Автор этой публикации Цецен Балакаев – литератор из Санкт-Петербурга. Член Союза писателей России, драматург, прозаик, публицист, лауреат Всероссийской литературной премии имени А.К.Толстого. Хоть и живёт он в городе на Неве, но всё, что касается его малой родины, жизни и творчества калмыков, живо его интересует. Как, впрочем, и наши астраханские литературные дела. Может быть, он унаследовал этот интерес от своего отца – известного калмыцкого писателя Алексея Гучиновича Балакаева, уроженца села Барун (ныне Буруны Наримановского района Астраханской области). Думается, материал, который он предложил нашему сайту, понравится не только калмыкам, но и другим жителям нашей многонациональной губернии.

ЦЕЦЕН БАЛАКАЕВ. СКРИПКА НАД НЕВОЙ.

Но вот выходит девочка-калмычка,

Улыбкою собравшихся даря.

Задумчивое светленькое личико.

На шее – галстук красный, как заря.

Подсела к пианино. Взмах – и руки

Над клавишами, будто два крыла.

И замер зал. И пробудились звуки.

И музыка над залом поплыла.

«Бетховен и калмычка», Алексей Балакаев.

Перевод Риммы Казаковой.

Год назад, накануне карантина, я слушал чудеснейший Красноярский камерный оркестр, гостивший в Петербурге. Родные и близкие сибиряки привезли в цитадель русской классической музыки семейство Бахов и вечно юного Моцарта, бережно сохраняемых в том виде, в каком когда-то – века назад – их играли ссыльные иностранцы и декабристы, восхитив невских знатоков и ценителей изысканностью исполнения классики в городе-музее, где самый воздух звучит особенно, а каждый камень напоминает о величии прошлого имперской столицы.

Та встреча с красноярцами напомнила многое из того, что связывает судьбу калмыков с Россией, нашим общим домом. Оказавшихся в лишениях бесправных ссыльных поддержали, выручили сибиряки, простые люди. И на далёких берегах Енисея, Оби, Байкала калмыки познакомились с искусствами, незнакомыми степнякам – с музыкой, с театром, с музеями. Я вспомнил рассказы отца о том, как он пожирал содержимое библиотечных полок, и о восторге, охватившем его во время красноярских гастролей Бурятского театра оперы и балета. Отца поразило то, что бурятские артисты пели оперу и танцевали балет, и его мечтою стало горячее желание видеть и слышать на музыкальной сцене калмыцкую молодёжь. Вернувшись, он частично осуществил мечту в музыкальной комедии «Элистинский вальс».

Отец рассказывал, как во время учёбы в Литинституте не вылезал из театров: вместе с Риммой Казаковой, Дондоком Улзытуевым и другими однокурсниками по вечерам он пропадал за кулисами, куда их водил Лев Аннинский, завсегдатай театральных закоулков. Отец написал «Лунную сонату» («Бетховен и калмычка»), переведённую тётей Риммой, удививший калмыков: это было первое стихотворение о классической музыке, необычное для степняков. Тогда было время взрыва интереса к музыке и театру – дети с нотными папками в руках потянулись к ДМШ, где с лучезарной улыбкой их встречала необыкновенная Лилия Лаврентьевна Бабурина. ДК Строитель всегда был забит «под завязку», зрители жались к стенам, сидели на ступенях, мы гордились Филармонией и хором вторили слова «Оки Городовикова».

Всё это не прошло даром. На южном небе зажглись звёзды – вы же помните волшебный смычок Надежды Нуркаевой, или просто Нади? Большая музыка пришла в калмыцкую степь. Это я переживал в белоснежно-красном зале Филармонии на концерте ККО, и сожалел о том, что не догадался пригласить Амулану Очирову, замечательную скрипачку. И вдруг узнал, что лишь на днях раскарантиненный Дом офицеров на Литейном проспекте начал еженедельную серию «Встреч по пятницам» и объявил о концерте шедевров классической музыки «Скрипка над Невой» со скрипачкой Амуланой Очировой, заслуженной артисткой Калмыкии, и композитором Сергеем Осколковым, заслуженным деятелем искусств России.

Дом офицеров (Офицерское собрание) примечательное историческое место. Это и музей, и культурный центр, и воинская часть со своим полковым знаменем – невообразимая смесь шика и простоты. В годы блокады отсюда отправлялись на передовую фронтовые концертные бригады, и не только на линию огня. Отсюда выезжали ЗИСы с раструбами репродукторов в открытых кузовах, подбадривавшие словом, песней и музыкой обессиленных ленинградцев. А Клавдия Шульженко даже жила в самом Доме офицеров, в его стенах, чтобы в любой момент быть готовой исполнить пред защитниками города «Синий платочек».

Залы Офицерского собрания легендарные. Нет ни одного музыканта, не мечтающего выступить в них. Особенно хорош Дубовый (Банкетный) зал, стены которого обшиты деревянными панелями, придающими акустике неповторимое звучание. Огромные портреты Суворова и Кутузова взирают на потомков, которым они принесли славу и честь народа-победителя. Большие батальные картины напоминают об этих победах.

Взбежав по мраморной лестнице на третий этаж, я нашёл в Дубовом зале композитора Сергея Осколкова, пробующего концертный рояль.

– Здесь всегда так холодно? Залипла «ре» четвёртой октавы, надо разогреть, –беспокоился он…

Сергей Осколков – потомственный композитор, начавший обучение под руководством деда. Вся семья его – музыкальная. Супруга преподаёт музыку, сыновья Сергей и Александр сочиняют музыку, как отец. И облик Осколкова музыкальный. Издали он похож на Паганини или Листа, но лишь взглянет на тебя, то вмиг проникаешься к нему симпатией, которая уже никогда не оставит тебя. Высокий открытый лоб мыслителя, удивительно добрые, обезоруживающие голубые глаза. Композитор, профессор каждое лето проводит открытые фестивали во дворцах Петергофа, Ораниенбаума и Стрельны.

Сейчас в Дубовом зале было холодно, ведь на улице – ниже двадцати. Придёт ли зритель?

– Где Амулана? И что будете исполнять, Сергей Александрович? – спросил я Осколкова.

– Она стоит в пробке, дороги замело. Играем ХIX и ХХ века, скрипичную музыку: Бизе, Крейслера, Дворжака. Ещё Бартока и Пьяццоллу. А что – это секрет. Пусть будет сюрпризом. Одним словом, вас ждёт программа «Шедевры мировой классики»…

Оставив маэстро в покое, я прошёлся по залу, в котором библиотека Дома офицеров выставила большие паспарту с портретами композиторов: Россини, Беллини, Мейербера, Делиба, Чайковского. Рядом столик с их биографиями и музыкальной литературой. Перелистывая страницы знакомых книг, я с головой ушёл в мир музыки и не заметил, как прибыла Амулана и заполнился Дубовый зал.

Я помню концерты Осколкова в Доме композиторов и Филармонии, на них особенная публика. Это всегда люди мира искусства – музыканты, поэты, художники, музейщики. Так было и сейчас, тут и там мелькали знакомые лица. Это же отметил и Сергей Осколков, начиная представление.

– Я вижу много знакомых, друзей, – начал он. – Сегодня мы с Амуланой сыграем музыку композиторов разных стран. Первым произведением будут «Три пьесы» Жоржа Бизе: Апрельская песня, Старинная песенка и Пастораль…

Это не совсем обычный выбор при упоминании имени французского композитора, знаменитого мятежной оперой «Кармен». Французские пасторали! Нечасто исполняемые, а в Европе за долгие годы мною ни разу не услышанные.

Пьесы написаны в 1865-68 годах для голоса и фортепиано. Годы между Крымской войной и осадой Парижа были временем засилья новой буржуазии, когда расцвела коррупция, франк обесценивался, а канкан нагло утвердился в Опере. Центр столичной жизни стремительно переместился на бульвары и в «Мулен руж», где гремели марш «Взятие Малахова кургана» и полька-мазурка «Калуга». В эти годы Бизе отчаянно боролся за бульварную славу, вернее, то была беспощадная битва между ним и плодовитым Жаком Оффенбахом. Одна за другой из-под пера Бизе вышли оперы «Искатели жемчуга» и «Пертская красавица», оперетты «Доктор Миракль» и «Мальбрук». А во время создания больших партитур на кусок хлеба он зарабатывал вокальными пьесками, забрасывая их сразу в несколько нотных издательств.

В 1868 году Бизе победил в оперной гонке. Он удостоился Ордена Почётного легиона, и даже женский журнал «Ля мода» в подтверждение безоговорочной победы описал наряд мадам Бизе во время её променада по Севастопольскому бульвару. Нотное издательство «Шудан» выпустило «20 мелодий для голоса и фортепиано» Жоржа Бизе в двух редакциях – для сопрано и меццо, куда были сведены самые удачные пьесы, и одними из лучших среди них были «Апрельская песня» (№1), «Старинная песенка» (№3) и «Пастораль» (№9).

Несмотря на бурный темп жизни, Бизе тщательно работал над выразительностью и национальным колоритом музыки. И если первое было очевидно со студенческой Симфонии Бизе, то в борьбе за сцену именно второе дало ему неоспоримое преимущество. Народные мотивы в «Кармен» и «Арлезианке», в «Ловцах жемчуга» и «Джамиле» поражают всех. И эту особенность музыки Бизе успешно отрабатывал в вокальных и инструментальных пьесах.

Транскрипция «Трёх пьес» для скрипки и фортепиано сохраняет это свойство. «Апрельская песня» была написана для меццо-сопрано Анны Бартэ-Бандерали, дочери профессора вокала Консерватории, и потому скрипичный звук тугой и насыщенный, в то время, как фортепиано передаёт общее настроение пьесы. Здесь нет противоречия или напряжения, это гимн ликующей весны, песня обновления природы. «Вставай! Проснись! Только что народилась весна, и всё трепещет в саду, всё поёт, и твоё окно, радуя взор, полно солнца… Дикий ландыш пробудил в лесу любовь, и апрель рассыпал белые ромашки…»

Такое начало пробудило, оживило холодный Дубовый зал. Поэтичная мечтательность прованской народной мелодии переливалась, искрилась, лилась вслед смычку Амуланы, рояль заполнял пространство свежестью просыпающейся природы. Где-то вдали, на склонах гор веял ветер, звенели ручьи и пробуждались цветы. Эта короткое скрипичное Andantino в гармонии с роялем, рассыпавшимся от Pianissimo до Forte, отозвалось в сердце каждого слушателя ощущением скорой весны. «Старинная песенка» посвящена Каролине Миолан-Карвальо, первой Кармен. Эта романтическая любовная игра, пасторально наивная, чуть капризная, порою ликующая, временами плачущая, как и предыдущая пьеса пролетела незаметно, оставив на лицах слушателей улыбки. Замыкающая триптих «Пастораль» – красивая элегичная пьеса, снова скрипичное Andantino, повествует о буколической любви под сенью фруктового сада. Скрипка здесь живая и игривая, рояль настойчив, но нежен, юность и любовь звучат в каждой ноте, в каждом движении смычка.

Можно бесконечно восторгаться и выбором пьес Бизе, и их живым исполнением. Дальнейшая программа показала, что Сергей Александрович не просто сделал этот выбор. В концерте были исполнены другие национальные номера: «Румынские народные танцы» Белы Бартока, «Славянские танцы» Антонина Дворжака и три пьесы Фрица Крейслера («Маленький венский вальс», «Цыганка» и «Синкопы»). Со стены Дубового зала на музыкантов смотрел генералиссимус Суворов, и его героические гренадёры преодолевали Сен-Готардский перевал, казалось, скатываясь прямо на приоткрытую крышку рояля. Всё вместе создавало живую и ясную картину настроения и чувства маэстро – эти народные танцы, живые и красивые, отголосок стремления к свободе, мечты оторваться от земли. Здесь, в Офицерском собрании под взором русского гренадёра, не раз освобождавшего европейские народы от напастей.

И если красноярцы привезли в Петербург своих Моцарта и Бахов, традиции исполнения которых они бережно хранят, то сейчас были исполнены европейские свободолюбивые мелодии, раскрывающие облик Сергея Осколкова.

Его мягкая, завораживающе интеллигентная манера держаться приковывает к нему внимание зала. Концерт он провёл в диалоге со слушателями, живо отзывавшимися на каждую реплику. В нём чувствуется огромная сдерживаемая энергия творчества, ярко раскрывшаяся в Сонате №3 для скрипки и фортепиано.

Соната автором посвящена Амулане. Они давно знакомы и многократно выступают в различных ансамблях и фестивалях. Два года назад Амулана пригласила меня в Дом композиторов на Большой Морской на первое публичное – премьерное исполнение этой Сонаты. Хорошо помню тот концерт, в котором играли ученики и друзья Сергея Александровича. Номер был объявлен ведущей вечера, и Сергей Осколков в том первом исполнении отдал первенство Амулане. Её скрипка вела, он лишь дополнял солистку – тонкую, стройную красивую девушку, ставшей украшением зала и покорившей всех без исключения слушателей. Скрипка птахой пела, металась и билась под сводами концертного зала Дома композиторов – тоже обшитого деревом, и тот концерт остался в памяти удивительным сном.

Сейчас Соната прозвучала по-иному. Дубовый зал более строгий, и малейший звук в нём разносится, рассыпается октавой выше. Сергей Осколков передал свой характер, свои чувства, свой мир – мир творца, сильного, знающего и мудрого. Его музыка соткана из противоречий современного мира, она и тонкая, изящная, и в то же время сдержанно строгая, временами суровая. Гармония и атональность ведут борьбу, рояль настойчив, скрипка поёт и плачет, а временами явным голосом звучат джазовые синкопы. И вместе они складываются в единый музыкальный порыв – мир современного артиста, художника, петербуржца. Это же прозвучало и в сольной фортепианной пьесе авторства Осколкова – в «Интермеццо памяти Марины Цветаевой для фортепиано», повествующей о любви маэстро к русской поэзии.

На бис Сергей Александрович в свойственной ему великодушной манере снова передал первенство Амулане, и по её выбору прозвучали чувственное стильное танго «Прощай, Нонино» Астора Пьяццоллы и виртуозный вальс «Радость любви» Крейслера, идеально подходящие её скрипке, и лицо скрипачки светилось радостью и счастьем музыканта, чувствующего слушателя и пространство зала.

– Какая хорошая школа в Калмыкии, – раздался восхищённый женский голос.

– Нет-нет, ты ошибаешься. Амулана наша ленинградка, она родилась здесь, – отвечали ей без малейшей тени сомнения, в уверенности, что столь прекрасно играть могут лишь урожнцы северной столицы.

Я вспомнил полные залы Элисты на бесплатных летних концертах Амуланы, доступные каждому жителю далёкой безводной степи, где горячие ветры разносят иные мелодии. С семилетнего возраста как особо одарённая и перспективная ученица она постигала искусство игры на скрипке в Центральной музыкальной школе-лицее при Санкт-Петербургской государственной консерватории в классе Елены Николаевны Бердниковой (Лебедевой), затем окончила Консерваторию в классе народной артистки России Антонины Максимовны Казариной и стажировалась в Германии. Русская скрипичная школа проникла в каждую частичку её существа, сдерживая порывы восточной крови…

На прощание Сергей Александрович подмигнул мне и сказал:

– Вы спрашивали о Бизе. Эти «Пьесы» не исполняют потому, что это редкость. Мне их принесла Амулана специально к этому вечеру. Потому концерт назвали «Скрипка над Невой», потому она сегодня «именинница»…

Что я мог ответить на это? Только то, что сейчас калмыки празднуют Цаган-Сар, праздник Весны, праздник обновления мира и человека, природы и чувств, когда всё меняется в ожидании лучшего, нового, неизвестного. И они оба, Амулана Очирова и Сергей Осколков, такие разные, угадали это, потому что живут одним порывом – прекрасной музыкой.

Мы вышли из согретого скрипкой Дома Офицеров на стылый, заваленный снегом Литейный проспект, из волшебного мира в реальный, где над городом и над Невой пела волшебная скрипка.

Поделиться: