«Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня,
Я с кормы всё время мимо
В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Всё не веря, всё не зная,
Что прощается со мной.

Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь всё плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо –
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда».

Кстати сказать, в кинофильме «Служили два товарища»  (1968 г.) режиссёра Евгения Карелова есть схожий эпизод, где конь плывёт за уходящим пароходом, а поручик Брусенцов (роль исполняет Владимир Высоцкий) стреляет в себя, не в силах пережить невыносимые муки от расставания с верным другом.
Николай  Николаевич Туроверов (31 марта 1899 г., станица  Старочеркасская, Российская империя – 23 сентября 1972 г., Париж, Франция) – русский поэт. Донской казак, русский и белый офицер, участник Первой мировой, Гражданской, Второй мировой войн.
 Родился в семье судейского. В 1917 г. окончил Каменское реальное училище. После ускоренного курса Новочеркаского казачьего училища, в 17 лет от роду, Николай Туроверов был зачислен в лейб-гвардии Атаманский полк. С атаманцами участвовал в боевых действиях Первой мировой войны.
 После развала фронта вернулся на Дон, вступил в партизанский отряд есаула Чернецова и сражался с большевиками. Встав на сторону Белого движения, прошёл всю гражданскую войну: сражался в донских степях, ходил в Кубанские походы с добровольческой Армией, участник Ледяного похода, потом Крым, гнилые воды Сиваша, Перекоп.
 В донской армии, в составе возрождённого Атаманского полка, с ноября 1919 года, Николай Туроверов был начальником пулемётной команды, в звании подъесаула, четырежды был ранен. Вместе с тысячами казаков и русских офицеров был вывезен из Крыма при эвакуации Русской армии Врангеля.
 Дальше был лагерь на Лемносе и обычный путь белого эмигранта, ушедшего из Крыма, – Сербия, принявшая эту волну эмиграции. Там он работал лесорубом и мукомолом.
 В 1922 году Николая Туроверову удаётся перебраться в Париж. По ночам он разгружает вагоны, а днём посещает лекции в Сорбоннском университете.
 Потом работа в банке. Там проработал, с перерывами, почти 40 лет своей жизни. В 1928 году в Париже Николай Туроверов издаёт свой первый сборник стихов «Путь». Основная их тема – степь, станица, Новочеркасск. В 1937 году выходит второй его сборник «Стихи».
 В 1939 году Николай Туроверов поступает в 1-й иностранный кавалерийский полк Иностранного Легиона, служит в Северной Африке, участвует в подавлении восстания друзских племён Ближнего Востока. Этому периоду своей он посвятил стихотворный цикл «Легион».
В 1940 году 1-й Кавалерийский полк был переброшен во Францию, в преддверии начала активной фазы войны с Германией. С мая полк участвует в оборонительных боях против немецких войск и продолжает вести боевые действия до капитуляции Франции.
 В годы оккупации Николай Туроверов сотрудничал с газетой «Парижский вестник», писал стихи, после войны работал в банке. Несмотря на тяжесть военных лет, Николаю Туроверову удаётся издать новый сборник стихов,  следующие выйдут в 1945 и 1955 годах.
 Николай Туроверов – один из активных создателей казачьего землячества до Второй мировой войны, он неустанно собирал предметы русской, военной истории, организовывал выставки.
 После войны он также продолжает активно участвовать в жизни казачьего землячества, в течение 11 лет председательствует в парижском Казачьем союзе, организует  выставки «1812», «Казаки», «Суворов». Создаёт «Кружок казаков-литераторов», музей лейб-гвардии Атаманского полка. Печатается в журнале  «Перезвоны», в «Новом журнале». В 1960 году публикует в журнале «Новое слово» свою повесть «Конец Суворова».
Скончался донской поэт Николай Николаевич Туроверов 23 сентября 1972 года в Париже, похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев – де-Буа рядом с могилами однополчан Атаманского полка.
В заключение несколько стихотворений поэта, которого русская зарубежная пресса называла «последним выразителем духа мятежной ветви русского народа – казачества», «поэтом талантливейшим», а на его надгробном камне неспроста выгравировано: «Российская гордость и слава».

НИКОЛАЙ ТУРОВЕРОВ

ПИЛИГРИМ

…Мне сам Господь налил чернила
И приказал стихи писать.
Я славил всё, что сердцу мило,
Я не боялся умирать,
Любить и верить не боялся,
И всё настойчивей влюблялся
В своё земное бытиё.
О, счастье верное моё!
Равно мне дорог пир и тризна, —
Весь Божий мир – моя отчизна!
Но просветлённая любовь
К земле досталась мне недаром –
Господь разрушил отчий кров,
Испепелил мой край пожаром,
Увёл на смерть отца и мать,
Не указав мне их могилы,
Заставил всё перестрадать,
И вот, мои проверив силы,
Сказал: «Иди сквозь гарь и дым;
Сквозь кровь, сквозь муки и страданья,
Навек бездомный пилигрим,
В свои далёкие скитанья,
Иди, мой верный раб, и пой
О Божьей власти над тобой».

* * *

Я знаю, не будет иначе,
Всему свой черёд и пора.
Не вскрикнет никто, не заплачет,
Когда постучусь у двора.
Чужая на выгоне хата,
Бурьян на упавшем плетне,
Да отблеск степного заката,
Застывший в убогом окне.
И скажет негромко и сухо,
Что здесь мне нельзя ночевать,
В лохмотьях босая старуха,
Меня не узнавшая мать.

* * *

В эту ночь мы ушли от погони,
Расседлали своих лошадей;
Я лежал на шершавой попоне
Среди спящих усталых людей.
Я запомнил, и помню доныне
Наш последний российский ночлег, —
Эти звёзды приморской пустыни,
Этот синий мерцающий снег.
Стерегло нас последнее горе
После снежных татарских полей –
Ледяное Понтийское море,
Ледяная душа кораблей.
Всё иссякнет – и нежность, и злоба,
Всё забудем, что помнить должны,
И останется с нами до гроба
Только имя забытой страны.

* * *

Мороз крепчал. Стоял такой мороз,
Что бронепоезд наш застыл над яром,
Где ждал нас враг, и бедный паровоз
Стоял в дыму и задыхался паром.
Но и в селе, раскинутом в яру,
Никто не выходил из хат дымящих, —
Мороз пресёк жестокую игру,
Как самодержец настоящий.
Был лёд и в пулемётных кожухах;
Но вот в душе, как будто, потеплело:
Сочельник был. И снег лежал в степях.
И не было ни красных и ни белых.

* * *

Помню горечь солёного ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Исчезала в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук, —
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук;
Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Чёрной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода,
И прощаясь с Россией навеки,
Я постиг, я запомнил навек
Неподвижность толпы на спардеке,
Эти слёзы у дрогнувших век.

ОСЕННИЙ ДЕНЬ

Осенний день в окрестностях Парижа.
Газон. В окне необычайный свет,
Который окончательно пронижет
Тебя, спустя ещё немного лет.
И ничего не трогать и не двигать
Решаешь ты, мой книжник-чудодей,
И прошлое, как адресная книга,
Уже несуществующих людей.

Поделиться: