Почитай уж почти полвека прошло с тех пор, как произошла эта забавная история, но всякий раз, когда в октябре месяце ветераны УГРО собираются на посиделки по поводу своего профессионального праздника, она вновь и вновь всплывает в их байках. Эх, хорошие были, однако, те далёкие времена! Про организованную преступность народ ещё и слыхом не слыхивал. Любое убийство, которые тогда были весьма большой редкостью, расценивалось, как из рук вон выходящее происшествие, и на его раскрытие бросались асы оперативной работы. Копеечные кражи даже не упоминалось в оперативных сводках, поскольку о такой мелочёвке граждане стеснялись заявлять в милицию, дабы не ущемлять профессионального самолюбия сотрудников уголовного розыска.

Ну, а если у какого-нибудь несознательного гражданина и хватало наглости обратиться с таким заявлением в милицию, то дежурный опер первым делом допрашивал с пристрастием нерадивого потерпевшего, выведывая все детали его непутёвой жизни, приведшей в итоге к преступлению. Чувствуя себя едва ли не организатором преступления, заявитель начинал заикаться, оправдываться и быстренько ретировался, попутно написав встречное заявление, что никаких претензий к органам правопорядка он не имел, не имеет, и упаси Боже, не будет иметь в обозримом будущем.   

Это сейчас, когда читаешь случайно сохранившиеся отказные материалы тех лет, диву даешься и сам себя спрашиваешь: почему прокуратура принимала весь этот бред за чистую монету? А тогда всё было на полном серьёзе — полуголодные утки и гуси улетали от зловредных хозяев в тёплые края в поисках сытой и беззаботной жизни, попутно взломав стену сарая и прихватив с собой в качестве компаньонов по перелёту всех кур во главе с голосистым петухом. Это тогда никто не наносил ножевых ранений полупьяным «бакланам», так и не ставшим на путь исправления после отсидки в местах не столь отдалённых, а они сами напарывались на острые железяки, повсеместно торчащие из досок покосившихся заборов. И что странно, все эти острые предметы «обнаруживались» многоопытными операми именно там, где им указывали сами потерпевшие.   

Всё бы ничего, но была в те времена одна напасть, которую опера боялись пуще любого убийства. А заключалась она в том, что порой несознательные жулики, по незнанию или из-за нелюбви к партийным органам, забредали в помещения многочисленных на ту пору райкомов партии и, воспользовавшись беспечностью хозяев казённых кабинетов, тырили оттуда всё, что попадало под руку. Сразу же после обнаружения факта пропажи личной вещицы, незадачливый райкомовский клерк поднимал такой вой, что весть о краже мгновенно долетала до самого верха — в обком партии.   

Раскрытие такого, с виду заурядного преступления, бралось на особый контроль, создавалась оперативно-следственная группа, в которую включались наиболее опытные оперативные и следственные работники. И начиналась несусветная круговерть. Секретарь обкома, едва ли не ежедневно названивал начальнику УВД, интересуясь, как идут дела с расследованием «кражи века». Генерал, скрипя зубами, метал громы и молнии на головы своих подчинённых, а те, позабыв о личном отдыхе и побросав раскрытие более серьёзных дел, метались по тёмным закоулкам города, отлавливая стукачей всех мастей, вытрясая из них всё, что могло способствовать раскрытию данного преступления…    

Жоре не повезло с самого начала, как только его назначили на должность инспектора уголовного розыска Кировского РОВД. «Зона» ему досталась оторви и выбрось — центральная часть города с многочисленными злачными местами, куда стекался едва ли не весь преступный элемент областного центра и прилегающих к нему населённых пунктов. В пивнушках, кафешках, «верандах» и прочих увеселительных заведениях он довольно быстро навёл «шороху», завербовав в качестве агентов и доверенных лиц практически весь персонал и завсегдатаев этих «рыгаловок». Вместе с тем, на участке оперативного обслуживания располагались не только увеселительные заведения. Обком, горком, районные комитеты КПСС и ВЛКСМ, облисполком, горисполком и райисполком — это далеко не полный перечень государственных учреждений, которые он также обязан был не обойти своим пристальным оперативным вниманием.

В отличие от питейных заведений, в этих казённых домах он был ограничен в своих оперативных возможностях, поскольку вербовка партийной номенклатуры операм уголовного розыска была категорически запрещена соответствующим нормативным документом министерства. Максимум, что он мог себе позволить, так это привлечь к негласному сотрудничеству в качестве доверенного лица какую-нибудь уборщицу или вахтёра. Но, как только он пытался это сделать, на поверку выяснялось, что все эти «тёти Мани» и «дяди Вани» уже давно состоят на связи у оперативных сотрудников госбезопасности.    Вот и приходилось ему крутиться, как ужу на сковородке, когда в каком-нибудь из этих казённых заведений случалась кража.

И ведь что примечательно, жулики не отличались особой изобретательностью в выборе объектов кражи. Летом ими обычно были мелкие вещицы, типа маникюрных наборов, предметов косметики, красивых авторучек или кошельков с небольшой суммой денег, оставленных беспечными клерками в незакрытых на замок служебных кабинетах. По всей видимости, они наивно полагали, что в стране давно наступил коммунизм, и уголовная преступность ликвидирована под самый корешок.   

Зимой же одной из главных напастей были кражи шапок, которые изворотливые уркаганы умудрялись красть из служебных кабинетов даже в присутствии их владельцев. Заходил такой «посетитель» в кабинет к партийному клерку, и ну его донимать какой-нибудь ерундой. Так ему голову заморочит, что тот, дабы отделаться от назойливого посетителя, начинал усиленно перебирать лежащие на столе бумаги, названивать по телефону каким-то людям, всем своим видом давая понять, что у него есть куда более серьёзные дела, чем то, о чём говорил визитёр. В тот момент, когда посетитель покидал кабинет, клерк сосредотачивал свой взгляд на ворохе бумаг, лежащих на столе, создавая видимость напряжённой работы. А жулику этого только и надо было — проходя мимо вешалки, стоящей обычно у входной двери, одним движением руки он сдирал висящий на ней головной убор хозяина кабинета и «рвал когти» подальше от места преступления. Через пару — тройку дней краденое имущество оказывалось у барыг-перекупщиков, а ещё через некоторое время на городской «толкучке» её покупал какой-нибудь незадачливый гражданин, позарившийся на дешевизну мехового изделия.      

Очередная кража шапки произошла в Кировском райкоме партии накануне ноябрьских праздников. На место происшествия прибыли оперативные группы из областного УВД и Кировского РОВД. Служебно-розыскной кобель по кличке «Цыган» уверенно взял след злоумышленника, но, добежав вместе с кинологом до автобусной остановки, вдруг закрутился на одном месте и, беспомощно оглядываясь по сторонам, завершил свою розыскную работу весьма примитивным способом — задрав заднюю лапу и «пометив» угол остановочного павильона. А тем временем, два дежурных опера, проявляя максимум такта и уважительности, опрашивали сотрудников райкома и находящихся в его коридорах немногочисленных посетителей, на предмет установления особых примет злодея. Но и у них дела продвигались не лучшим образом, поскольку никто ничего путного сказать не мог. Словно невидимка материализовался из воздуха в серьёзном государственном учреждении, в одну секунду стащил чужое имущество, и, никем не замеченный, вновь испарился.   

В тот же день протокол осмотра места происшествия, объяснения «свидетелей» и заявление потерпевшего, были зарегистрированы в дежурной части РОВД и руководством отдела отписаны Жоре. Так уж было заведено, что первые трое суток зональный оперативный работник обязан был пополнить худосочный материал более существенными документами, чтобы по истечении этого срока было принято решение о возбуждении уголовного дела. Если за эти три дня начинала вырисовываться картина, свидетельствующая об отсутствии факта или состава преступления, оперативник форсировал свою «розыскную» работу в нужном направлении, и в итоге появлялось постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.   

Трое суток, что были в запасе у Жоры, он провёл в активных поисках возможного похитителя. Хотя отлично понимал, что его «сизифов труд» вряд ли принесёт положительный результат. Воришка мог проживать в другом конце города и не быть ранее судимым. Попробуй найди такого в Астрахани, где проживает более полумиллиона человек. Одним словом — «глухарь».   

Но Жора не унывал. Ещё в первый день, когда ему всучили этот материал, в его голове созрел план, который при хорошем раскладе, обязательно должен был сработать. И он начал действовать.    Второй день расследования выпадал на воскресенье, день, когда на одной из окраин города бурлила, шумела огромная толпа людей, торговавшим всем, что только можно было продать. И называлось это место «толкучкой». С утра пораньше, когда граждане ещё нежилась в тёплых постелях, Жора вместе с внештатным сотрудником милиции Вячеславом катили в трамвае на «толчок». Они не успели и шагу сделать по рынку, а их «сладкую парочку» мгновенно срисовали сотрудники ОБХСС, находящиеся там по делам службы. Узнав от Жоры о цели визита на «барахолку», они приуныли и моментально исчезли из вагончика, в котором размещался опорный пункт милиции. И правильно сделали. Спустя каких-то полчаса, Жора и Вячеслав натаскали туда с десяток сомнительных личностей, торговавших шапками из-под полы. Большей частью это были кустари, шившие на дому шапки, а потом торговавшие ими на базаре. Кустари наперебой галдели, козыряя фамилиями сотрудников ОБХСС, с чьего молчаливого согласия они занимались полулегальным шапочным бизнесом. Но поскольку покровителей и след простыл, Жора переписал всю эту галдящую братию, составил символические протоколы обнаружения и изъятия левой продукции, после чего, припугнув их об ответственности за торговлю крадеными вещами, отпустил с миром, не забыв обязать их прибыть к нему в кабинет утром следующего дня.   

Из всей толпы правонарушителей в понедельник пришло меньше половины, большая часть из которых, как и следовало ожидать, оказалась «нужными» людьми борцов со спекуляцией. Как ни крути, но изъятые шапки Жоре пришлось возвращать. Из «пушистого» вороха разнокалиберных шапок в итоге остались только три головных убора. Жора отлично понимал, что владельцы этих шапок вряд ли теперь объявятся, поскольку ещё накануне успел пробить по адресному бюро их фамилии, оказавшиеся вымышленными. Стало быть, этим гражданам не очень-то и хотелось иметь дела с органами правопорядка. Ну, а коли так, то все три шапки в одночасье переходили в разряд бесхозных вещей, с которыми можно было делать всё, что угодно.   

И вот тут начинал действовать тот самый «план мероприятий», который до этого созрел в изобретательной Жориной голове. В конце рабочего дня, прихватив все три шапки, он поехал домой к потерпевшему, где, так сказать, в неформальной обстановке, планировал провести «опознание» предмета кражи.    Райкомовский клерк жил на втором этаже обычной панельной пятиэтажки. Стандартную дверь, обитую кожзаменителем, открыла дородная женщина лет сорока, в халате и с бигудями на голове.    — Вам кого? — зычным голосом спросила хозяйка квартиры, оглядывая Жору с головы до ног, давая понять, что этот «бастион» он ни в жисть не преодолеет.   

Жора предъявил своё служебное удостоверение. Хозяйка не спеша изучила его содержимое, после чего, привалившись к косяку двери одной рукой, изрекла:   

— И в чём дело?   

Жора собрался уж было сказать ей о причине своего визита, но в этот момент из-за её широкой спины выглянула очкастая физиономия клерка.   

— Клава, этот товарищ из милиции, он, наверно, по моему делу пришёл. Проходите, проходите, пожалуйста, — засуетился клерк.   

А дальше, началось самое настоящее представление, которое Жора разыграл перед хозяевами квартиры. Он разложил на столе принесённые шапки и произнёс такие слова:   

— Сегодня уголовным розыском была проведена очень серьёзная операция по задержанию опасного преступника, длительное время разыскиваемого милицией за совершение тяжких преступлений, в том числе и кражи шапок. Несмотря на принятые меры, преступнику удалось бежать. При этом он применил оружие и едва не ранил оперативного работника. Сейчас этого негодяя разыскивает вся астраханская милиция, и рано или поздно он будет пойман и понесёт заслуженное наказание. При обыске на его квартире были обнаружены вот эти шапки. Мы полагаем, что они краденые, и не исключено, что среди них есть и ваша шапка. Не могли бы вы посмотреть на них и опознать свою?   

Клерк поправил на носу очки и стал внимательно разглядывать шапки.   

— Не-е, это однозначно не моя шапка. Моя была ондатровая, а это кроличья. Точно не моя. Да и расцветка у моей шапки была совсем другая — коричневатая. Не-е, не моя.    Жора тут же убрал шапку со стола и положил её в спортивную сумку, с которой пришёл к потерпевшему. Теперь на столе оставались две шапки — одна норковая, другая нутриевая. Перекидывая взгляд с одной шапки на другую, клерк явно не знал, какой из них отдать предпочтение, тем более что ондатровой шапки среди них уж точно не было. Он по очереди подержал шапки в руках, зачем-то обнюхал их, словно пытаясь опознать меховые изделия по запаху собственного пота, которого там отродясь не было. В завершение «эксперимента» он решил примерить обе шапки по месту их прямого предназначения. Нутриевая однозначно никак не могла ему принадлежать, потому как голова клерка тут же утонула в ней, и шапка уперлась едва ли не в переносицу. Не говоря ни слова, он отложил шапку в сторону, и Жора, не дожидаясь окончательного вердикта, отправил её в сумку вслед за кроличьей шапкой.    Норковая шапка клерку пришлась впору, да и выглядела она на его голове весьма солидно. Клерк крутился возле зеркала, висящего на двери шифоньера, поворачиваясь, то одним, то другим боком, как это обычно делают привередливые покупатели.   

— Всё бы ничего, — заметил клерк, — и размер мой, и расцветка такая же, но моя-то шапка была немного поношенная, а эта почти новая.   

«Ага, — отметил про себя Жора, — то, что шапка не ондатровая, а сделана из более дорогостоящего меха, клерк уже и не заикается».   

— Ты чего это такое говоришь! — вмешалась в разговор его супруга. Всё то время, пока муж примерял шапки, она стояла молча, подперев одним плечом косяк кухонной двери и поигрывая шумовкой. Судя по всему, до её алчного сознания наконец-то дошло, что вполне приличная шапка сейчас проследует вслед за остальными, и её благоверный навсегда останется без халявного головного убора.

— Это с чего ты взял, что твоя шапка была поношенная? Ты забыл, когда мы её покупали тебе? Ещё и трёх сезонов не прошло, а он говорит — поношенная! Вы посмотрите на него! Сам ты поношенный, а не твоя шапка! Да я все складочки её помню наизусть, каждый кусочек меха на ощупь знаю, каждый шовчик на подкладке помню. Ну-ка дай сюда.   

Она едва не вырвала из руки мужа шапку, и тут же попыталась показать сотруднику милиции те самые «приметы» о которых только что красноречиво говорила. Шапка оказалась «обманкой», и все её попытки развернуть «уши» оказались тщетны. Кто-нибудь другой возможно и смутился бы от такого прокола, но только не эта мадам. Она с ещё большим усердием приступила к поиску отличительно-индивидуальных признаков и в конце-концов, радостно вздохнув, ткнула пальцем в один из швов на подкладке.    — Вот, видите этот шов, видите какой он кривой. Точно такой же шов был и на подкладке шапки моего мужа. Я его ни с каким другим швом не спутаю.   

Жора готов был оборжаться от всего увиденного и услышанного. Никогда он ещё не сталкивался с таким алчным человеком, который упорно пытался выдать желаемое за действительное, только ради того чтобы не упустить возможность обновления гардероба своего супруга за счёт чужого добра. Но, с другой стороны, перспектива постоянного вызова «на цугундер» из-за какой-то облезлой шапки, его совершенно не прельщала. Уж лучше сейчас переступить через свою совесть и довести до конца задуманное, нежели потом всё своё рабочее время тратить на поиски человека-«невидимки». Да и не стоит потерпевший того, чтобы ради него и его хамоватой супруги он гробил своё рабочее и сугубо личное время. Пропади оно всё пропадом!   

— Для того, чтобы официальное опознание шапки ни у кого не вызвало сомнений, — продолжил Жора, — у неё должны быть более существенные индивидуальные отличительные признаки. Например, на той же подкладке вышиты инициалы владельца, или что-то подобное. Только в этом случае шапку вернут её законному владельцу. В противном случае, я вынужден буду её забрать и сдать в комнату хранения вещественных доказательств. А вам придётся ждать, когда задержат кого-нибудь ещё с крадеными шапками. Может быть, из той партии вы и опознаете свою шапку.   

Перспектива ждать очередного улова краденых шапок, который произойдёт неизвестно когда да и произойдёт ли вообще, явно не устраивало ни потерпевшего, ни его жену. Но если он некое время пребывал в растерянности, не зная как поступить, то его благоверная сориентировалась почти мгновенно. Прихватив «вещдок» и буркнув: «Я щас», она скрылась за дверью спальни. Минут через пятнадцать-двадцать она вернулась обратно, торжественно неся шапку на вытянутых руках, словно вовсе и не шапка это была, а каравай душистого хлеба, которым она встречала дорогих гостей.    То, что увидел Жора, едва не вызвало у него приступ смеха. Находчивая женщина не могла ничего лучшего придумать, как пришить с внутренней стороны шапки небольшой карманчик.

При этом она использовала не аналогичную по цвету и качеству ткань, из которой была сделана подкладка шапки, а кусок цветастой материи, из каких обычно шьют женские халаты и мужские «семейные» трусы. Тряпица была мертво пришпандорена с трех сторон к подкладке толстыми, черными нитками. Хозяйка видимо спешила, и стежки шва получились довольно крупными. С той стороны, где шов отсутствовал, «карманчик» был зафиксирован здоровущей английской булавкой.   

— Это для чего? — только и смог выговорить Жора, тыча пальцем в «новодел».   

— А-а это кошелёк, — ответила находчивая женщина. — Да, кошелёк. Сами понимаете, какие сейчас времена — «кармаши» так и норовят кошелёк с деньгами упереть. А так они не смогут украсть деньги, ведь шапка не сумка, которую можно незаметно открыть или разрезать.   

— Да они просто украдут шапку вместе со спрятанными в ней деньгами, — съязвил Жора. — Украли же они шапку у вашего мужа прямо из кабинета. Точно также в следующий раз вместе с деньгами украдут.   

— Не украдут, — возразила она. — Когда муж будет находиться на работе, он эти деньги будет в карман костюма перекладывать.    Такой железной логике Жора не смог ничего противопоставить.   

На следующий день Жора появился в райкоме партии в первой половине дня. Сидевшей на вахте женщине он предъявил своё служебное удостоверение и сообщил, что его визит связан с расследованием кражи шапки, которая, кстати, произошла в её дежурство. Женщина стала оправдываться, мол, она уже второй десяток лет работает вахтёром в райкоме, и краж в её смену ни разу не случалось. В тот злополучный день она, как обычно, бдительно несла службу и не видела, что кто-либо из посторонних выносил чужую шапку.   

«Кстати, а ведь её объяснения в деле почему-то нет, — подумал Жора. — Обязательно надо восполнить этот пробел».

Он извлёк из папки бланк объяснения, рассказал как его заполнить, и о чём обязательно нужно написать, сделав особый акцент на том, что никто из райкома с краденой шапкой не выходил.   

Потом Жора приступил к осмотру помещения райкома. Он прошёл до конца коридора первого этажа и, на свою радость, обнаружил в конце него небольшой холл, в котором были сложены друг на друга несколько письменных столов. Столы были упакованы в гофрированный картон и плотную «селёдочную» бумагу. В некоторых местах бумажная упаковка была порвана — видимо любопытные посетители, а, может, и сами сотрудники райкома таким образом пытались узнать, что за товар хранится под бумажной тарой.    Оглядевшись по сторонам, Жора быстрым движением руки вытащил из-под куртки шапку, и тут же засунул её в одну из дыр в бумажной таре. Затем он неспешно проследовал в кабинет потерпевшего и предложил ему в присутствии понятых исследовать на всякий случай все потаённые уголки райкомовского заведения.

В качестве понятых были привлечены двое водителей, бесцельно слоняющиеся по двору райкомовского гаража.    До тех столов они добрались не сразу, минут через десять-пятнадцать. А до этого «следопыты» успели осмотреть подвальное помещение, туалеты на первом этаже, кладовку с хозяйственным инвентарем и ещё одну небольшую комнату в подвале, о предназначении которой нетрудно было догадаться по стоящему в ней старенькому кожаному дивану.   

Всё то время, пока они толпой бродили по коридорам власти, Жора усиленно пытался внушить окружающим его людям мысль, что кражи шапки могло и не быть, поскольку бдительная вахтёрша не видела, что с шапкой потерпевшего кто-либо выходил из здания райкома. Клерк утвердительно кивал головой, хотя по его лицу было видно, что он совершенно не понимает, к чему собственно клонит хитрый милиционер. Он наверняка уже начал сомневаться в том, что вся вчерашняя афера с пришиванием особой приметы к его шапке, в конечном итоге завершится благополучно. Каково же было его удивление, когда Жора, запустив руку в одну из дыр в бумажной таре, в которую были упакованы столы, извлёк наружу «меченую» шапку. Радостный клерк тут же бросился к Жоре и со словами: «Нашлась моя шапка! Это моя, моя шапка!» — едва не вырвал её у него из рук.   

Жестом руки Жора дал понять, что пока не проведено официальное опознание, вещественное доказательство не может считаться собственностью потерпевшего. Он ещё не успел озвучить вопрос о том, какие именно отличительные приметы имеются у «случайно» обнаруженной шапки, как клерк поспешил всё это рассказать сам. Жора решил немного поиздеваться над ним, задав заковыристый вопрос:   

— Непонятно вот только, зачем вам надо было пришивать потайной карман в шапке, если заначку можно хранить в других, более надежных местах?   

Клерк покраснел, но не растерялся.   

— Да как вы могли такое подумать, товарищ милиционер. Какая заначка, да я всю свою зарплату до копейки домой несу.   

Далее, он слово в слово рассказал обо всём том, что накануне говорила его супруга. Жора слушал его, едва сдерживая себя от приступов смеха, которые подкатывали к горлу откуда-то изнутри. Такого фантазёра он давненько не встречал. Жора только на секунду представил, как этот очкарик прячет заначку от своей стервы с шумовкой, и новый приступ смеха подступил к горлу.   

Обнаружение пропавшей шапки было оформлено протоколом, а сама шапка возвращена её «законному» владельцу. Правда, прежде чем она перекочевала в руки клерка, ему пришлось написать небольшое объяснение и расписку. Смысл объяснения свелся к тому, что пострадавший вполне допускал, что кражи вовсе и не было, а была чья-то злая шутка. Кто именно мог так пошутить, ему неведомо, но претензий к тому шутнику у него нет, поскольку шапка ему возвращена в целости и сохранности. Не было у него претензий и к работникам милиции, которые потратили на её поиски уйму рабочего времени, хотя они могли за это время раскрыть не одно серьёзное преступление.   

Встречное заявление о прекращении расследования стало апофеозом очередной авантюрной истории, коих у Жоры за двадцать пять лет работы в органах накопилось великое множество.   

Спустя четыре десятилетия, Жора, а если быть точнее — Георгий Константинович, возглавлял региональное отделение одной из политических партий России и упорно боролся за пополнение её рядов новыми членами. За короткое время он умудрился сагитировать всех своих бывших коллег по работе в уголовном розыске, и они являлись его самыми близкими «партайгеноссе». А однажды, к нему на приём пришёл пожилой мужчина в очках с толстенными стёклами. Жора долго пытался вспомнить, откуда знает этого очкарика, пока тот сам не напомнил ему о себе:   

— А помните шапку с карманчиком…

Поделиться: