Наталья Макарова. Зарисовки об осени.

Поздняя осень печально сочилась влажным теплом, привычно раздражала грязью тротуаров и улиц, заботила лица прохожих, обречённо спешащих по своим делам под мелким моросящим дождём. Серые безликие дома с облезшей, облупившейся штукатуркой, хлипкие  заборчики штакетника, понуро открывающие   миру остатки цветочных клумб, опустевшая до весны детская площадка… С лёгким напряжением и некоторой боязнью  вглядываясь в  окружающий    дворовый    интерьер — никогда не умела ориентироваться на местности и всегда говорила, что страдает топографическим идиотизмом, Ирина всё-таки похвалила себя за то,  что, кажется,  идёт правильно — вот и знакомый ориентир — большое дерево, а вот и угол нужного ей здания. Ура, пришла, не потерялась.

Да ещё и нечаянная радость выпала  — неведомо  как прилепившийся  у основания фундамента стоявшего сбоку тротуара дома, крошечный тополёк доверчиво светился ярко-жёлтой густой листвой, притягивая людские взоры и даря на миг ощущение счастья и иллюзию  победы добра в этом мире…
       Невысокие ступеньки, окно за уютной  шторой, вывеска с надписью  «Городская библиотека № 9». Ирина потянула дверь на себя и вошла внутрь. Сумрак, царивший у входа, плавно менял очертания небольшой комнаты. Привычно  окинув взглядом знакомый интерьер абонемента,  книжные полки, Ирина  посмотрела на светлый квадрат большого окна и замерла в благодарном изумлении. Да, здесь умели удивлять. Хотя, казалось, Ирина, постоянно восхищавшаяся  художественным вкусом хозяйки библиотеки, должна была уже ко всему привыкнуть, но тем не менее, каждый раз  всё повторялось заново: ахи, охи, комплименты. Смущённые отнекивания хозяйки…
       Вот и сейчас, на кафедре  в тёмной бархатной вазе непостижимой белизной сияли раскидистые тополевые веточки, подрагивая прикреплёнными на них   мелкими  завораживающе-жёлтыми бумажными  листочками. Бумажные же, но уже покрупнее, зелёные, красные, жёлтые листья, уютно  обжили противоположное окно… Казалось, они  пытались примирить посетителей библиотеки с неизбежностью ухода лета… Ирина подошла к кафедре, не удержалась,  осторожно прикоснулась к вазе рукой  — точно ли она бархатная? – ощутила  кожей мягкую уютную ворсистость, вздохнула. Закрыла глаза, и вдруг, как ожог, как озарение, коснулось души давнее — мама, детство, ваза с похожим орнаментом…
– Ой, Ирина, привет! – прервала её воспоминания выглянувшая из соседней комнаты  Елена, заведующая библиотекой,  и засуетилась. – Проходи, раздевайся, мы с Диной тут немного заканителились…
– Я не опоздала? 
– Да нет, ты первая, остальные дамы ещё не подошли, рано ещё,  мы уговаривались на два часа, ещё пятнадцать минут.. А вот, кажется и они идут…
На пороге послышались шаги , распахнулась входная дверь и в библиотеку, оживлённо переговариваясь, вошли женщины — участницы клуба по интересам «Для милых дам» – Валентина Ивановна Смирнова, высокая, статная брюнетка, книгочея и певунья, воспитательница детского сада элегантная подтянутая Елизавета Максимовна, бывший бухгалтер, а ныне пенсионерка, радующая сотрудников библиотеки и читателей своими рукодельными работами и Николаева Марина Алексеевна, педагог младших классов из школы, расположенной по соседству.
– Здравствуйте! Кого ждём, где расположимся? – забросали они  вопросами хозяйку библиотеки, раздеваясь и вынимая принесённые с собой припасы: по давней традиции заседания клуба проходили за чашкой чая, а в этот раз и повод был особенный — предстоящее мероприятие было посвящено Дню матери.
– Я думаю, здесь  мы никому не помешаем, – пригласила Елена Васильевна своих гостей в  небольшую комнату, смежную с читальным залом. Вот за этим столом мы сможем уютно посидеть, поговорить, да и те, кто ещё заглянут на огонёк, смогут при желании к нам присоединиться. Я приглашала наших читательниц и наших соседей…
– Вот, кстати, и  наши юные читатели, студенты техникума, Ольга, Денис,  Маша бегут — они участвуют в официальной программе. Кажется, можно начинать.
       Ирину Владимировну,  преподавательницу русского языка и литературы, которую  с Еленой Васильевной связывали долгие годы если не дружбы, то ровных приятельских отношений — она всегда  охотно шла на контакт в плане проведения совместных мероприятий для своих учащихся, сама с удовольствием посещала библиотеку и истово призывала к этому своих учеников, была своим человеком и   для членов клуба, пыталась обо всём иметь свое собственное суждение, желательно литературно оформленное, –  сегодняшнее заседание профессионально интересовало — вдруг получится услышать что-то стоящее.
      Библиотекари и их помощники постарались на славу: тёплые слова, поздравления, нестандартный сценарий — всё для того, чтобы  возвеличить и прославить вечный подвиг материнства. Близкая, родная, дорогая для всех тема как-то особо сблизила всех. Проникновенные голоса  и слова выступающих усилили эффект, и все единодушно решили перейти к чаепитию.
        Выслав на абонемент юную сотрудницу для обслуживания самых торопливых читателей, они продолжили общение… Завязалась неторопливая беседа. Все  приглашённые были примерно одного возраста. Некоторые уже на пенсии, но позиции сдавать не собирались, ещё и молодым готовы были дать фору.
– Нет, что ни говорите, в наше время было интересней, – заговорила одна из женщин, – достала я тут недавно старый альбом с фотографиями, посмотрела. Весело всё-таки жили! И Первомай, и  ноябрьские демонстрации, и  народные гулянья! А сейчас не то, нет, не то.
 Молодёжь снисходительно молчала, только переглядывалась.
– А что, девчата, – решительно отставляя чашку с чаем, заявила Валентина Ивановна, – покажем молодым, как мы раньше  за  столом сиживали, споём?
– Споём, – откликнулись «девчата»:
– А какую?
– «Оренбургский пуховый платок», конечно! Праздник-то какой отмечаем? День матери! Вот и давайте про маму.

– В этот вьюжный неласковый вечер, – повёл негромкий голос мелодию, от которой дрогнуло узнаванием чего-то забытого, но такого родного, сердце, и вторя ему, торопясь на подмогу, вплёлся голос сильный, звучный, уверенный в своей правоте и в своих дочерних чувствах. Но и остальные  участницы застолья уже присоединились, и зазвенело пронзительно и благодарно-преданно :
– Сколько б я тебя мать не жалела,
Всё равно пред тобой я в долгу…
Смолкла  песня. Светло вздохнули женщины. Сами уже давно бабушки, на миг ощутившие себя  юными дочками у многих уже ушедших мам…
– Да, были ли молодыми, вот как наша молодёжь, – кивнула  на студенток Елизавета Максимовна, – куда годы-то делись, когда пролетели?
– И молодыми были, и песни пели,  и любили, – откликнулась застолица: 
«Огней так много золотых на улицах Саратова,
Парней так много холостых, а  я люблю женатого…»
Нехитрая исповедь влюблённой девичьей души, вечная во все времена — уж сколько  поколений женщин считают её самой главной на свете! Да и как иначе ? Вечная тема боли, неразделённой любви, вечный укор и вечная неумирающая надежда…
Не обладающая от природы ни музыкальным слухом, ни голосом, Ирина молчала, внимательно вглядывалась в лица поющих женщин, пытаясь постичь  непостижимое для неё чувство  — тайное движение души поющего человека.
– Почему вы с нами не поёте? Пойте!
– Увы!
Студентки сидели, вежливо слушали. Но постепенно что-то стало происходить: девчонки учуяли вечное, женское, непреходящее. Слова песен роднили их, корили неверных, непостоянных мужчин,  и они недоверчиво и осуждающе поглядывали на Дениса, осуждая в его лице весь мужской род, а он, без вины виноватый, лишь смущённо улыбался…
А новая песня уже вела всех за собой дальше. Голоса взлетали и опадали, кто-то сбивался,  «главные»  певуньи терпеливо ждали, выравнивали мелодию, и она снова звучала в стенах библиотеки, уносясь ввысь и истаивая, угасала. С абонемента вернулась сотрудница, вместе с ней несмело переминаясь,  вошли две молодые женщины.
– Елена Васильевна! А можно мы тоже послушаем? Где ещё такое в живую услышишь?
«Да, уходит культура домашнего застольного пения, – подумала Ирина, – как и всё настоящее, народное, искреннее, народные гулянья, разговоры на
 лавочках, да и лавочки за ненадобностью куда-то исчезли».
Словно отвечая на её невысказанные мысли, одна из женщин сказала:
– Бедно мы жили, да открыто — с соседями дружили, друг к другу  не  стеснялись  за нуждой обращаться. А сейчас — особняки за высокими заборами да ещё   с колючей проволокой.
– С электрическим током?
– Не знаю. Не видела…
– Ладно, давайте споём…
И они пели… Вспоминали давнее.
– Тропинка узенькая вьётся… – приглашала к разговору самая  смелая, не боящаяся пересудов, и все согласно подхватывали:
– Я иду, а у колодца судачат бабы про меня…
«А ведь мы на этом выросли, – подумала Ирина, – ни одно праздничное застолье в родительском доме не обходилось без песни!»
И хотя в их родне особых песенников не было, но всё же песни звучали. После недолгих препирательств: какую песню петь,  кому начинать, как сейчас помнит, двоюродная сестра матери, тётка Анна, победив в споре — я буду первым, а ты вторым веди, —  затягивала: 
– «Я в садочек вышла и стою одна, вишенка-вишня, пожалей меня …»
      Маленькую Иру, как и прочих детей, к столу не допускали, но они умудрялись  подглядывать  из-за занавески – гости старательно выводили мелодию, и почему-то ясно виделась девушка в вишнёвом садочке, такая же юная и белоснежная, как вишенка в их собственном саду и такой пронзительной жалостью переполнялось детское сердце, что образ этот невозможно было забыть и годы спустя. Услышанная в любой компании, эта песня долго будила детские воспоминания. В школе, на уроках пения, прививали вкус к другим песням  — советским — бравурным, жизнеутверждающим.
В ранние школьные годы Ирины на всех мероприятиях звучали песни  о Ленине — величаво-торжественные,  эпические, убеждающие в незыблемости  существующего порядка вещей и торжества коммунизма:
«Ле — ни — н  всегда живой!
Ле — ни — н всегда с тобой!
В горе, надежде и радости!»
Как примерная девочка,  отличница и хорошистка, Ирина с восторгом воспринимала всё это, дома же возмущённо препиралась с бабушкой, утверждающей — вот непонятливая! – «До коммунизма твои внуки не доживут! Надо, чтобы все люди были честными, чтобы во всём правда была!»
Взрослея, она ещё не раз с благодарностью вспомнит бабушку и улыбнётся над своей наивностью…
Но, видимо, не у всех бабушек были такие бестолковые внучки — позже, в студенческие годы с изумлением услышит Ирина, что её сокурсницы знают и любят русскую песню, может быть, потому, что все они были сельскими девчонками, и у них, по всему видать, были замечательные бабушки… Возвращаясь летом после работы в поле  на грузовике в студенческий лагерь, девчонки пели всё те же «Огней так много золотых…» и «Ой, цветёт калина, в  поле у ручья, парня молодого полюбила я…»
Ирина, по причине отсутствия вокальных данных, участия ни в каких спевках
 никогда не принимала, но всегда любила слушать тех, кто петь любил и умел – будь то одноклассник Серёжка Скабеев, театрально-красиво исполнявший «Бродягу»,   соседки по комнате в студенческом общежитии, в  грустную девичью минуту протяжно и  проникновенно выводящие  «Лучинушку», или кто ещё, изливающий душу в народном песенном слове. Не было в эти минуты для нее праздника больше, а у поющих слушателя более благодарного…
– Ирина душой слушает! – сказала как-то о ней одна из певуний.
      Потом, уже будучи замужем, Ирина любила слушать песни за столом у  родителей мужа. Там были свои  любимые: «Поедем, красотка, кататься», «Ой, мороз, мороз», «Однажды морем я плыла….»
Эту любил свекор. Он выводил её самозабвенно,  с  мягким юмором рассказывая незатейливую историю любви, в которой нет виноватых никого, кроме нас, как ни ищи… 
Шли годы. Шальные ветры перемен выметали из нашей жизни напрочь всё родное, близкое, прививая ширпотреб. Многие сопротивлялись, хотя сделать это было с каждым годом всё труднее. Пошлость  с эстрады, с экрана, хлынула потоком, жизнь периодически скручивала всех в такой бараний рог, что становилось как-то не до песен…

«Хотя, кто сказал, что надо бросить песни на войне! Вот же они, рядом,  несмотря ни на что!» — оставив воспоминания, вернулась  Ирина в сегодняшний  вечер, окидывая взглядом проникновенные счастливые лица поющих женщин.
– Ой, спасибо, Елена Васильевна! Славно посидели. Когда в следующий раз встречаемся, о чём говорить будем?
– А можно мы тоже придём, Елена Васильевна, нам понравилось песни слушать!
– А это вы уж у наших участниц клуба разрешения спрашивайте! Хотя, я думаю, что они рады будут поделиться с вами своим песенным  богатством. Ведь правда? – обратилась она к своим гостям…
Расходились поздно. Закончился рабочий день. Тьма раннего осеннего вечера, скрыв от глаз дневную неприглядность, обманчиво манила  тёплым светом окон. Ирина с Еленой, как всегда в таких случаях, пошли пешком. Возможность поговорить по душам выпадала не часто, и они  старались воспользоваться случаем.  Шли  медленно, и разговор их тоже был неспешен и плавен. Какой-то удивительный покой объял душу Ирины.
Вспомнились слова Василия Шукшина: «Уверуй, что всё было не зря:  наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание — не отдавай всего этого за понюх табаку…»
– Помнишь, ты хотела сделать мероприятие, посвящённое русской песне? – обратилась она к Елене. – Давай вместе попробуем, я своих приведу, певуний твоих пригласим!

И, пришедшие  ей  на ум в библиотеке час назад и
 показавшиеся выспренними  слова, вдруг выговорились легко и просто:

– Покажем детям Россию…


Поделиться:


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *