными военными песнями, а порою это и одна строка Алексея Суркова:

… А до смерти четыре шага.

Какой солдат не просыпался с этой строкой во время войны, да и не просыпается, а порою и не засыпает с нею сегодня?

Да, военная тема у Павла Морозова – кровная, своя. После армейской службы, побывав под началом у старшин и вступив под начало Л. Чашечникова и А. Жигулина, Морозов начал много и сильно писать об армии:

По городу Ростову-на-Дону

Я строевым шагал когда-то в баню,

И по асфальту смачно тарабанил,

И песню залихвастскую тянул.

Парила в небе бравая душа,

Равнялся я на статную молодку,

Слегка ладошкой поправлял пилотку,

Которая держалась на ушах.

И было нам по девятнадцать лет.

Мы в баню шли и были несерьёзны.

А у старух накатывались слёзы,

Когда они крестили нас вослед.

Кого в строю искали на ходу?

«Храни вас Бог!» — кого молили свято?

Я был тогда неопытным солдатом,

Но шли со мной товарищи в ряду.

А на его «Старом фото», наполненном завораживающей поэзией старых семейных альбомов, прекрасное мгновение остановлено надолго:

На старом фото – мать моя

И молодой солдат –

Сидят, улыбки не тая,

А с ними – старший брат.

Сидит, головку наклоняя,

Кусает леденец,

Ещё на свете нет меня,

Есть мама, брат, отец.

Они сидят, любовь храня,

Задумались о чём?

Ещё на свете нет меня,

Сидят себе втроём.

Удивительный поворот темы, мастерское настроение стихотворения, чисто морозовское. На старом фото – мать и молодой солдат, которого автор в первом четверостишии ещё не называет отцом, потому что он, автор, от этого молодого солдата ещё не родился, на старом фото только ещё его старший брат…

О.Мандельштам сказал, что «Божественная комедия» — это снаряд, посланный для уловления будущего. Поэзия Великой Отечественной войны и наши стихи на военную тему – это и есть снаряд, улавливающий наше будущее, которое не давало покоя и сердцу поэта и ефрейтора запаса Павла Морозова:

Ну, что ты можешь рассказать мне, гид?

Я о войне наслышан с малолетства.

Мой дед Матвей под Краковом погиб,

В чужой стране с Россией по соседству…

А всё ж меня Освенцим поразил,

А всё ж меня Майданек ошарашил.

Мой дел Матвей в какой-то из могил,

Где заодно и наши, и не наши,

Где все они, сроднившись за войну,

Лежат в одной могиле, будто братья,

И так хотелось в эту тишину

От боли выть, от горечи орать мне.

И убежать по высохшей траве,

Уткнуться маме в тёплые ладони,

А за рекой как будто целый век

И целый год разгуливали кони,

И по дороге юноша катил,

Пугая лошадь длинными вожжами.

А бабка мне десятку на цветы

Дала, когда в дорогу провожала.

Человек оголённой совести, поэт, постоянно размышлявший о времени и о себе, Павел Морозов постоянно думал и писал о муках слова, собственных и товарищей по перу, о том, как и для кого выковываются они, колючая и золотая розы стиха, поэтому, подытоживая эти мысли в стихотворении «Мы сидим в его квартире», посвящённом Анатолию Жигулину, в творческом семинаре которого Морозов занимался в литературном институте, он под совершенно неожиданным углом зрения взглянул на то, кому и как писать о войне:

Мы сидим в его квартире,

И в тревожной тишине

Он читает мне о мире,

Я читаю о войне.

Не видавший сорок первый

Я не мечен был войной,

И сейчас в душе, наверно,

Он смеётся надо мной.

Он, который видел, знает

Взрывом кошенную рожь.

Он прекрасно понимает,

Где тут – правда, где тут – ложь…

Вот сейчас он скажет: «Хватит.

Я не вижу здесь лица…»

В крайнем случае, похвалит

Строчку пятую с конца.

Только он сидит уныло.

И в тревожной тишине

Говорит: «Всё так и было.

Вы построже о войне…»

Ну, а о таинствах и странностях любви Морозов писал с особым упоением, особое сияние исходит у него от этих строк. Вот «Ноктюрн», в котором его лирические герои смотрят врозь на присвоенную ими далёкую звезду, которая должна взойти лишь к десяти:

Она сияет на виду,

Её найдёт любой,

Мы ту далёкую звезду

Присвоили с тобой.

…С тобою вместе мы сейчас

Её боготворим

За то, что связывает нас

Сиянием своим…

И, конечно, его бессмертная «Свеча», с которой и начинался поэт Павел Морозов:

Догорает свеча. Окно занавешено.

Скоро станет темным-темно.

Я сегодня с красивейшей женщиной

Новогоднее пью вино.

Ёлка светится, разнаряжена.

Ошалелое сердце стучит.

То ли суженый? То ли ряженый?

Нету больше свечи…

Чудо!

А вот одно из самых нежных его стихотворений о девушке Ире, «чуждой любых стихов», которая проживает на станции Кальновка в очень старом доме в своей квартире совсем-совсем одна и которой ещё никто и никогда не посвящал стихов:

…Я ей читаю Фета

Под шум колёсных шин,

Российского поэта

С фамилией Шеншин.

Под шёпот стройной лиры,

Под звук его стиха,

Жалею, что у Иры

Пока нет жениха…

И чтоб у нас романа

С ней не произошло,

Уеду утром рано

Судьбе своей назло.

Когда пишешь о русской любовной лирике, как же можно не процитировать «Измену» Павла Морозова:

Опять вернусь к тебе под утро

От той, которую любил,

И врать начну безбожно, будто

И так не ясно, где я был…

Я не могу представить даже

Такое и в кошмарном сне,

Что не простишь меня однажды,

Однажды не поверишь мне.

Не бес в ребро, не путал леший,

Не заколдован ворожбой,

Прекрасно понимаю – грешен

Перед безгрешною тобой.

И будет вечер примиренья,

И ты забудешь про враньё,

Но чай с малиновым вареньем

Напомнит запах губ её.

Другой бы рад был, что простила,

И что не надо больше врать,

А у меня не хватит силы

И чашку в сторону убрать…

Ну, нет сил у лирического героя убрать в сторону чашку, потому что чай с малиновым вареньем напоминает малиновый запах любимых губ…

Всего, что задумал, Павел Морозов осуществить не успел…

…Никак не можем примириться с тем,

Что люди умирают не в постели,

Что гибнут вдруг, не дописав поэм,

Не долечив, не долетев до цели…

(Константин Симонов)

«И ещё в нескольких ипостасях, — пишет Юрий Щербаков, — как мне кажется, он бы несомненно преуспел, — в качестве публициста, критика, литературоведа. Впрочем, приставка «бы» здесь неуместна! Чего стоит составление и вступительная статья к «Антологии астраханской поэзии»! Книга моментально стала библиографической редкостью!»

В «Слове о друге» Борис Свердлов пишет: «Как истинный поэт, он предсказал свою смерть»:

Не верю, что придётся умирать,

Что с дождичком (поближе к четвергу),

Наступит май. А я ни сесть, ни встать,

И даже шевельнуться не смогу.

Не верю, что придётся дорожить

Мне каждым днём, минутой, а потом

Меня не станет. Я не буду жить.

Но будут люди заходить в мой дом!

Они зайдут и сядут у огня

Печурки той, что сын мой протопил.

Не верю, что не вспомнят про меня,

Ведь я не зря на этом свете был!

Уверен, недруг будет привирать,

Что другом был до гробовой доски,

Не верю, что придётся умирать,

Не то давно бы умер от тоски.

Хотя в запасе несколько планет,

Всем хватит места, что ни говори,

У нас в запасе только этот свет,

В запасе только эти сентябри.

Павел Морозов умер 6 мая 2003 года, во вторник. В четверг мы его похоронили.

И – свердловское «Памяти Павла Морозова»:

Ныне незаметно наступает лето.

Отпевают птицы позднюю весну.

Отпевают в церкви русского поэта…

Я его, как друга, после помяну.

Видимо, от ветра, испугав округу,

Вдруг заголосили все колокола

И дневное солнце, словно с перепугу,

От угрюмой тучи часть оторвала.

То душа над нами облаком небесным

Молча воспарила в голубой простор…

Неужели стало на земле ей тесно?

Неужели тяжко было до сих пор?

… Тихо поминаем вечером погожим.

Майский месяц в небе мается слегка.

На портрете друг мой выглядит моложе

И на нас, на грешных, смотрит свысока.

Поделиться:


Олег Севастьянов. «На земле Ойле, далёкой и прекрасной…» Главы из неопубликованной книги очерков.: 2 комментария

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *