АКРОСТИХ.

Свет зари осенней снизошёл  с небес,
Епанчою алой облачился лес.
Русь, от боли корчась, голосит в рассвет,
Господи Иисусе, родился Поэт!
Если кто и видел в мир его приход – 
Иволги и сойки, да в листве удод.

Если кто и слышал его первый плач – 
Сосны и берёзы, да рябин кумач.
Елей изумрудных смолянистый клей
На чело помазан, как небес елей.
Из земли рязанской в этот тихий час
На весь свет раздался «божьей дудки» глас.

* * *
Отмеченный Божьим даром,
За срок, отведённый судьбой,
Прошёл он стихийным пожаром
По землям страны голубой.

За ним утопали в дымке
Федякинские холмы,
Берёзы с ветрами в обнимку
Давидовы пели псалмы.

Далече остался ладан 
Патриархальной Руси.
Остенде, Нью-йорк и Висбаден
Пришло ему время вкусить.

В гостинных и коридорах
Звучала чужая речь,
И красный боа Айседоры
Сползал с обнажавшихся плеч.

Фокстроты, вино, скандалы,
Прочтение милых стихов,
И…равнодушие зала,
Да несколько тихих хлопков.

А он им выплёскивал душу
И «половодие чувств»,
Стремился волною на сушу,
Но берег желанный был пуст.

СЕЛО КОНСТАНТИНОВО.

Свесила берёза длинные серёжки,
И стучит ветвями в белые окошки,
Вспоминая с грустью, как порой весенней
Обнимал колени ей Сергей Есенин.
Как скрипели петли у резной калитки,
Когда в сад входил он с девушкой в накидке.
Помнит за горою сумрак белоснежный,
Как горел в исканиях здесь поэт мятежный.
Как его коснулась Лира поцелуем,
Как его предтечей Николай стал Клюев.
Помнят и хмельные от цветенья степи,
Как гулял Серёга, лихо сдвинув кепи,
То в обнимку с милой, в травах утопая,
То один, в раздумье что-то сочиняя.
И заря златая над рекой Окою
До сих пор выводит красною строкою
В небесах широких благостную весть:
Пока есть Россия, и Есенин – есть!

* * *
Какая сила в слове том,
Что с губ срывается внезапно,
Мы понимаем лишь потом,
Когда его суть неотвратна.

Сказал поэт весенним днём,
Как будто настучал депешу:
«В зелёный вечер под окном
На рукаве своём повешусь».

Сказал и, может, позабыл,
Подвластный славе и лишенью,
Но гений тёмных дел и сил
Уж сплёл петлю ему на шею.

* * *
Собор Успения престольный
Величием пленяет взор,
Над ним трудился подневольный
За сторублёвый уговор.

Трудился много лет на совесть,
И, не жалея рук и сил,
Собор, как каменную повесть
О времени своём творил.

О бунте «свадебном» стрелецком,
Когда не захотел народ
Ходить, как царь велел, в немецком,
И не отращивать бород.

О том, как сотню свадеб сразу
За день сыграли поскорей,
Чтоб за своих, в обход указа,
Отдать сестёр и дочерей.

Но не хватило этих денег,
Чтоб из неволи упорхнуть.
И крепостным остался гений,
В забвении окончил путь.

Лишь память в качестве трофея
Ему досталась с прошлых лет,
И Мякишева Дорофея
Известней в Астрахани нет.

* * *
Ко всему на свете есть свой ключ.
Ключ скрипичный оживляет ноты:
Текст стихов становится певуч,
Музыкой пленяет сердце чьё-то.

Родниковый ключ из-под земли
Рвётся вверх, как будто в поднебесье – 
Вот и травы буйно зацвели,
И листвою шепчется полесье.

Заводной – тот стрелки на часах
Двигает по кругу циферблата,
Измеряя времечко в годах,
Отмечая праздники и даты.

К сердцу ключ – любовь и доброта,
К братьям меньшим – ласковое слово.
Это всё в природе неспроста,
Это в нашей жизни всё не ново.

Многое загадка без ключа,
Без него не разгадаешь шифра.
К Богу ключ – с молитвою свеча,
К дьяволу – из трёх шестёрок цифра.

Есть свой ключ на свете от всего.
Есть он и от врат заветных Рая – 
Божий крест – тех, кто несёт его,
Пётр ждёт, врата им отпирая.

ТРИ ТАНКИСТА.

Я писать о войне не умею,
Только помню: мой дядя – танкист – 
В чёрной куртке, пробитой шрапнелью,
Первый был на селе гармонист.

Каждый год, отмечая победу,
«Фронтовых наливая сто грамм»,
Пил за Сталина вместе с соседом 
И играл, нот не зная и гамм.

Песнь неслась над селом про танкистов,
Про товарищей про боевых;
Нет водителя, нет и радиста,
Он один лишь остался в живых.

Хоть от пули, под сердцем застрявшей,
Вытекали порой кровь и гной,
Все ж на тракторе пашню за пашней
Он распахивал каждой весной.

После пахоты вечером синим
Брал гармонь и с подругою пел
О любви, о войне, о России,
О земле, что досталась в удел.

Только пуля предательски ночью
Шевельнулась и…жизнь, как мираж.
Умирая, сказал, между прочим:
«В полном сборе теперь экипаж».

* * *

Не желают платить за стихи!
За какие такие грехи
Мы, поэты, подвержены слову,
Хоть и денежный ноль за основу?
Всё-то пишем и всё сочиняем,
Ум и память свои напрягаем:
То давление, то аритмия,
То бессонница! О, мама мия!
До сих пор литераторы спорят,
Страсть к картёжной игре – это горе
Для Некрасова, как для поэта,
Или шанс стать известным для света?
Даже в пушкинскую эпоху
С гонорарами было плохо.
Только Пушкин их и получал
За поэмы, стихи, мадригал.
И «серебряные» поэты
Получали рубли за сонеты.
Сам Есенин Сергей был не прочь
Ради них за одну только ночь
Написать по заказу балладу.
Деньги, деньги, кому вас не надо?
Да в былое советское время
Гонорары за стихотворенья
Раздавали поэтам их Музы, 
Но лишь тем, кто причастен к Союзу.
А теперь почему же мы пишем?
Кто даёт вдохновение свыше,
Заглушает в душе звон монеты,
Слово – вот что волнует поэта!

* * *

Сентябрь уж. Но не приходит осень,
Не умывает ливнями зарю,
Не холодит густую неба просинь,
А ведь пора бы по календарю.

Клин журавлиный улетать не хочет,
Ведь солнце греет также, как вчера,
Лишь дни короче и длиннее ночи,
И, значит, к югу двигаться пора.

Не нахожу и я осенние приметы.
Где листьев золотых повальный слёт?
И только в небесах далёких где-то
Созвездье Девы сделало от лета
До осени незримый поворот.

ЛУЧИ И КОЛОСЬЯ.

Луч солнца, словно колосок,
Пробился с утренней зарёю.
И скоро розовый восток
Покрылся нивой золотою.

И брызнули лучи с высот
На хлебные в просторах нивы,
Откуда взмыли в небосвод
Колосьев золотых разливы.

В одно мгновение они
Слились на горизонте где-то.
Одни для пищи нам  даны,
Другие – для тепла и света.

ТЕАТР ЛЮБВИ.

В сторону бросал ты взгляды,
И чтоб быть с тобой
Сто ролей пришлось мне кряду
Разыграть одной.

То плясала я цыганкой
Ночью у огня,
То скакала амазонкой 
На рассвете дня.

То сиреной сладко пела
У морской гряды,
То русалкой выходила 
Из речной воды.

То была твоей рабыней,
Ты – моим царём,
То была твоей царицей,
Ты – моим рабом.

Кем я только не рядилась,
Кем я не была:
Терпсихорой, Афродитой,
Флорою цвела.

И тебя ко мне на сцену,
Ненаглядный мой,
Привела все ж Мельпомена
Раннею весной.

* * *
Ты – неотъемлемая часть
Всего, чему смеюсь и плачу.
И мне с тобой или пропасть,
Или поймать свою удачу.

Теряя голову, иду
Я за тобой покорно следом,
Моля Мадонну на ходу,
Чтоб не пришлось жалеть об этом.

Твоя влечёт меня судьба,
В ней растворяюсь без остатка,
Не потому, что я раба,
А потому, что мне так сладко.

* * *

Когда готов идти за ней,
Как тень, в любые ты края,
Не говори: «Отрада дней»,
Скажи: «Красавица моя».

Когда же в череде ночей
Стихи слагает мысль твоя,
Не говори: «Ты – свет очей»,
Скажи: «Красавица моя».

Когда вокруг всё волшебство,
И песня Ангела – своя,
Не говори: «Ты – Божество»,
Скажи: «Красавица моя».

Когда ты с ней – не прекословь,
И будь ты даже вития,
Не говори: «Моя любовь»,
Скажи: «Красавица моя».

Скажи: «Красавица моя»,
И это будет торжество;
Здесь ночи свет, отрада дня,
Здесь и любовь, и Божество. 

Поделиться: