Юрий Щербаков – поэт осмысленности, взвешенности, обдуманности. Его строчки выношены в сердце, взлелеяны думами. И лишь потом он уже их облекает в хореи и ямбы.

«Рифмы нет: «Россия» и «Есенин».

Что б вы понимали, знатоки!

Рифмы нет важнее и точнее!

И два слова те – как две руки…»

Итак, рифмы нет… И да! Ибо рифма должна прийти сама, без натуги, без пафоса, она приходит не извне, она сама собой случается. Подборка стихотворений в газете «День литературы» астраханского поэта Юрия Щербакова не случайно называется «Венок Есенину». Ибо начало октября – это день рождения Сергея Александровича Есенина.

дыхания — это мгновенный акт. Завязал узел, опёрся, закрыл глаза. Пять секунд. Десять. Тридцать…

Считаешь про себя. Иногда не успеваешь дойти до семидесяти, голова кружится, сладкая истома наполняет всё тело, повисаешь в воздухе коконом будущей бабочки, этаким червячком…

Поэтому Щербаков отстаивает своё мнение:

«Там чудится на переносье

Удара смертельного след.

Как много досужего крика,

И сплетен, и споров вокруг.

Признайте, что это – улика,

И всё, замыкается круг!

И сразу вселенским пожаром

Становится вдруг уголёк.

Так, значит, родился недаром

В музее «нелепый» слушок,

Что будто бы хвастался кто-то,

Потомственной спесью согрет,

Что чисто когда-то сработал

Его засекреченный дед!

«Повесился? Ну, не смешите!

Сначала – наганом по лбу.

А там, господин сочинитель,

В «удавочку» – и на трубу…»

Как правило – самоубийца не имеет свидетелей. Лишь орудие для смерти, и он сам. Либо это порезанные вены, либо пуля в сердце, либо петля на шее…

И никто не видит с высоты…

Ибо высота от самоубийц лицо отворачивает.

А Бог при этом даже верёвку тупым ножом не перерезает…

Он не обязан это делать. Захотел стать червячком – становись!

Самоубийц в церкви не отпевают и хоронят за пределами кладбищ.

Есенин похоронен не за пределом. Его могила находится возле церковных врат…

Мы все любим стихи Сергея Александровича. Нет такого человека, кто бы не помнил стихов поэта. Да, горько то, что он ушёл. А ещё горше, что не оставил нам выбора.

«В Охотском штормовал наш сейнер

Вторые сутки напролёт.

Сказал радист: «Сергей Есенин!»

И – наизусть! Притих народ.

Забыли шутки и подначки

И построжели рыбаки.

Слились в одно размахи качки

С размахом огненной строки.

Радист читал самозабвенно

Себе, судьбе и нам – «толпе»,

Пока: «Обкалываться. Смена», –

Наш капитан не прохрипел».

Много издано литературы прозаической, литературоведческой, краеведческой об Есенине. Ибо сам по себе поэт – загадка и тайна.

Его детство. Юность. Зрелость. Его любовь. Семья.

Революция. Война. Блок. Клюев.

Ибо Есенин – это феномен. Таких более нет и не будет. Много людей пытаются писать под Есенина, но всё равно – это не Есенин.

Влияние поэта велико: Борис Корнилов, Пётр Орешин, Павел Васильев – поэты есенинской поры. Мариенгоф – товарищ Есенина

Вот они – на фото!

На самом деле Есенин был очень образованным человеком и начитанным. Когда говорят о 4 классах начальной школы, то мне тоже не верится.

Сам по себе Есенин феномен. Но вот повесится…и повесился ли…и сам ли…а вдруг не сам?

«Боже мой, как ясно и как просто –

Радость жизни дарит нам ответ:

Во Есенине все братья мы и сёстры,

И кощунства в этой фразе нет!»

Считается, что 1922-й год был для Есенина судьбоносным. 6 марта он писал о своей жизни в Москве Р.В. Иванову-Разумнику: «Устал я от всего дьявольски! Хочется куда-нибудь уехать, да и уехать некуда… Живу я как-то без приюта и без пристанища…»

Именно без приюта. В селе Константиново, если верить Писчей книге, в 1922 год повесилось немало люду… Вот такая судьба криворукая… Поэт 10 мая 1922 года после заключения брака с Айседорой Дункан вылетает на самолёте в Германию, в Кенигсберг. Зачем он уехал? Неужели такая любовь была? Ибо он бросил жену свою тогда, мать, сестру, детей… Это путешествие Есенина продлилось до 3 августа 1923 года, то есть оно заняло около 450 дней. Он объехал: Литву, Польшу (Гданьск, Витебск), Латвию (Рига), Великобританию, Францию, США. 9 стран! И что они дали, эти страны?

«Сыпь гармоника, скука, скука…паршивая сука, пей со мной!»

«Вспоминаю сейчас о… Туркестане. Как всё это было прекрасно! Боже мой!»

И вот «Миргород» Есенина: «Сами американцы – народ тоже весьма примитивный со стороны внутренней культуры. Владычество доллара съело в них все стремления к каким-либо сложным вопросам. Американец всецело погружается в «Business» и остального знать не желает. Искусство Америки на самой низшей степени развития… Сила железобетона, громада зданий стеснили мозг американца и сузили его зрение».

В поэме «Инония» в 1918 году он также обращался к Америке:

«И тебе говорю, Америка,

Отколотая половина земли, –

Страшись по морям безверия

Железные пускать корабли».

Что могла дать эта бездушная страна поэту? Но вот, находясь в Батуми, поэт пишет:

«Корабли плывут

в Константинополь.

Поезда уходят на Москву.

От людского шума ль,

иль от скопа ль

Каждый день я чувствую тоску…

Каждый день я прихожу на пристань,

Провожаю всех, кого не жаль,

И гляжу всё тягостней

и пристальней

В очарованную даль».

… «Сижу в Тифлисе. Дожидаюсь денег из Баку и поеду в Тегеран. Первая попытка проехать через Тевриз не удалась», – писал он Г.А. Бениславской 17 октября 1924 года.

«Только одно во мне сейчас живёт. Я чувствую себя просветлённым, не надо мне этой шумной глумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия. Не говорите мне необдуманных слов, что я перестал отделывать стихи. Вовсе нет. Наоборот, я сейчас к форме стал ещё более требователен. Только я пришёл к простоте… Путь мой, конечно, сейчас очень извилист. Но это прорыв. Вспомните, Галя, ведь я почти 2 года ничего не писал, когда был за границей».

Восток лечил поэта…

От чего?

От алкоголизма?

И вот: краткий однодневный приезд поэта в Константиново 23 сентября 1925 года запомнился тем, что он опять прибыл туда через станцию Дивово и завершил там стихотворение «Синий туман. Снеговое раздолье…», которое подводит итог скитаниям поэта. В нём скрыта вся боль его судьбы: и скитальчество, и разлука с «отчим кровом», и возвращение домой, и прощание с жизнью…

Снова вернулся я в край родимый. Оказалось, что этот приезд был последний… И далее последовал Англетер… Повторяю: повеситься, застрелиться – это для рязанцев было так же естественно, как и сказать «привет!» в эту пору…

И снять шляпу…

Сам – не сам судить не нам.

Но горечь от другого:

«Конечно, коль не зачерствела

Душа твоя прочно уже.

А тело… Что бренное тело?

Оно – приложенье к душе!»

Пусть тела судьба интересней

Досужей стоустой молве.

Поэты становятся песней

Совсем не в кабацкой Москве.

Не пьяною фальшью застолий

Наполнены вещие дни.

Из чудных рязанских раздолий

Являются в сердце они.

Свет радости, русскую вечность

Несёт настоящий поэт.

Но злобствует липкая нечисть

И застит ему белый свет…»

В такие минуты я вижу синь…

Вижу закат…

Вижу море…

Есенин – это море. Он не имеет горизонта. И как ни спрашивай – ответа не найдёшь:

«Пропойцей, шутом, забулдыгой

Его окрестить норовит.

О, гнусные эти интриги!

О, яростный блуд на крови!

Как радостно лютые звери

Глумятся над русской землёй,

Чтоб песню её в «Англетере»

Прервать смертоносной петлёй!

Но разве убить эту песню,

Её светозарный полёт?

Она возродится, воскреснет,

Пока существует народ!»

Если вы бывали возле гостиницы «Англетер», то видели надпись: «Кафе Счастье»…

Был случай, что памятную лоску накрывали, чтобы не отпугнуть посетителей.

Были случаи, когда завешивали инсталляцией зелёное Сердце.

Были случаи, когда приглашали на тайную вечернюю выпивку.

На сеансы экстрасенсов, чтобы те раскрыли тайну – сам или не сам?

Предлагали особый алкоголь – коньяк с ромом, чтобы увидеть на дне бокала глаза, прикрытые мозолистой рукой…

ТАДЕУШ РУЖЕВИЧ, с польского

В ГОСТИНИЦЕ

«Причудилось однажды мне,

Как в гулком номере пустом

То ль на шнуре, то ль на струне

Качается под потолком

Тот самый «чёрный человек»,

Что был с Есениным знаком

И с жутким, проклятым навек,

Тем ленинградским декабрём.

Жестокий мир, где нет чудес,

Где на руке поэта – вот –

Кроваво скалится порез,

Как будто хищный женский рот.

Земные раны за окном

Врачуют хлопьев мотыльки…

Коснуться б ими, как бинтом,

Поэта русского руки!

Но тает быстро первый снег,

Как невозвратные года…

Есенин жил, как человек.

И он остался навсегда

В царстве невиданных стихов!

Чёрный двойник, исчезни, сгинь!

Пусть на земле средь всех цветов

Царит Есенинская синь!»

… «чёрный человек» – кто это? Или что? Истина? Познание? Блажь? Алкогольный синдром? Тяжесть сердца?

По правде сказать, у меня повесилась свекровь – она была законченной алкоголичкой. Не могла взять себя в руки, сразу после одной рюмки уходила в двухнедельный запой…

Сейчас есть много средств – выхода из запоя. Лекарств, порошков, капельниц…

Это тяжкий недуг! Болезнь! И сам он писал – «умру от чарки я вина…»

Что это такое на самом деле? Это тряска рук…взвинченность…агрессия…нервный срыв…беспокойство…горечь…

А время какое? 20-е годы.

Нужны были сильные люди. Сильные руки. Воля железная.

«Нет, не умереть, а жить повсюду –

От ракетодрома до стрехи,

В каждом, если в этом миру будут

Красота, Россия и стихи!

В заповедном воздухе осеннем

Каждый год рождаются слова:

Вечно жив для нас Сергей Есенин –

Значит, наша Родина жива!»

Будем считать, что Есенин – с нами.

Ибо он так родину любил, что из-за неё и смерть принял: какая бы она ни была. Он пули…ножа…верёвки…

Он родину любил. И это главное…

«Венок Есенину» Юрия Щербакова – поэта и исследователя из Астрахани – тому подтверждение!

Поделиться: