СМИРНОВ ЮРИЙ СЕМЁНОВИЧ (1938 – 2019).

Помню, как подрались мы со старшим братом в детстве у книжного шкафа из-за толстого, как буханка хлеба, тома Леонида Лагина, в котором были повесть «Старик Хоттабыч», роман «Остров разочарования и роман «Патент АВ»… Том этот был читан и перечитан нами много раз, но вот – поди ж ты! – нас вдруг столкнуло лбами именно у этой необходимой как хлеб лагиновской детективной буханки. Как это у Высоцкого? «Вспомнил детский детектив – «Старика Хоттабыча». И спросил: «Товарищ Ибн, как тебя зовут?..»

Да, да. Бессмертный детский детектив, из-за которого забывалось и бросалось всё – и велосипед, и альчики, забиралось в спальню родителей (расплавленное лето, в родительской спальне тихо и относительно прохладно, можно и вентилятор включить с резиновыми ещё лопастями, а родители, как и во все времена года, с самого раннего утра на работе), клался калач Лагина у окна на мамину швейную машину «Minerva» (саму машинку я головой вниз окунул в поместительное машинное брюхо, а том Лагина положил на получившийся ореховый столик), я откидывался спиной на высокую, с золотыми китайскими драконами на покрывале родительскую кровать и – нет меня ни для кого, я – с добрым джинном стариком Хоттабычем и с Волькой ибн Алёшей…

«И забываю мир – и в сладкой тишине

Я сладко усыплён моим воображеньем…»

Помню, как неутомимыми кругами рыскали мы с братом по всем городским кинотеатрам, когда узнали, что в каком-то из них идёт «Старик Хоттабыч»…

Я еле поспеваю за братом (он старше меня на три года), мы уже по нескольку раз оббежали и «Луч», и «15 лет ВЛКСМ», и «Родину», и «Октябрь», добирались и до летних кинотеатров – «Маяка» и «Мира», и до той летней «Родины», что в старом сказочном парке на 17-й пристани, который совсем недавно напрочь вырублен под самый под корень.

Но «Хоттабыча» нет нигде!

Нарезаем и ещё круг по всем кинотеатрам, и ещё, бомбим подряд все клубы… И – эврика! – нашли и смотрим, и смотрим, и смотрим «Старика Хоттабыча» в клубе офицеров в Кремле.

«Старик Хоттабыч»!..

Незабвенный и бессмертный детектив нашего бедного и счастливого послевоенного детства…

Помню, как восторженно сходил с ума от Э. А. По, от его «Убийства на улице Морг» (не зря же изумительный русский писатель А. Куприн сказал, что весь мировой детектив вышел из «Убийства на улице Морг») , его «Золотого жука», «Похищенного письма» и, конечно же, от его жуткого «Чёрного кота», который долго мне являлся потом в кошмарных снах.

Эти потрясающие вещи Э. А. По – первый и ошеломляющий, как прыжок Боба Бимона, рывок вперед в детективе: в этих повестях и рассказах Э. По основной акцент своего писательского и нашего читательского внимания переносит с личности преступника на личность самого первого в мировой литературе великого сыщика Дюпена, чьи выдающиеся аналитические способности давали гениальному автору «Ворона» (а как гениально Э. По анализировал своего гениального «Ворона»!) восхитительную возможность говорить о нераскрытых ещё и нереализованных гигантских запасах человеческого мозга…

Потом уже были завораживающие романы У. У. Коллинза «Женщина в белом» и «Лунный камень», а ещё потом – Шерлок Холмс у Конан Дойля, Мегре у Ж. Сименона, всёраскрывающая и всёнаходящая мисс Марпл у А. Кристи…

Помню, как рассказывал истории Э. По своим пятиклашкам на «классном часе» в совхозе «Астраханский», и как они, округлив рты, заворожённо слушали…

Но с годами мне всё больше и больше чего-то не хватало в детективе. Как писал Л. Мартынов:

«Ей жизни не хватало чистой,

Дистиллированной воде».

Жизни мне не хватало в чисто головном детективе, жизни не выдуманной, а настоящей, как в романе «Как закалялась сталь», как в «Повести о настоящем человеке», как в «Молодой гвардии», живой жизни, живой как жизнь.

К сожалению, многие детективы, а, тем паче, нынешние, — сплошь послеобеденные «кроксворды» для диванных людей, обладающих безразмерным временем, или, что гораздо страшнее, — сочный бифштекс с кровью для повышенно кровожадных…

Писатель Юрий Смирнов создал особый жанр детектива, который пульсирует яростной и живой жизнью, который требует от читателя сердца и сердца и, переворошив его сопричастную и сострадающую душу, рождает в ней земшарное (да, да, — земшарное, как говорили мы в те босые и прекрасные годы, когда создавали Земшарную Республику Советов) человеколюбие…

И вообще, нужно чуть шире подойти к вопросу о русском детективе, может быть, лучшем детективе в мире, которому нет аналогов в мировой литературе.

Ведь великая русская классика – произведения Пушкина, Гоголя, Достоевского (только давайте не будем дёргаться и спокойно положим руку на сердце), – настоящий русский детектив, которому нет примеров во всемирной литературе.

А «Двенадцать стульев» – не детектив? А – «Золотой телёнок»? А сам великий комбинатор Остап Бендер – разве не сыщик ДУР – добровольного уголовного розыска, который, кстати, весьма чтит наш родной Уголовный Кодекс и чтит его много больше нынешнего жулья. А всенародно любимые «Два капитана» В. Каверина – разве не детектив?..

В яростных и остросюжетных книгах Ю. Смирнова изумительное время гудит телеграфной струной, бесстрашно и вдохновенно живут в них и действуют настоящие, из жизни нашей окаянной взятые, настоящие герои своего времени, без которых мы снова, как бушмены, будем добывать огонь трением, присыпая появляющийся дымок щепоткой сухого помёта зебры, те самые настоящие люди, о которых Гамлет, говоря о своём отце, сказал: «Он Человеком был…»

И когда была написана и вышла в свет трилогия Ю. Смирнова «Переступить себя», «Твой выстрел – второй», «Что ответить ему», мы, прочитав её, дружно выдохнули: «Вот оно! Вот то, чего ждали от детектива мы все!»

Вот то, что Н. С. Травушкин очень точно назвал «Жанр-подлинность», вот то, что будет читаться всегда и всеми.

Да, это не детский детектив, не кроссворд и не бифштекс с кровью, это – Детектив с большой буквы, детектив, настоянный на подлинности, на фактах и документах, в нём реальные события, а у героев сохранены их подлинные имена, имена действительных работников нашего астраханского уголовного розыска, нашей астраханской прокуратуры и нашей астраханской милиции.

Книги Ю. Смирнова не просто неоторвисьдетективы. Книги Смирнова – это ещё и книги, по которым будет изучаться время, в них изображённое, ибо для писателя Ю.Смирнова главное, чтобы читатель взял его строчку и – время вернул, ведь не зря же Ю. Смирнов ещё и создатель, и ответственный редактор фундаментального мемориального 4-томного издания «Из тьмы забвения» — книги памяти жертв политических репрессий Астраханской области…

Юрий Семёнович Смирнов родился 29 января 1938 года в посёлке Володарский Астраханской области.

Окончив в 1959 году отделение журналистики Уральского государственного университета имени М. Горького, он работал в газетах Дальнего Востока, Урала и Астрахани, был главным редактором Комитета по телевидению и радиовещанию Астраханского областного Совета народных депутатов, старшим редактором Астраханского отделения Нижне-Волжского книжного издательства, с 1989 по 1992 годы Юрий Семёнович был ответственным секретарем областной писательской организации, и, повторяю, Ю. Смирнов – ответственный редактор мемориального 4-томного издания «Из тьмы забвения» — Книги памяти жертв политических репрессий Астраханской области.

Книга памяти «Из тьмы забвения» — Главная книга писателя Ю. Смирнова.

А первая книга очерков Ю. Смирнова «Земля моя – судьба моя» вышла ещё в 1970 году, была великолепно принята читателями, имела очень тёплые и благожелательные отзывы, но своими главными художественными работами писатель Ю. Смирнов считает свои повести «Твой выстрел – второй», «Переступить себя», «Что ответить ему», созданные исключительно на документальной основе.

Итак, в 1978 году вышли в свет повести Ю. Смирнова «Твой выстрел – второй» и «Переступить себя», а уже 31 марта 1979 года газета «Волга» поместила аж две (!) рецензии на его повесть «Твой выстрел – второй». Первую рецензию написал начальник областного управления милиции генерал-майор Е. Максимов, который особенно отметил то, что почти все герои произведения, посвящённого сотрудникам астраханской милиции, — реальные люди. Генерал-майор подчеркнул, что писателем Ю. Смирновым достоверно и исторически правдиво показаны милицейские дела периода гражданской и Великой Отечественной войн, что все эпизоды представлены живо, что Смирнов не увлёкся затейливыми приключениями, что он не старался поострее «закрутить» фабулу, что его больше всего привлёк показ тяжёлого, опасного, будничного труда работников охраны общественного порядка, что это задача профессионального критика – анализировать книгу с позиций её художества, а его, рядового читателя, привлёк простой, добротный и без ненужных красивостей слог.

Мысль руководителя астраханской милиции развил и продолжил писатель А. С. Марков. Он обратил особое внимание на то, что Ю. Смирнов мастерски показал, как разворачивались события по ликвидации банды, что повесть Ю. Смирнова «Твой выстрел – второй» – это своеобразный памятник людям милиции, которые в тяжелейших условиях охраняли законность.

А 14 апреля 1979 года в газете «Комсомолец Каспия» выступил писатель В. П. Лепилов, от пристального и доброжелательного взгляда которого не ускользало ни одно настоящее явление литературы: «Особенностью повести является органическое сочетание документальности и художественности. События и герои подлинные, что подтверждается документами, умело вкраплёнными в нить произведения. Но построена повесть как чисто художественное произведение. Этим достигается эмоционально-эстетическое влияние на читателя». В подобных случаях важно, писал С. Плеханов в «Литературной России» в статье «Серьёзные заботы «лёгкого» жанра», чтобы точное знание материала было помножено на талант, Плеханов подчеркнул, что Смирнов хорошо знает не только специфику уголовного розыска, но глубоко ощущает дух того сурового времени, которому посвящён «Твой выстрел – второй». К важным достоинствам Ю. Смирнова Плеханов отнёс и то, что стиль его прозы, её ритм, энергичность и выразительность передают терпкий аромат времени, его суровую поступь.

Среди особых достоинств писателя Ю. Смирнова С. Плеханов выделил следующие: «Прозаик находит новую тональность повествования – как бы скрытый подземный гул слышится читателю, это голос народа, разбуженного для исторического творчества».

Повесть «Твой выстрел – второй» переносит нас в роковые, свинцовые, пороховые, грозные и героические годы Великой Отечественной. Сюжет построен по всем правилам детективного жанра: разыскивается банда особо опасных преступников. Уже два месяца в Астрахани происходят дерзкие ограбления крупных продовольственных складов, ни милиция, ни уголовный розыск всё никак не могут найти подходов к неуловимой банде: совершив нападение на очередной продовольственный склад, бандиты всякий раз бесследно исчезают, ложатся на дно. А милиция в труднейшем положении: самые опытные оперативные работники мобилизованы на фронт, защищают Сталинград, а на их места пришли побывавшие в боях солдаты и офицеры, только что выписавшиеся из астраханских госпиталей. Нет у них ещё опыта милицейской работы, ещё психологически не готовы они к ней, ещё по оперативной своей неопытности теряют они своих товарищей и упускают перехитривших их преступников, а тут ещё и панические слухи о зверских действиях неуловимых бандитов душат город, а сроки, которые секретарь окружкома дал на поимку или уничтожение банды, самые жёсткие: две недели.

Набираясь оперативного и психологического опыта, а боевого им не занимать, а ныне бесстрашные и переигрывающие бандитов милиционеры, всё туже сжимают свою железную фронтовую хватку вокруг бандитских обнаглевших, но уже хрипящих глоток.

Повесть – не простой детектив, в котором только туго закрученная пружина сюжета удерживает интерес читателя. Читая её, мы всё время слышим тревожное и тяжкое громыхание военных событий в огромной стране, вставшей на смертный бой, мы понимаем, что здесь, в тыловой Астрахани, борьба идёт не на жизнь, а на смерть с вооружёнными до зубов озверевшими бандитами, грабителями-убийцами, ворами и спекулянтами, — тяжелейшее, кровопролитное сражение, которое требует фронтовой железной выдержки, умного героизма и бесстрашной ежесекундной готовности к смертельной схватке.

В основу сюжета Ю. Смирнов, повторяю, положил подлинные факты, по ходу повествования он постоянно приводит документы, и почти все его персонажи – реальные люди. Вот Роман Мациборко, с сообщения о гибели которого и начинается повесть «Твой выстрел – второй»:

«Он погиб 12 июля 1941 года в жаркий полдень недалеко от маленькой железнодорожной станции». Но страшно израненный Роман Мациборко не погиб: «Нет на войне чудес, есть на войне случайности. Двое лежали в засаде за пулеметом, разрывом гранаты вырвало сердце одному, и он умер мгновенно; второго отшвырнуло в сторону – он, очнувшись, снова потянулся к пулемету, радуясь, что тот стоит как стоял. Боковым зрением Роман увидел, что напарник его убит, но пожалеть об этом не успел: новый взрыв и новая боль настигли его и, теряя сознание, он успел лишь подумать: «Вот меня тоже убили».

Санитары вынесли его, по ошибке бросив к нему в носилки сидор убитого напарника… Так началась военная Одиссея Романа Мациборко…

Девятнадцать осколков приняло в себя его живое тело, но он был молод, крепок; чуть подлатали его хирурги полевого госпиталя – и снова в строй. После второго ранения, а оно было намного тяжелее, чем первое, «начались скитания по стране в санитарных поездах, остановки в разных городах, операции – и, наконец, вторично подлатанный хирургами, он вышел из Астраханского госпиталя. Сторож, позванивая металлом о металл, закрывал ворота госпитального двора, и Роман со стеснённым сердцем оглянулся на этот звук. В эту минуту пришло к нему ощущение, будто его жизнь разрублена надвое. Позади осталось детство, четыре класса школы, юность, работа в колхозе и на заводе, служба в армии, война, полгода боёв и отступлений, две раны и даже собственная смерть, о которой он еще не знал. А что впереди, что ждёт впереди? Он глубоко вдохнул сырой воздух, голова у него закружилась, ослабли ноги – и так, на подгибающихся от слабости ногах, в шинели четвертого срока носки, в латаной и перелатаной гимнастёрке, в нагрудном кармане которой лежало заключение врачей «годен к нестроевой», — пошел Роман Мациборко навстречу своей судьбе.

Судьбами людей война распоряжалась круто. Через несколько дней во дворе военкомата выстроили сотню таких, как он. Пятьдесят слева отправили служить в милицию, пятьдесят справа – в пожарную охрану. Роман стоял слева…

Сходна с судьбой Романа Мациборко и судьба младшего лейтенанта Алексея Теренкова. Он встретил первый день войны возле Бреста, на семнадцатый день принял командование батальоном, от которого осталось двадцать девять человек. Через полтора месяца прорвались из окружения; солдаты вынесли Алексея с развороченной грудью. А потом – госпиталь в Астрахани, четыре операции, но «лёгкие отказывались насыщать кислородом кровь. Но в конечном счете ему повезло. В Астрахань была эвакуирована его мать, терапевт по профессии. Здесь, в госпитале, они и встретились случайно. Благодаря матери, он поднялся на ноги, а теперь даже мог пробежать полсотни метров. Правда, при каждом вдохе он сипел, как астматик, а когда волновался, дыхание ему перехлёстывало и на лицо падала синюшная, мертвенная бледность. Но всё это пустяки по сравнению с тем, что было. Мать говорила, что постепенно всё войдёт в норму, а он верил матери. Но она сказала ему неправду: знала, что жить ему осталось лет шесть-семь, не больше…

Прошедшие и огонь, и воду, и чёртовы зубы бывшие фронтовики в милиции служили так же героически и самоотверженно, как и на фронте. Ю. Смирнов показывает не только их опасную работу, когда они на первых порах и ошибались, но и раскрывает перед нами мир этих героических людей, которые круглосуточно думают о Родине и работают для неё, а всё остальное потом.

Глубокой ночью Ефим Алексеевич Корсунов в милиции пьёт чай с десятилетней Аней, мать которой вызвали на допрос в соседнюю комнату, потому что она скрывала в своём доме разыскиваемую банду и её кровожадного вожака Николу Волка. Аня доверчиво рассказывает Ефиму Алексеевичу: «Хотели мы пойти в милицию, да раздумали. Боязно… Никола-то рассказывал, что в милиции бьют, стреляют». Корсунов отвечает: «Это в нас, дочка, стреляют. – А вы никогда? – Почему же никогда… Мы тоже, бывает, стреляем. Но всегда вторыми. Нам право такое дадено – стрелять вторыми, коль жив остался, выстрелишь первым – попадёшь закону в сердце».

У Николы Волка своя «философия»: всегда прав, всегда силён и удачлив только тот, кто стоит выше человеческих чувств. Этот матёрый волк, ещё в 1929 году дезертировавший из Красной армии, был осуждён за бандитизм, но из лагеря бежал. Волк претендует на избранность, кощунственно твердит своим подручным о «братстве» и «товариществе» и даже «идейности» в их «группе» (матёрый вожак, он никогда не говорит «в банде»), а его «идейные бойцы» — это кровожадная и беспощадная волчья стая. Никола Волк – волк коварный и крайне осторожный – умудрился вырваться из милицейского капкана, когда брали его банду.

Волк мечется по ледяным степям теперь уже с бандой Зургана Оджаева, но уничтожена и эта банда. И снова в живых остался один Волк, но оперативная группа неотвратимо преследует его. Живым эту сволочь взять не удалось – вожак Никола Волк растерзан и сожран волками: «Стая распалась на два крыла, чтобы сомкнуться , напасть… и всё случилось в несколько мгновений. Путник злобно вскрикнул и выстрелил. Второй раз выстрелить он не успел: кто-то горячим и чёрным плеснул ему в глаза и погасил свет. А это волчица, навылет простреленная в прыжке, судорожной лапой, уже мёртвая, вырвала ему горло…»

Дважды в финале повести звучат знаменательные слова: «Есть на земле справедливость, — от Николы Волка остались лишь окровавленные клочки полушубка…»

Эпически начинается повесть Ю. Смирнова «Переступить себя», которая, как и всегда у Юрия Семеновича, создана исключительно на документальной основе: «Год восемнадцатый прожили. Его последний день тёк на диво тихо и светло. А в окраинной городской слободе и совсем весенняя благодать: бьёт с крыш обильная капель, плавится на припёке снег. Домовладельцы, словно коты, вылезли на солнышко, разморено греются на лавочках и, в ожидании заветного часа, когда можно сесть за новогодний стол, толкуют про мировую революцию. Слобода заселена перекупщиками калмыцких лошадей, живёт крепко, по единственной улице плывут запахи мясных пирогов, свежевыпеченного хлеба, а то шибанёт в нос самогонкой. Смелеют языки, примеривают мировую революцию к слободской жизни так и эдак – как примеривают насильно вручённую обнову. Но как ты её ни крути, как ты её ни примеривай, жмёт она слободскую жизнь до невозможности, а у горла намертво перехватывает. И висят над лавочками вздохи:

— Хороша советска власть…

— Ох, и хороша!

— Хороша-то хороша…

— Да чтой-то долго, граждани-и, протянулась!..

Слободская улица выбегает на солончак, а солончак пылает под солнцем нестерпимо – нельзя смотреть. И в ту сторону не смотрят, глаза берегут, глаз перекупщику нужен острый, цыганский. А глянули – обомлели: мировая революция – вот она, стоит перед нами босая, в растерзанных малиновых галифе, в женской шали, перехваченной крест-накрест патронными лентами с пустыми гнёздами. Из-под островерхого, невиданного доселе шлема у мировой революции бездонно и жутко чернели провалы глазниц, только их и можно было заметить на объеденном голодом лице.

— Что это? — спросил странный человек, всасывая глазами сытых. — Плохо я вижу. Из белого пламени солончака выползал, вытягивая за собой повозку, мосластый верблюд. За ним шли люди. Люди шли? Тени шли… Брело, спотыкаясь и падая, человеческое страдание.

— Что это? – нетерпеливо поднял голос вышедший первым. – Что?

— Форпост, — сказали ему. – Астрахань, мил человек.

— Астрахань, — повторил он, мгновенно слабея голосом. — Дошли. И упал.

Самый зоркий разглядел, предупредил шепотом:

— Беда, граждани… Вши на нём. Массыя!

И попятились от него, как от прокажённого. Слобода затворилась и в ужасе смотрела, как из солончака, словно из преисподней, выползала Одиннадцатая армия. И не знали сытые, что им придётся месяцами смотреть на это шествие, потому что оно растянулось на всё необозримое пространство ногайских степей. А там, у далёких предгорий Кавказа, эта армия, отступая, ещё дралась. Дралась, иссушенная голодом, разбитая, безоружная, сжираемая тифозными вшами. За мировую революцию дралась. Страдала за неё, как никто, нигде, никогда не страдал.

Рабочая Астрахань открыла перед ней двери. Затянув потуже пояса на тощем животе. Астрахань вместе с армией заметалась в тифозном бреду на двадцати тысячах лазаретных коек. И на этих же койках, чуть пересилив тиф, Астрахань вместе с армией стала умирать от солёного селёдочного супа. Лазареты уже не требовали медикаментов, ибо что медикаменты без хлеба? Хлеб… Хлеб… Без него не отстоять город от деникинцев, без него не поднять на ноги армию, начавшую выбредать из солончаков.

Год восемнадцатый прожили.

Последний тихий денёк его был смят на исходе свирепым бураном. С лютой улыбкой входил в город гибельный девятнадцатый год».

Из степи, из солончаков, словно из преисподней, выполз с Одиннадцатой армией и Иван Елдышев, от бывшего эскадрона которого осталось лишь пятеро полыхавших в горячечном тифозном бреду беспамятных бойцов, которых Иван вместе с побратимом и лихим рубакой Васькой Талгаевым вывезли из сражений на калмыцкой арбе, впрягшись в неё вместо лошади…

Усталый мозг Ивана вспышками отмечал, как санитары выносят Ваську Талгаева на носилках из дома, как несут и его, Ивана, а потом кладут почему-то рядом с Васькой на подводу, как моют его в ванне, а потом он просыпается и ест, и снова просыпается и ест, а, отоспавшись, Иван снова вошёл в обыденное время, которое потекло так, как и положено ему течь от века, а ещё потом именем Революции (а «Революция – это хорошее дело хороших людей») назначен Иван милиционером в родной Каралат, где он и стал представлять в одном единственном лице всю волостную каралатскую милицию, потому что милиция – это надёжная опора Советской власти и орган диктатуры пролетариата.

Их ещё очень и очень мало было – милиционеров, представляющих революционную исполнительную власть на местах.

За Революцию хороших людей и сгорит Иван Елдышев не в переносном, а в самом прямом и буквальном смысле в лютом и гибельном девятнадцатом…

Это о нём, об Иване Елдышеве, начальник Астраханского управления внутренних дел генерал-майор Е.А. Максимов в 1976 году напишет: «Иван Елдышев давно, уже шесть десятков лет назад, погиб. Прах его покоится в братской могиле старинного рыбацкого села Каралат. Здесь под обелиском с красной звездой захоронены ещё двадцать бойцов за Советскую власть, расстрелянных в дни контрреволюционного кулацкого мятежа в 1919 году…»

… В родном приморском Каралате Иван Елдышев не был почти пять лет, уйдя в 1914 году в двадцать лет на Первую мировую войну. Рассказывая о жизни и становлении своего любимого героя Ивана Елдышева, писатель Ю. Смирнов единовременно, эпично, картинно и мастерски показывает жизнь села Каралат в дореволюционное время:

«Два рыбацких промысла в Каралате – Сухова и Саркисяна. По весне хозяева пригоняли сюда плашкоуты, набитые девками, бабами, детьми, мужиками с верховьев. Люди сходили на каралатский берег, как на обетованную землю, выгружали пожитки, отпаривали кипятком двухъярусные нары, вымаривали клопов, и начинали свою удивительную жизнь. И было в той жизни вот что: была отчаянная, бешеная, безумная работа, когда у грузчиков трескались разъеденные солью пятки; была радость отдыха в пасхальный день, когда хозяин выдавал бабам сверх заработанного по двугривенному, а мужикам по полтине; были страстные молитвы в церкви и хула богу в кабаке; были песни, похожие на визг и рыдание; любовь была с обманом и без обмана; была смерть и было рождение – всё было, чем жив человек. Но всё это исчезало, как только рыба уставала давать жизнь другой рыбе и, растерянная, скатывалась в море. Тогда затихал каралатский берег, и всё бывшее казалось наваждением…»

… В восемь лет остался Ванька Елдышев круглым сиротой, взял его к себе дядя-бобыль, бедняк в Каралате последний, потом попал Ванька в воспитанники, а, точнее, в работники без платы к бездетному попу Анатолию (от которого сбежал в 15 лет, оставив записку: «Поп, ты мне словами башку не задуришь. Не можешь ты правды знать. Ты правду и свою и чужую зарыл в паскудстве. А ещё священник! Прощай! Ванька»), расчетливому, книжному, библиотеку которого Ванька прочитал почти всю, особенно полюбился ему Лев Толстой, а потому на фронты Первой мировой войны Ванька ушел толстовцем, но беспрерывные бои Первой мировой и войны гражданской, когда он отступал с 11-й армией, толстовскую непротивленческую дурь из Ивана вышибли, а потому и был назначен большевик Иван Елдышев в Каралат начальником волостной милиции, которую Иван и представлял на первых порах в кулацком селе Каралат в одном-единственном числе.

Но умный Иван знал точно, что ему сейчас, кровь из носа, наипервейшее сделать нужно: хлеб! Выбить всеми путями хлеб из кулаков для умирающей с голода рабочей Астрахани! Хлеб для строящейся и дыбящейся республики! Хлеб! Сам голодай, а республику спасай!

И голодный Иван в первые же дни своего доблестного милицейского служения (первым!) отсылает в город подводы с выбитым у разжиревших и осатаневших сельчан зерном для пухнущей и умирающей с голода рабочей Астрахани.

И начинает с попа Анатолия, у которого (Ванька знает!) много зарыто в земле зерна. Своей героической битвой за хлеб Иван Елдышев и вызывает кулацкий контрреволюционный огонь на себя и своих бесстрашных соратников.

Ю. Смирнов приводит подлинный текст революционного приказа №10 от 17 марта 1919 года по Астраханской губернской милиции:

«В дни кулацкого контрреволюционного восстания в Каралате милиционер Елдышев, отбившись от кулаков и подкулачников, вбежал в землянку и оттуда отстреливался. Озверевшая толпа, подстрекаемая наймитами англичан и разной чёрной сволочью, видя, что тов. Елдышев героически защищается, облила керосином землянку, подожгла её, и Елдышев был сожжён живым, но не сдался. Так погиб верный сын трудового народа. Сожалея о столь мученической смерти тов. Елдышева, я глубоко убеждён, что среди товарищей милиционеров найдутся ещё и ещё сотни таких же преданных великому делу революции, за которую гибнут каждый день лучшие сыны пролетариата.

Нач. губмилиции И. Багаев».

Да, геройская огненная гибель Ивана Елдышева во имя светлого будущего всего человечества, не зря же бывший революционный матрос В. Вишневский свою гениальную и пламенную революционную пьесу назвал «Оптимистическая трагедия»…

А завершает трилогию Ю. Смирнова, посвящённую трудному становлению и героической работе советской милиции в Астраханском крае повесть «Что ответить ему», действие которой происходит в мирные, так называемые «застойные» годы, когда в советской милиции продолжали доблестно работать бесстрашные, умные и убеждённые в необходимости своей святой профессии талантливые люди. Писатель Ю. Смирнов умеет находить своих героев и так ярко написать о них, и так сжать тугую и яростную пружину сюжета, что в горле леденеет, потому что, повторяю, когда умело сливается подлинность жизни со смирновским художественным талантом и редким умением документировано и сжато строить свои зажигательные повести – тогда и рождается живое чудо смирновского детектива.

Писатель Ю. Смирнов был награждён чудесным пластическим даром воскрешения ушедшего времени (он долгими годами изучал и кропотливо перерабатывал архивы) и даром снайперского попадания в героический нерв того времени, которое вот сейчас пульсирует под его честным, бескорыстным и яростным пером.

Повесть «Что ответить ему» Ю. Смирнов выстроил так, что с первых же страниц читательское сердце в его власти, а, залпом прочитав повесть, заряженный её чистой и клокочущей энергией, начинаешь осознавать, что подлинностью и пламенностью написанного тебе убедительно доказано и показано, что замечательными людьми в советской милиции мы были богаты и в так называемые «годы застоя»…

Убита только что ушедшая на пенсию пятидесятишестилетняя женщина. Убита расчётливо, страшно, хладнокровно и зверски, хотя звери так изуверски своих сородичей не убивают. Убийца разрубил тело убитой Ирины Николаевны на части и, простите, умело опалив их на огне, подбросил по-людоедски опалённые куски соседям, а оставшуюся часть трупа утопил в ерике.

Страшно признаться, что оторваться от этого детектива (ведь всё это было в нашей родной Астрахани, ведь всё это было на самом деле!) совершенно невозможно.

Расследованием этого дикого и запутанного убийства занимаются работники прокуратуры и милиции. Ю. Смирнов показывает не только опасный, высокопрофессиональный и вдохновенный труд работников милиции, но планомерно и последовательно раскрывает иезуитскую психологию убийцы, его животную (простите, звери!) дьявольскую душу…

Своё убийство с расчленением и опалением дочь вора Татьяна Бурлина оценила в 400 рублей, которые ей заплатила убитая за фальшивую справку о не хватавших ей десяти годах для ухода на пенсию.

Яблочко от яблоньки…

Воспитанная отцом-вором, Татьяна с детства приучена мошенничать «мелко и робко, взятки брала такие же». Поймали. Тюрьма. Тюрьма для Бурлиной стала воровским университетом. Отсидев и осатанев, она вышла на волю «со своим законом, ненавистным и злобным». Её муж Михаил, понимая, что нары окончательно изуродовали жену, всё-таки пытается вернуть её в нормальную жизнь, но с ужасом убеждается, что его жена на нарах переродилась в зверя.

Бурлина скупает и перепродает, ворует и пролаёт, а на все попытки мужа удержать её, жена-бандерша велит ему раскрыть глаза пошире, чтоб увидеть, что все люди – воры и бандиты.

В ходе расследования убийства раскрываются дела «и мелких подколодных жуликов» и дела жуликов покрупнее. Вот два лихих красавца – начальник автоколонны Дроботов и его зам Паузкин, два фокусника, которые умелым движением своих ловких рук, которые «похоронные звуки могут переделать на фокстрот», волшебно переводят автодефицит в красную рыбу и чёрную икру.

Как пишет Ю. Смирнов (а его писательское «я» всегда и всенепременно присутствует во всех его повестях), два этих автомобильных дояра умело «доили маленькую автоколонну, как хорошую корову-рекордистку».

Писатель Смирнов просвечивает душу каждого вора, его мелкую и примитивную «философию»: «Кто не грешен? Вы? – издевательски спрашивает капитана Емельянова начавтоколонны Дроботов и получает спокойный ответ: «Я, — просто ответил Емельянов, — не грешен, знаете ли».

Да, и в «застойные» годы были люди, рыцарски служившие великому закону чести и совести, которые не грешили сами и не позволяли грешить другим. Писатель Ю. Смирнов убедительно и высокохудожественно доказывает нам, что если бы Природа-мать иногда не посылала нам таких людей, как капитан Емельяненко, капитан Мухрыгин, старший лейтенант Огарёв, майор Громов, младший лейтенант Токарев – убеждённых борцов с нашими свинцовыми мерзостями, — корабль нашей российской действительности нам бы на плаву не удержать.

И всегда, повторяю, в строгих рамках умного и высоконравственного смирновского детектива, всегда построенного на подлинных событиях и документах, всегда у него найдётся место и автору: «Нельзя очистить совесть, сразу перешагнув через возмездие, не перестрадав принародно свой позор. Поступок и только поступок определяет лицо человека».

… А когда жену-убийцу уводят, а её муж пытается покончить с собой, влетает его перепуганный сын и с порога кричит, правда ли, что его мама убила бабушку Аришу?

«Что ему ответить? Что?» — мучается очнувшийся от наваждения отец.

А вы, Михаил, расскажите всю правду сыну, правду и только правду. И ничего, кроме правды. Или вы хотите, чтобы ваш сын стал вором и убийцей, как его дед и мать?..

И как же хочется, чтобы рождались и рождались книги в жанре, так талантливо открытом писателем Ю. Смирновым, — в жанре подлинности, чтобы в них блистательно и органично сочетались художественность, документальность, гражданственность и композиционное мастерство (одно из самых главных доказательств высокого авторского таланта), чтобы пульсировало в этих книгах яростное время, чтобы бесстрашно сражались в них со злом рыцари без страха и упрёка, чтобы вдохновляли они нас на чистую и отважную жизнь без ворья на нашей изумительно-изумрудной планете людей.

Дай-то Бог!

А заключу я этот очерк «Словом прощания», которое от имени астраханских писателей написал в 2019 году Юрий Щербаков.

«2 мая на новом русском кладбище в Яксатово похоронили Юрия Семёновича Смирнова. Писателя, журналиста, редактора. Во всех этих ипостасях главным его качеством была искренность. Насколько убеждённым он был в советские годы коммунистом, настолько же убеждённым стал после «геополитической» революции 1991 года антикоммунистом! Пишу эти слова безо всякой иронии. Потому что Смирнов был в этих переменах взглядов абсолютно искренен.

В отличие от множества конъюнктурщиков, меняющих «убеждения» в поисках личной выгоды. Юрий Семёнович никаких барышей не получал нигде и никогда. На партийных собраниях (а был он одно время секретарём партбюро Астраханской писательской организации) напоминал он сжатую пружину, готовую в любой момент распрямиться и ударить по нарушителям «принципов коммунистической морали»! С не меньшей силой била потом эта «пружина» по сталинистам, лютым врагом которых стал Смирнов в новейшее буржуазное время. Сколько энергии он отдал подготовке «Книги Памяти» в качестве ответственного редактора комиссии по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий!

«Честный, бескорыстный, наивный, прямодушный, бесхитростный» – все эти эпитеты имеют прямое отношение к сути характера писателя. Богат русский язык! Но точнее всего – слово «простодырый». Пусть и звучит оно грубовато, но народ издревле вкладывал в него настоящее, неложное уважение! Какая там личная выгода! Он готов был отдать последнее, чтобы только никто и никогда не смог бы упрекнуть в меркантильности! И отдавал… Не секрет: когда рушились устои, многие норовили отщипнуть для себя кроху от общенародного добра. Юрий Семёнович, будучи в ту пору ответственным секретарём писательской организации, не то что урвать новый кус – он и от последнего общеписательского имущества избавился, настояв на отказе от «Дома творчества» на бывших обкомовских дачах… Недальновидно, не по-хозяйски? Наверно. Но зато честно!

Честен был Смирнов и в творчестве. Честен и требователен. Прежде всего – к себе. Попробуйте найти в его текстах хоть одно лишнее слово или языковую небрежность! Свою прозу он шлифовал без устали. Но зато те немногие повести, которые вышли из-под его пера, – настоящие шедевры! Самые известные из них «Твой выстрел – второй» и «Переступить себя» выдержали множество изданий. В прошлом году их снова опубликовало московское издательство «Вече». Многие астраханские писатели обязаны Юрию Семёновичу за его титаническую работу над их рукописями в качестве редактора Нижне-Волжского книжного издательства. Неоценимую помощь в доводке произведений до высокого художественного уровня оказал Смирнов коллегам по литературному цеху! Как же не хватает сегодня нам всем такой суровой товарищеской требовательности!

Как чёрт от ладана, шарахался Юрий Семёнович от любых знаков внимания к собственной персоне. Даже общепринятых и заслуженных. Вроде юбилеев. С великим трудом удалось уговорить его провести скромное торжество в областной научной библиотеке по случаю его 75-летия. После чего он заявил, что следующего юбилея не будет. Я, честно говоря, надеялся, что удастся таки его уломать: пятилетка – немалый срок. Но Смирнов был непреклонен.

Помню, лет двадцать назад Смирнов сказал мне: «Не завидую тебе: нас, стариков, тебе придётся хоронить…» Юрия Семёновича не пришлось. Потому что распорядился он перед кончиной: никого не извещать, хоронить как можно тише. Мы и узнали-то о его уходе уже после похорон. И в этом – весь Смирнов, люто чуравшийся нарочитой публичности.

Земля тебе пухом, Юрий Семёнович. Родная астраханская земля, политая кровью и потом твоих предков, из которой вышел и в которую ушёл. Ушёл и остался. В своих книгах и в нашей памяти».

Поделиться: