Созданные человечеством объединения делятся на археологические культуры и цивилизации. На деле культура может являться совершенно современным образованием, а не быть предметом раскопок. Главное отличие заключается в том, что цивилизация, в отличие от культуры, вырывается на политический уровень, создаёт государство, письменность, постоянный профессиональный чиновничий аппарат и писанную историю. Культура довольствуется эпосом, традицией и общенародным администрированием, определяющим её раздробленность на мелкие самоуправляющиеся общины, в рамках которых только и возможно эффективное действие непрофессиональной системы управления.
Для того, чтобы решать все насущные проблемы, собравшись вечером у костра, надо, чтобы этих проблем было немного, чтобы они не были сложны – не выходили за рамки повседневности, не требовали глубокого анализа, базирующегося на многолетнем профессиональном изучении системы управления и обучения работе с ней и в её рамках. Кроме того, сама община должна быть небольшой – все должны назубок знать достоинства и недостатки друг друга и понимать, кто и в каком деле будет наиболее эффективен.
Пока человек живёт кочевым сообществом, он, как правило, не выходит за рамки культуры. Даже великие кочевые империи Азии – не больше, чем временное объединение массы самоуправляющихся общин под руководством наиболее в данный момент успешной. Поэтому одни и те же надплеменные объединения, на одной и той же территории, состоящие из одних и тех же общин, называются то гуннами, то сяньбийцами, то уйгурами, то джунгарами, то маньчжурами, которые сами себя переименовали из чжурчженей. А вышедшие из тех же степей тюрки легко становятся из сельджуков османами (по правящему роду).
Конечно, племенной состав степи тоже постепенно меняется, но меняется он куда медленнее, чем названия занимающих одну и ту же территорию каганатов. Предки современных монголов жили вокруг пустыни Гоби (от Байкала до Великой китайской стены) со времён, предшествующих первым китайским династиям, живут там монголы и сейчас. А родственные им племена за это время успели вытеснить из Центральной Азии и Северного Причерноморья ираноязычные племена скифов и сарматов, распространившись до низовий Дуная и Ближнего Востока.
Но прочные государственные образования бывшие кочевники создали только там, где перешли к оседлому образу жизни, либо создали симбиоз с оседлыми народами, постепенно слившись с ними в единую нацию.
Такое положение дел определяется содержанием кочевого образа жизни. Кочевое хозяйство крайне зависимо от природных условий, требует приложения огромных усилий для элементарного выживания, но в тучные годы может давать огромную прибыль, резко увеличивающую могущество соответствующего рода и/или племени.
При этом покорение кочевниками кочевников происходит не в виде механического завоевания и назначения администрации победителей. Это невозможно сделать физически – максимум, на что хватает правящего рода, – назначение военных лидеров для сравнительно крупных территорий, административную власть на которых осуществляют традиционные родоплеменные структуры.
Чтобы кочевое хозяйство исправно работало в рамках всей степи, каждый род должен иметь строго упорядоченные маршруты перекочёвки с зимних пастбищ на летние и строго ограниченные районы самих пастбищ. Эта ограниченность не позволяет постоянно наращивать объём стад. За пределами отдельных особо тучных лет поголовье скота быстро упирается в предел возможностей пастбища.
Этим объясняется и традиционное (родовое) администрирование и видимая лёгкость как создания, так и распада великих кочевых империй. История кочевников за пределами Великой степи отличается только способом хозяйствования (какой именно скот является доминирующим для региона), а также объёмом пригодных для кочевой экономики территорий. Их ограниченность определяет отсутствие за пределами Великой степи, протянувшейся от Дуная до Кореи, великих кочевых империй.
Культуры могут создавать отдельные ремесленные шедевры, могут достигать высот мастерства даже целые отдельные ремёсла. Но по сравнению с цивилизацией культура всегда художественно бедна. Это опять-таки объясняется тяжестью выживания в рамках экономики культуры – необходимостью бросать все силы ограниченной человеческой группы на обеспечение простого воспроизводства населения, сохранение рода в тяжёлые времена (которые случаются на диво регулярно).
Цивилизация быстрее и легче накапливает прибавочный продукт. Она не требует слишком строгого соответствия количества населения традиционной базе кормления. Цивилизация с большей лёгкостью повышает производительность труда, а, значит, может создавать более крупные и сложные общины с более узкой специализацией членов. В конечном итоге цивилизация, если она не гибнет в зародыше, быстро дорастает до политического уровня и создаёт государство как систему управления, осуществляемого классом профессиональных бюрократов, нуждающихся в особой длительной профессиональной подготовке.
Культуре трудно торговать с цивилизацией. У культуры гораздо меньше прибавочного продукта, и он традиционно в основном идёт на расширенное потребление, в компенсацию за голодные годы. Важных и нужных культуре предметов цивилизация производит гораздо больше, чем культура может выменять.
Поэтому при каждом удобном случае культура идёт в набег на цивилизацию, чтобы силой получить желаемое (восстановить «социальную справедливость»). Культура и цивилизация при благоприятных условиях могут долго сосуществовать в мире, иногда даже создавать симбиоз. Но это сосуществование будет устойчивым только в том случае, если в данном симбиозе цивилизация доминирует, а культура под её влиянием начинает дорастать до цивилизации. Иначе рано или поздно обстоятельства меняются – и традиционная враждебность побеждает.
Когда мы задаёмся вопросом, почему русские люди, родившиеся от русских родителей, говорящие по-русски и воспитанные в русской культурной традиции, на Украине вдруг перестали считать себя русскими и стремятся всё русское уничтожить, мы должны понимать, что украинство есть осколок русской цивилизации, в силу определённых условий деградировавший до культуры. Украинцы – кочевники нашего времени, легко меняющие родину.
Ознакомьтесь с историческими сказаниями пришедших в Европу и сохранившихся в ней кочевников, ставших оседлыми народами, вросшими в европейскую цивилизацию (венгров, болгар, различных осколков Орды) – у всех есть более-менее внятные (хоть часто за давностью лет полузабытые) истории об «обретении родины». Наличие у оседлого народа подобного эпоса однозначно говорит о его кочевом происхождении.
Цивилизация видит себя неразрывной с окружающим ландшафтом: Ассирия может завоевать Вавилон и покорить Египет, но Вавилон не становится Ассирией, и ассирийцы не переселяются на жительство в Египет. Культура же легко меняет ландшафт, как только база кормления сокращается или когда находится новый с более широкой базой. Культура «обретает родину», только становясь цивилизацией. Цивилизация, деградировавшая до состояния культуры, родину теряет.
Поэтому бывшие русские, провозгласившие себя украинцами, с лёгкостью и радостью перемещаются в Европу, рассказывая всем, что в ЕС лучше кормят, а работать либо совсем не надо, либо усилий для прокорма требуется куда меньше, чем на Украине. Невозможно представить себе представителей цивилизации, заявивших, что на них напал эсхатологический враг, и бежавших от этого врага, бросив родину.
Вестготы семьсот лет боролись с арабским нашествием, окопавшись поначалу в Пиренеях и оттуда распространив реконкисту на весь полуостров. Им некуда было уходить. Евреи два тысячелетия как заклинание произносили «на следующий год в Иерусалиме», так как все страны, в которых они жили в рассеянии, воспринимались ими только как временное убежище. Чтобы воспринимать их как родину, надо было перестать быть евреем (отречься от иудаизма). Сохранение же национальной принадлежности, которая тогда совпадала с религиозной, требовало возвращения на землю обетованную.
Аналогичных примеров в жизни человечества масса. Украинцы же десятками миллионов покинули родину, а ещё несколько миллионов готовы сделать то же самое, как только откроются границы, мотивируя это тем, что «пришли русские», которых они почему-то ненавидят.
Обвальная деградация экономики, науки, упрощение интеллекта и атомизация общества – его распад на всё более мелкие объединения по интересам (преимущественно территориальные – связанные с кормящим ландшафтом, как, например, одесская и закарпатская контрабандистские республики, ровенская и житомирская «янтарные» и т.д.), – всё это яркие признаки «развития наоборот»: превращения цивилизации в культуру. Отсюда же и требования «дай, поскольку у нас нет, а нам надо», ранее обращавшиеся к России, а теперь к Западу.
Отсюда и ощущение украинцами своего антагонизма России и родства Западу. Запад сам уже несколько десятилетий деградирует из цивилизации в культуру, предельно упрощая свои структуры и опрощая жизнь. Запад сам не заметил, как перешёл к набеговой экономике, стремясь отобрать то, что больше не может купить.
Именно поэтому, мы, хоть из врождённого признания равенства всех человеческих сообществ и не говорим об этом, инстинктивно чувствуем, что либо деградировавший из цивилизации в культуру Запад должен быть поглощён Русским миром (потому, что в симбиозе цивилизации и культуры всегда доминирует цивилизация), либо кто-то из нас должен исчезнуть. Русская цивилизация явно исчезать не планирует.
«День литературы»