«…Егорушка понял, что у всех его новых знакомых, несмотря на разницу лет и характеров, было одно общее, делавшее их похожими друг на друга: все они были люди с прекрасным прошлым и с очень нехорошим настоящим; о своём прошлом они, все до одного, говорили с восторгом, к настоящему же относились почти с презрением. Русский человек любит вспоминать, но не любит жить.»

А.П.Чехов. «Степь».

Иногда, хоть всё реже с годами, по-детски хочется быть на какого-то писателя похожим.

Иногда даже получалось. Можно Тургенева изобразить, можно Симонова, даже Льва Толстого немножко можно, можно Есенина, можно Бродского, а Евтушенко — проще всего, только не хочется совсем.

Есть два человека в русской литературе (я о себе) — к которым даже приближаться страшно.

Это Блок и это Чехов.

Была б возможность — я б к ним даже не подошёл, только издалека бы смотрел.

29 января (1860) родился Чехов.

Это как палата мер и весов — Чехов.

Интеллигенция мечтает о его бородке — чтоб так же как Чехов: быть, жить, писать — безупречно. Даже если странно, болезненно, смутно (как у него) — всё равно безупречно.

На фоне Чехова как-то стыдно смотрятся все — эти вот радетели европейских ценностей, буржуазные пошляки, которые думают, что они ему наследуют — но они ровно на другом полюсе находятся.

Но и неистовые почвенники, которые с какого-то момента полюбили на людях креститься широким крестом и говорить о «сотоне» — далеки не менее.

Ставишь мысленно человека на фон Чехова — и нет человека.

С Чеховым даже на стену рядом портрет другого писателя вешать опасно.

При этом добрейший ведь был.

Я был у него в Гурзуфе, в Таганроге… Добрейший, скромнейший.

Что в Чехове недостижимо для абсолютного большинства — помимо того, что он гений, конечно. (Не моя мысль).

Чехов досконально, идеально — в отличие от всей русской классики — знал православную жизнь, обряды, быт священнослужителя, и Библию, само собой. У всех русских классиков, даже у Пушкина и Льва Толстого, когда они этой темы касались — случались ошибки, а у Чехова нет.

При этом, казалось бы, на внешнем уровне — он от этого далёк. Но только на внешнем.

Из этого знания — его поездка на Сахалин, — по сути, поступок из жития: в чём-то даже бессмысленный и убивший в итоге его здоровье. Но в этом вот разгадка Чехова.

Из этого знания его спокойное, в дневнике «…будет война — поеду на войну». (А не это вот заламывание рук и украинские флажки на бестолковом лбу).

У Чехова, ещё раз повторю, нет нигде в прозе ни Родины, ни Бога — он даже говорить о таком вслух не желал. «Идей» у него тоже нет.

Но у Чехова парадоксальным образом есть это всё — Родина, Бог, нации, идеи.

Всё, о чём он безупречно смолчал, — неизъяснимо и мощно присутствует.

Я бы даже в читательской, человеческой любви ему постеснялся признаться. Вот и сейчас стесняюсь.

Захар Прилепин.

Поделиться: