АНАТОЛИЙ АВРУТИН
* * *
В годы войны на территории Белоруссии фашисты создали 14 лагерей, в которых полностью забирали кровь у детей, переливая ее своим раненым. Тела детишек сжигали.
–Я з Крыніц… Жыва пакуль*…
Зваць Алеся.
–З Докшыц я… А ты адкуль?**
–Я з Палесся…
Кровь возьмут до капли, всю,
Без разбору.
Было б восемь Михасю,
Шесть – Рыгору.
А Алесе скоро семь…
Время мчится.
Было б лучше им совсем
Не родиться.
Горе-горюшко родне…
Крови алость,
Что немецкой солдатне
Доставалась.
*Пакуль (бел.) – пока
**Адкуль (бел.) – откуда
В госпитальной чистоте
Бывшей школы
Перелили в вены те
Кровь Миколы.
Заживляла след от пуль
Кровь Алеси,
Что шептала:
–Ты адкуль?
Я – з Палесся…
И фашист, набравшись сил,
Встав с кровати,
Нет, не «мутер»* говорил,
Плакал: «Маці…»
И не мог никак понять,
Хромоножка,
Почему назвать кровать
Тянет «ложкам»?**
Ведь не знал он этих слов…
Как, откуда
У немецких докторов
Вышло чудо?
Не понять ему – бандит –
В мракобесье:
Кровь Миколы говорит,
Кровь Алеси…
*Мутер (нем.) – мама
**Ложак (бел.) – кровать
ГРУШЕВКА
Стирали на Грушевке бабы,
Подолы чуток подоткнув.
Водою осенней, озяблой,
Смывали с одежки войну.
Из грубой дощатой колонки,
Устроенной возле моста,
Прерывистой ниточкой тонкой
В корыта струилась вода.
От взглядов работу не пряча
И лишь проклиная ее,
Стирали обноски ребячьи
Да мелкое что-то свое.
И дружно глазами тоскуя,
Глядели сквозь влажную даль
На ту, что рубаху мужскую
В тугую крутила спираль.
КУТУЗОВ
Год сорок первый… Битва под Москвой…
О Господи, что делал бы Кутузов,
Будь он на немцев, а не на французов,
Сквозь годы брошен Богом и судьбой?
Неужто б тоже, армию храня,
Он сдал Москву, «спаленную пожаром»?..
Кто б слушать стал, что это все недаром?
Вождь бы сказал «Ви прэдалы мэня…»
А это значит скорый трибунал…
Разжалован, а после и расстрелян,
Он просто б послужил «высоким целям» –
Кто сдал Москву, Берлина бы не взял.
Его б уже не помнили давно –
Что одноглаз, что стар, что эполеты…
Бородино?.. Так это всё поэты,
Что в сорок первом то Бородино?
Есть сила слова… Лермонтов…
Полна История придуманных идиллий.
И люди помнят – мы их победили,
В день пораженья… В день Бородина…
ГОЛОДУХА
Голодуха,
голодуха…
И скули тут не скули –
Ноги мокнут,
В крынке – сухо.
Батьку немцы увели.
Голодуха…
Мамке хворой
Хоть бы корочки сухой.
Черный ворон,
черный ворон
Нынче кружит над избой.
Да гляди – падет Красуха:
Сена нету на беду.
Ты бредешь по голодухе,
Как по треснувшему льду.
Голодуха,
голодуха…
Околел сверчок – молчит.
Мерзлой хлебною краюхой
Месяц светится в ночи.
А заснешь – худой, несытый, –
Батька дома,
Полон дом.
И коленкою разбитой
Детство всходит над селом.
Голодуха…
Лютый ворог
В дом войдет, – того гляди! –
Черный ворон,
черный ворон
С автоматом на груди…
* * *
В сорок пятом
Сапожнику трудно жилось.
Много в доме голодных
И мало работы –
Рваный детский сандалик
Зашить наискось
Да подклеить разбитые
Женские боты.
А мужское
Чинил он бесплатно,
«За так»,
Если редкий клиент
На верстак его старый
Ставил пахнущий порохом
Грубый башмак
Иль кирзовый сапог,
Не имеющий пары…
* * *
Отцу
Меня учили люди умные:
«Чтоб не запутаться во лжи,
Всегда в лицо о том, что думаешь
Везде и всякому скажи!»
Они ж меня корили строгими
Глазами памятной зимой,
Когда солдату одноногому
В лицо я выкрикнул: «Хромой…»
Отец с улыбкою угрюмою
Сказал тогда: «Учись, малыш,
Не только говорить, что думаешь,
Но думать – что ты говоришь!..»